— Откуда это у него? — удивлялись родители, качая головами.
— Только не от меня! — утверждал Цельсий. — Правда, мой дядя Криспий, брат отца, был таким же непутевым бродягой. В двадцать лет он отправился в Испанию, и с тех пор мы его не видели.
Сабин вырос красивым юношей: стройным, подтянутым, среднего роста, с каштановыми волосами и голубыми глазами, унаследованными от матери. Но интенсивная голубизна его глаз таила в себе нечто беспокойное. На его томную улыбку женщины летели как пчелы на мед, и каждая думала, что этот сияющий зовущий взгляд предназначен ей — ей одной. Однако в действительности все было наоборот. Взгляд этих голубых глаз взывал ко всем женщинам в Риме, Италии, провинциях — вообще ко всем женщинам на свете.
Сабин рос в мире духовном. Писатели, поэты и ученые были постоянными гостями в доме отца, а разговоры шли все больше о литературе, науке и искусстве. Природа наградила мальчика превосходной памятью, и он не только знал много всего о женщинах, но и был в состоянии выступить с трехчасовым докладом о литературе августинского периода. Однако это был мир его отца, и Сабин заявлял, что смертельно скучает в нем. Но все же он немного лукавил и не упускал возможности в кругу друзей похвастаться своими познаниями, а дома делал вид, будто до всего этого ему нет дела. Здесь он со всей страстью рассказывал о состязаниях в цирке Максимуса и мог перечислить по именам победителей — голубых, зеленых, белых и красных[4] — за последние три года.
Теперь Сабину исполнилось девятнадцать, он сменил юношескую тогу на тогу вирилия, но все еще не мог понять, чего хочет. Он жил одним днем, помогая иногда, когда хотелось, отцу связывать свитки. Мать Сабина Валерия души не чаяла в сыне и не придавала значения его слабостям.
Сегодня утром юноша проснулся хорошо выспавшимся, что бывало нечасто, и решил провести день с пользой. Сабин хотел доставить отцу радость, ведь он очень любил этого щедрого, рассеянного и снисходительного человека. И вот он явился ранним утром к удивленному Корнелию Цельсию и попросил дать ему работу.
— Ты же знаешь, отец, я все могу делать: и склеивать бумагу, и обрезать фронты, и разглаживать листы пемзой — как сказал наш Катулл: «Arida modo pumice expolitum» (что только что разгладила пемза), — и потом наматывать все на деревянный стержень. Я ничего не забыл?
Цельсий улыбнулся. Он воспринял неожиданное рвение сына как дар богов, подумал, что этот редкий и к тому же добровольный трудовой порыв — начало поворота к лучшему, надежда, что он наконец повзрослел.
— Да, сын мой, самое важное. На конце стержня должен быть прикреплен указатель с именем, иначе книга останется без названия и ее трудно будет найти в библиотеке.
Сабин стукнул себя по лбу с притворным отчаянием.
— О, все девять муз, которым мы обязаны куском хлеба, название! И правда, было бы нехорошо, если бы наш просветленный Сенека отправился в библиотеку и ничего не нашел на букву «С», потому что безалаберный сын Корнелия Цельсия забыл прикрепить указатель с именем.
Отец терпеливо ждал, когда он закончит свою речь.
— Если теоретическое вступление к работе окончено, ты можешь приступать к практике.
Сабин поднял на него свои голубые глаза.
— Я невозможен! Прости меня, отец. Боги наградили тебя никчемным сыном.
— Кто знает… — проговорил Цельсий с надеждой и пододвинул сыну стопку листов папируса.
Сабин тут же принялся за работу, напевая про себя. Но работоспособности его скоро пришел конец.
— Почему мы так редко делаем книга в переплетах? Они ведь оказались такими практичными? Можно разместить гораздо больше текста, и так удобно листать страницы, вместо того чтобы держать свитки двумя руками. И потом…
— Сабин, ты об этом меня часто спрашивал, — перебил его отец, — и я снова могу повторить: ты прав, но почти все наши заказчики консервативны. Если они увидят две книги Катулла: одну в переплете, а другую в свитке, и обе будут стоить одинаково, большинство из них купит свиток. Для таких перемен требуется время.
Так минуты тянулись одна за другой, и Сабин почувствовал непреодолимую скуку. Он зевал почти не переставая, поглядывал то на песочные часы, то на солнце. В конце концов юноша встал, потянулся и сказал:
— Похоже, время движется к полудню. У меня разыгрался волчий аппетит.
— Еще немного, — попросил Цельсий, — ты должен смазать кедровым маслом книгу Овидия. В лавку каждый день приходят покупатели и жалуются, что их книги поела моль.
