— Ну никак не втолкуешь ему, сукиному сыну, что такое Украина! — улыбнулся полковник.
— Ja, ja, — подтвердил австриец.
— Это наш Faterland! — выпалил с горечью сын генерала.
— О-о! — воскликнул гость. — Понимаем. Са-мо-гон! Са-ло!
— Черта лысого он разберет, — поморщился полковник. — Для них что красные, что гетман Скоропадский, Россия или Украина — одна сатана. Мы для них — пожива. Дикое поле. Не более того.
— Нет, нет, — запротестовал австриец. В это время на крыльцо белого помещичьего дома вышла уже сама хозяйка.
— Господа, прошу к столу!
— Да, кого ждем? — поинтересовался полковник.
— Смута, банды шастают, — ответил хозяин. — Одну выловили. Начальник добровольной охраны отличился, Мазухин. Что-то задерживается.
— Бог с ним, прибудет, — полковник давно привык к любым передрягам. — Куда он денется?
Они направились в дом. По пути сын генерала попытался продолжить разговор:
— Чего они добиваются?
— Кто? — не понял полковник.
— Да все эти плебеи. Морды в кровь бьют, имения сжигают. Ну, месть я еще допускаю. Но им же этого мало? О счастье на развалинах кричат!
— Я довольно пожил на свете, — печально сказал отставной генерал Миргородский. — Там, в Петербурге, Киеве, балуются идеями, играют в новые власти, златые горы сулят. Эдакий современный иллюзион. А сменят лишь правящую элиту. Только и всего.
— Никакой смены! — возмутился полковник. — Пусть и не мечтают, скоты!
Австрийцы были хуже немцев, у них конфликты с населением были чаще, чаще были и жестокие репрессии, вызывавшие глубокую анархию…
Но еще хуже, разлагающе действовали появившиеся местами добровольческие карательные отряды (офицерские).
Н. Могилянский. «Трагедия Украины»Они держали путь на восток. Когда выехали из балки, уже вечерело. В лучах заходящего солнца тени от лошадей, брички вытягивались, бежали впереди отрядца. Всюду, куда не кинь взгляд, лежала голая, холмистая, словно вымершая степь. Ее оживляло лишь высокое пение жаворонка. Дорога поднималась на кряж, и там вдруг показалась группа конных.
— Глянь, варта! — не без испуга воскликнул Петр Лютый.
Трое ехали в экипаже и пятеро верхами, но не было видно, есть ли кто еще за ними, дальше.
— Не бзди, возьмем как миленьких, — рявкнул Ермократьев. Он сидел на сером в яблоках рысаке, которого еле сдерживал.
— Приготовь «максим», — тихо приказал Махно.
— Есть, — доложил Роздайбида, что тоже примостился в тачанке.
Неизвестные приближались.
— Стой! — зычно крикнул Ермократьев. Он с трудом владел собой. Встречные, однако, молча наезжали. Их разделяло уже метров сто, и в том, что чужаки не отвечали, чувствовалось нечто зловещее.
— Кто такие? — послышалось наконец. — Я штабс-капитан Мазухин, начальник уездной варты. Какой отряд, я спрашиваю?
Он не мог разглядеть незнакомцев: солнце светило им в спины. Но на плечах сидящего в бричке взблеснули погоны. «Значит, свои, — решил Мазухин. — Откуда взялись?»
Подъехали еще ближе.
— Сдай оружие! — потребовал тот, с блестящими погонами, и развернул тачанку. Но вартовые в мгновение ока взяли винтовки на изготовку.
— Пали поверх голов! — велел Махно пулеметчику.
Треск выстрелов ошеломил людей Мазухина. Они соскочили с лошадей и побросали оружие.
— Так-то лучше, — сказал Нестор, направляясь к ним. — Значит, начальник варты? Собственной персоной!
Штабс-капитан, тоже лет тридцати, краснолицый, с тонкими усиками, ошарашенно глядел на него.
— Вы что, сдурели? — спросил, спрыгивая на землю. — Не видите, с кем имеете дело? В крысиный карцер потянуло?
— Простите. Я капитан Шепель из Киева, — Махно небрежно козырнул. — Направлен в это бунтарское Запорожье самим гетманом Скоропадским. «Железной рукой наведи там порядок, — наказал мне Павел Петрович. — Революционеры совсем обнаглели, а варта спит».
Люди Нестора между тем со всех сторон окружили пленников, и Мазухин это заметил.
— Позвольте, пан Шепель, почему же я не был поставлен в известность? Дело-то общее.
— Милый мой, время какое? Вы откуда и куда?
Махно хотел выведать намерения карателей. Семен Каретник, Алексей Марченко, другие с удивлением, а кто и с завистью смотрели этот спектакль. «Во артист, во настоящий атаман!» — думал Роздайбида.
