– Моя семья живет в Америке триста лет. Мои предки сражались в войне за независимость. Родители моего отца знали президента Линкольна. Мой брат работает в Федеральном Бюро Расследований… – Эстер подозревала, что Меир, на самом деле, давно не ловит гангстеров, но говорить об этом смысла не имело.
– Миссис Горовиц, – консул поднялся, – правила для всех одинаковы. Президенту Рузвельту я бы ответил то же самое. У вас есть… – он посмотрел на часы, – сутки. Я вам советую приехать сюда с бывшим мужем… – добавил консул, – в нынешних обстоятельствах я не смогу принять документ. Мне необходимо личное согласие на выдачу паспортов детям… – консул видел в голубых глазах женщины нехороший, не понравившийся ему огонек. Миссис Горовиц, по мнению дипломата, могла пойти на подлог и привезти в консульство поддельное разрешение.
Изящные ноздри дрогнули, она забрала папку:
– Я еврейка, мои дети тоже. Вы слушаете радио, и знаете, что происходит с евреями Европы… – консул поправил галстук:
– Не создавайте панику, миссис Горовиц. Евреев, всего лишь, попросили зарегистрироваться. Обычная практика, в Голландии много иностранных граждан. Вы, например, – добавил консул, – прошли регистрацию, миссис Горовиц? – ее глаза сверкнули, красивое лицо исказилось. Женщина склонила светловолосую голову: «У вас южный акцент».
– Я из Чарльстона, – удивился консул, – а почему… – миссис Горовиц застегнула пуговицу на жакете. У нее были длинные, без колец, пальцы, с коротко стрижеными ногтями:
– Понятно, почему вы советуете пройти регистрацию… – ядовито отозвалась женщина:
– Я привезу в Гаагу бывшего мужа, – пообещала она, исчезая за дверью. Консул пожал плечами:
– Причем здесь юг и север? Горовицы… – он нахмурился, – семья известная. Ее предки в учебниках есть. Они северяне… – вспомнив о Страннике и Страннице, консул разозлился:
– Она черных имела в виду. Нашла, что сравнивать. С черными на юге всегда хорошо обращались, а о сегрегации еще в Библии говорится. Противоестественно, чтобы цветные и белые смешивались, даже в автобусе. Или, например, кто может представить цветного дипломата… – консул улыбнулся, – подобного никогда не случится. Евреи, другое дело. Незачем распространять панические слухи. Ничего с евреями не сделают… – он увидел, что женщина выходит из ворот консульства: «Закон для всех одинаков».
В поезде, Эстер смотрела в окно, на аккуратные городки, шпили церквей, каналы, и зеленые поля. В вагоне не говорили об оккупации. Люди обсуждали американский фильм, «Морской ястреб», недавно вышедший на экраны. Эстер читала о картине в киножурнале, до начала оккупации. Эррол Флинн играл главного героя, капитана Торпа. В статье говорилось, что приключения, в сценарии, были основаны на легендах о Вороне и сэре Фрэнсисе Дрейке.
– Первый Ворон застрелил предка Давида, в Лиме… – вспомнила Эстер семейное предание, – а потом женился на его вдове. Она в Амстердаме похоронена. Ее тоже Эстер звали. Ее дочь вышла замуж за сына Давида, доктора Хосе… – муж настаивал, что Ворон убил его предка из-за женщины:
– Разговоры, – кисло замечал профессор Кардозо, – что Ворон ее спас, выхватил из костра, что муж ее предал, это ерунда. Ворон брал себе, что хотел… – открыв сумочку, Эстер посмотрела на золотую рысь:
– Давид не верил, что бывшую жену Элияху Горовица сожгли, в Картахене, с детьми… – она вспомнила, как муж, небрежно, заметил:
– Генерал Кардозо был добрым человеком, поверил сказкам этого Аарона. Он просто индеец, никакого отношения к евреям не имел… – Эстер возмутилась:
– У него была Тора! Доктор Мирьям Кроу ее держала в руках, мой дедушка Джошуа ее видел! Тора, изданная, в Амстердаме, принадлежавшая Элишеве Горовиц… – Давид хмыкнул:
– Бабушка Мирьям книгу потеряла, в прерии, когда от мормонов бежала. Ничего не докажешь… – он покровительственно улыбнулся: «У тебя в родословной не только цветные, но еще и индейцы…»
– У тебя тоже, – отрезала Эстер, – доктор Хосе у индианки родился.
Муж, покраснев, скрылся в кабинете.
Сейчас ей все казалось смешным и далеким. Она погладила голову рыси:
– Давид поедет со мной в Гаагу. Он подпишет разрешение, я отвезу мальчиков в Лондон. Тетя Юджиния о них позаботится, а я вернусь в Голландию. Он упрямый человек, однако, речь идет о жизни и смерти. Надо оставить ссоры, в наших руках судьба детей… – Эстер говорила все это, глядя в голубые, спокойные глаза мужа.