Но вот и эта работа была сделана, и они сели за стол.
Дом Корнелия Цельсия располагался на Виминале, одном из семи холмов, на которых возник Древний Рим, в очень хорошем дорогом квартале с большими садами и богатыми зданиями. Доставшийся по наследству, когда-то раза в три больший земельный участок Цельсий мало-помалу распродал, и в результате остался лишь старинный красивый дом, к которому прилегал маленький ухоженный сад. Погода стояла замечательная, и Валерия велела накрыть стол здесь, в саду. Повариха, садовник и мальчик-слуга, бывший, что называется, на побегушках, ели по старой традиции со своими хозяевами, но за отдельно накрытым столом. То, что они были рабами в доме Цельсия, не играло роли — ни он, ни Валерия не давали им это почувствовать. Как обычно, когда сын бывал дома, Валерия велела приготовить его любимые блюда. На этот раз она выбрала смесь из рыбы, ракушек и медуз, приправленных чесноком, кориандром, орегано, любистоком и перцем. На десерт подали сладкое блюдо из фиников, орехов, семян итальянской сосны, перца и меда, обжаренное в масле.
Сабин, довольный, вытер губы.
— Я немного прогуляюсь — это полезно для пищеварения.
— Возвращайся побыстрее, у меня для тебя есть еще работа, — распорядился Цельсий.
Сабин посмотрел на отца преданными глазами.
— Слушаюсь, мой господин и повелитель! Обещаю быть на месте в срок.
Несмотря на то что время уже перевалило за полдень, в городе царило оживление. Туда-сюда сновали рассыльные, рабы перетаскивали ношу, неспешно проезжали на лошадях преторианцы; по распоряжению Сеяна их лагерь был разбит на другой стороне Виминала. Они должны были выполнять функции личной охраны императора, но, в сущности, это были люди Сеяна, и именно с их помощью он надеялся получить власть.
Казалось, Сабин бездушно прогуливался по городу, но, не отдавая себе отчета, он все ближе приближался к своей цели, Он поклялся, что не будет воспринимать это всерьез, однако вот уже в который раз его тянуло на Марсово поле, где упражнялись в обращении с оружием солдаты.
Что искал здесь, среди простых, пропахших потом преторианцев сын богатого книготорговца Корнелия Цельсия? Правда, на Марсовом поле происходило еще кое-что. Группы молодых людей занимались здесь спортивными упражнениями: бегали, прыгали, сражались на мечах и боролись врукопашную, но Сабин ненавидел такие массовые игры. Он был убежденным одиночкой и всегда делал то, что хотел. Тогда почему его сюда тянуло?
Пару недель назад он прогуливался здесь и наблюдал за упражнявшимися преторианцами. Тогда-то и привлек его внимание один человек, который носил отличительный знак центуриона высшего класса. Он занимался со своей группой солдат, но при этом не кричал, не грозил им и не впадал в приступы безумия, как это было принято у военных. Высокого роста, определенно выше всех других, центурион обладал мускулистой фигурой борца и отдавал приказы ровным мягким голосом, а его простое лицо оставалось внимательным и спокойным. Он выглядел необыкновенно ловким фехтовальщиком: молниеносно отражал атаки, так же быстро и неожиданно нападал, а удар его был настолько сильным, что у пары противников мечи вылетели из рук.
И вдруг у Сабина возникло желание научиться этому. Он захотел стать таким же быстрым и ловким и мощными ударами сражать неприятелей.
После тренировок центурион распустил своих людей, а сам снял шлем и панцирь и, натянув тогу, быстрыми шагами направился в сторону терм Агриппы, как предположил Сабин.
Юноша не хотел идти за ним по пятам, поэтому выбрал обходной путь: мимо храма Нептуна и дальше, вдоль по переулку, что проходил между театром Помпея и залом. Термы, построенные двадцать лет назад Марком Агриппой, другом Августа, предлагали своим гостям лаконикум — паровую ванну, большие бассейны с холодной и теплой водой, помещения для отдыха, сады, специально вырытое озеро и другие удобства.
Сабин нашел того, кого искал, в паровой ванне, присел поблизости и стал ждать, пока обжигающий пар не заставит течь пот. Когда центурион направился к выходу, юноша некоторое время следовал за ним, а затем бросился с головой в бассейн с холодной водой. Здесь он и обнаружил его внушительную фигуру. Большинство мужчин в термах были обнаженными, центурион же носил маленький кожаный фартучек. Сабин намеренно прыгнул поближе к нему и, вынырнув, принялся многословно извиняться.