— Тут скоты-пролетарии раздухарились. Волю, видите ли, учуяли. Некто Ермократьев вылез из навоза. Кавалера высоких орденов Свистунова изувечили. Имение подожгли. Но мы им дали по шапке! — строго докладывал Мазухин. — До-олго будут помнить и детям закажут. Все деревья увешали, как грушами.
— Нестор, — прошипел в изнеможении Павел, щелкая затвором.
— Отстань, — левую щеку Махно тронул нервный тик. — А теперь куда путь держите?
— Недалече Миргородский, может, слышали, отставной генерал обитает. У него в аккурат день рождения. Поужинаем вместе, пан Шепель. Не возражаете? — начальник варты закурил трубку, пустил кольцо дыма. Он чувствовал себя полным хозяином в этих краях.
— Отчего же, с удовольствием.
— А там денек-другой поохотимся на дичь… и на крамольников. Коль у вас спешное дело, завтра и сыметесь.
Махно больше не выдержал:
— Вы, господин капитан, совсем потеряли нюх, — холодно осклабился он. — Я со своим отрядом анархистов несу смерть палачам…
— Махно!
Мазухин побелел. Трубка выпала из руки и дымилась в дорожной пыли. Он начинал службу стражником в полицейском управлении Екатеринослава, насмотрелся на бандитов, познал их коварство и жадность. «Чем лучше этот? Ничем», — решил начальник варты. Презирая себя, он встал на колени. Авось клюнут подонки, отпустят.
— Осел, осел! — повторял он с отчаянием. Наконец опомнился, вскочил. — Поехали в имение. Сколько вам нужно тысяч? Сколько?!
— Не-естор, елки-палки. Пора кончать! — рычал Павел. Его широкоскулое лицо закаменело. — Это же… зверье-е!
Он подскочил к Мазухину и рванул его за шиворот. Блестящие пуговицы с треском отлетели.
— Снимай штаны, гад! И ты тоже, чего стоишь? — Ермократьев ткнул пальцем в грудь секретаря варты. — Дайте мне, ребята, бомбу.
— Зачем? — не понял Петр Лютый.
— Отстегивай скорей, говорю!
Ермократьев схватил ремень штабс-капитана и принялся бить его медной бляхой. Тот молча прикрывал голову руками, увертывался.
— Пляши, елки-палки, — приговаривал Павел в озверении. — Это еще не все, не все! Теперь-то узнал Ермократьева?
Он поцепил гранату на ремень, затянул его на животе Мазухина, который не сопротивлялся, отвел его подальше и выдернул чеку…
— Теперь ты, — приступил Павел к секретарю варты. — Марш вперед! Бегом!
Голый офицер посмотрел на своих подчиненных угасшим взглядом, затем уставился на солнце, что уже касалось горизонта в лиловой туче, и не двигался. В тишине послышался пронзительно нежный голос жаворонка.
— Я только писал, — прошептал секретарь.
— Вперед! — рыкнул Ермократьев, касаясь штыком его живота. Офицер, однако, не повернулся спиной, стал пятиться. Раздался выстрел.
— Хватит! — решил Махно. — Этих свяжите, бросьте подальше от дороги и поехали.
— Как… палачей? — ярился Павел.
— Они не зверствовали. Пусть полежат, покаются. К тому времени мы будем за Днепром, — хитрил Нестор. Он собирался ехать совсем в другую сторону и хотел сбить с толку будущих преследователей. На свою беду, арестованные не поверили ни одному его слову и в страхе кинулись, куда глаза глядят. Их постреляли навскидку.
Лошади вздрагивали, грызли удила.
— А теперь, братва, рвем на именины к генералу! — бодрился Нестор, но вышло это у него невесело.
Отъехав верст пять, они увидели старинную, каменную, со всех сторон заросшую усадьбу.
— Она? — спросил Махно у Ермократьева.
— Бес ее разберет.
И никого вокруг. Опускались сумерки. Всадники обогнули крохотное кладбище и направились к дому.
— О-о, кто-то выткнулся, — заметил Алексей Чубенко.
— Далеко разогнались? — подал голос неизвестный. Он был явно не робкого десятка, подошел, увидел фуражки с желтыми околышами, бесхвостых австрийских лошадей, успокоился.
— Что за стрельба там, откуда вы едете? — поинтересовался.
— А вы кто такой? — обратился к нему Нестор.
— Голова Лукашовской державной варты, поручик Иванов.
— Начальник и не знаете, что делается в вашем районе? Мы никакой стрельбы не слышали.
— От б…! — рассердился Иванов. — Такие деньжищи получают и никогда ничего не ведают.
— Кто?
— Да военные карательные отряды, — он имел в виду тех, с кем говорил.
— Хватит болтать! — оборвал его Махно. — Где сейчас генерал Миргородский?
— У себя дома, на именинах, — поручик понял, что пожаловало серьезное начальство.