Давид, разумеется, не пригласил ее в квартиру. Выйдя на площадку, бывший муж смерил ее взглядом, с головы до ног:
– Что ты здесь делаешь? В соглашении ясно написано, что мои адвокаты пришлют извещение, о визите детей, на выходные дни, и привезут их… – муж улыбался, – только куда привозить? Ты, кажется, покидаешь Голландию… – между бровями жены появилась жесткая складка:
– Я бы хотела увидеть мальчиков, – попросила Эстер, – сводить на прогулку. Мы поедем в Гаагу, в консульство… – если бы бывший муж отказал в разрешении, Эстер намеревалась увезти детей в рыбацкую деревню, на Толен. Она хотела проводить Теодора во Францию и добраться, с помощью господина де Йонга, до британских берегов.
Давид усмехнулся:
– Я тебе много раз говорил, что я не дам никаких разрешений. Я отец, я несу ответственность за воспитание детей. Они останутся в Голландии. Что касается просьбы, о прогулке, то у тебя есть время, раз в месяц. Дождись его… – Эстер слышала уверенный голос мужа, такой же, как в радиопередаче.
Профессор Мендес де Кардозо объяснял евреям, что регистрация, и штамп в документах, были просто бюрократической процедурой, для учета населения. У евреев не существовало никакого основания для паники. Немецкие власти уважали нужды общины.
– Посмотрите вокруг, – он говорил мягким, отеческим тоном, – синагоги, кошерные магазины работают. Некоторые рестораны и кафе закрыты для входа евреев, но это для нашего, блага. Мы должны понимать чувства немцев. Многие из них лишились сбережений, во время кризиса, по вине некоторых алчных, и бесчестных представителей нашего народа… – Эстер встряхнула головой, пытаясь избавиться от назойливого жужжания.
Он посмотрел на часы:
– Мы ждем гостей, к обеду. У меня мало времени… – Давид взялся за ручку двери. Голос жены был хлестким:
– В парке Кардозо, сняли табличку, в его честь. Вход евреям туда закрыт. Твой прадед умер, как полагается врачу, спасая Амстердам от эпидемии. Он бы не смог зайти в сад, разбитый на месте его собственного дома. Давид, как ты можешь? Твои взгляды, это твое личное дело, но мальчики… Не ставь будущее детей под угрозу, дай нам уехать… – Эстер, сквозь сумочку, чувствовала тяжесть пистолета:
– Если я его пристрелю, прямо здесь, мне больше не понадобятся никакие разрешения. Он отец, у него еще Маргарита… – схватив ее за руку, Давид вывернул пальцы:
– Пошла вон отсюда! Не придумывай ерунды, истеричка! Ни меня, ни мою семью никто не тронет! Мы зарегистрировались, мы соблюдаем правила… – от него пахло знакомым сандалом. Темная борода была совсем рядом с лицом Эстер:
– Нельзя, чтобы он видел пистолет… – дернув рукой, она отступила. Бывший муж оправил пиджак:
– Где твоя регистрация? Покажи мне паспорт. Если ты собираешься здесь болтаться, я вызову полицию. Ты проведешь ночь в камере, Эстер… – за дверью залаяла собака, раздались детские голоса.
– Сдохни, мамзер, – выплюнула Эстер. Женщина сбежала вниз по лестнице, стуча каблуками. Она рванула дверь подъезда:
– Элиза не поможет, даже если меня увидит, в окно. Она его боится, смотрит ему в рот… – Эстер быстро шла по набережной Амстеля. Миновав мост, у оперного театра, она опять услышала собачий лай. Эстер обернулась. Гамен несся по мостовой, поводок тащился сзади. Пес заплясал у ее ног. Элиза, в траурном платье, с неприбранными, золотистыми волосами, бежала следом. Женщина тяжело дышала:
– Я сказала, что собаку надо прогулять. Эстер, с мальчиками все в порядке. Я тебе писала, из Мон-Сен-Мартена…
– Я тоже тебе писала, – тихо сказала Эстер, глядя на усталое лицо, на темные круги под глазами. Она не хотела думать о том, что могло произойти с письмами. Отогнала от себя эти мысли, Эстер кивнула на черную ткань: «Что случилось?»
Элиза быстро говорила, комкая в руках поводок, оглядываясь на мост. Эстер вздохнула:
– Не бойся, за деревьями нас не видно. Мне очень жаль… – она взяла тонкую руку:
– Я твою книгу купила. Очень хорошо вышло. Тебе надо еще писать.
Элиза всхлипнула:
– Эстер… Я не знаю, как… Прости меня, прости. Ты не уедешь… – в серо-голубых глазах стояли слезы.
– Куда я уеду, – Эстер, закурила, – когда мальчики здесь. А что ты прощения просишь… – она глубоко затянулась сигаретой, – это все… – женщина не закончила:
