— Я буду нем, учитель.
— Ты пойдешь к полковнику и сообщишь о происшествии, надо перевезти бедного графа в казарму.
— А вы?
— Побегу к губернатору.
Он замотал кусок клинка в полотенце и открыл дверь. Маркиза ди Монтелимар в сильном волнении ждала в соседнем зале вместе с дворецким и своими горничными.
— Ну что, доктор? — спросила она.
— Он умер, маркиза, — ответил Эскобедо. — Рана была ужасной.
— И он не сказал вам, кто его убил?
— Он не мог говорить. Должно быть, он дрался на дуэли, потому что шпаги в ножнах не было.
— А теперь?
— Еще до рассвета капитана перевезут в казарму или к нему на квартиру. Если его оставить здесь, люди могут подумать о вас плохое.
— Этого я и боюсь.
— Доброй ночи, маркиза. Я обо всем позабочусь.
Глава III. Петушиные скачки
День спустя веселое общество, разодетое в пестрые, разноцветные костюмы, собралось в окрестностях грандиозного дворца Монтелимар. Там толпились чиновники, солдаты, плантаторы, моряки и крестьяне, хватало там и сеньор с сеньоритами в элегантнейших одеяниях, с грациозными мантами[14] на высоких прическах, хотя спектакль, которому вот-вот предстояло начаться, вроде бы не должен был сильно заинтересовать дам.
Речь идет о петушиных скачках, о которых маркиза уже оповестила графа де Миранда, а точнее — графа ди Вентимилья.
У испанских колонистов всегда были две сильных страсти: быки и петухи! Какое странное сочетание огромного, внушающего страх животного с жалким и безобидным пернатым!
И тем не менее не жалели денег ради обладания отменными птицами, особенно бойцовыми, которых воспитывали для петушиных боев, ставя на кон в этих варварских игрищах целые состояния.
Однако одним из самых любимых развлечений колонистов была петушиная скачка. Придумали ее, видимо, чтобы тренировать ловкость всадников, которым приходилось много времени уделять охоте за беспрерывно угрожавшими городам буканьерами, великолепными союзниками флибустьеров. Остальные колонисты были заняты борьбой с морскими разбойниками.
Состязание выглядело очень простым, но оно вызывало живейший интерес у многочисленных зрителей, постоянно готовых побиться об заклад то ли на один пиастр, то ли на целую тысячу. А заключалось оно в следующем.
На прямолинейной дистанции выкапывали четыре-пять ям и в каждую сажали по петуху таким образом, что наружу выдавалась только шея. Бедных птиц присыпали песком или обкладывали камнями, стараясь не причинять им излишних мучений.
Всадникам, согласившимся принять участие в этой странной забаве, надо было на полном скаку подлететь к хохлатому пленнику, склониться до самой земли и подхватить одной рукой птицу.
Маневр предстоял нелегкий, потому что всадник рисковал вылететь из седла, а падение могло привести к серьезным повреждениям, хотя зрители встречали такой поворот скачек оглушительным хохотом. В награду победителю обычно разрешалось поцеловать в руку или же в щечку самую красивую сеньору среди присутствующих на состязаниях. Такова была испанская галантность, которой позднее, в восемнадцатом столетии, вздумалось подражать неотесанным янки.
На скачку явились четырнадцать всадников — все как один на маленьких, элегантных андалусийских лошадках. Они выстроились перед дворцом Монтелимар. Почти все были зелеными юнцами, сыновьями плантаторов или важных персон адмиралтейства. Все они страстно желали расцеловать щеки самой прекрасной вдовы Сан-Доминго.
Однако среди этих юнцов выделялся элегантнейший граф де Миранда, по-прежнему одетый в красное; он выбрал себе черного жеребца с горящими глазами, купив его тем же утром по дорогой цене. Увидев маркизу, появившуюся на мраморной парадной лестнице дворца, граф снял красную фетровую шляпу с длиннющим пером и, не покидая седла, поклонился.
Прекрасная вдова одарила его улыбкой и грациозным приветственным движением руки, а потом быстро прошла на некое подобие трибуны, воздвигнутой перед дворцом. Ее сопровождали дворецкий и горничные.
Четырех петухов усадили в ямы на расстоянии двадцати метров один от другого. Несчастные пернатые предпринимали отчаянные попытки освободиться из плена, вытягивая шею и кукарекая во все горло, но насыпанные в ямы камни удерживали птиц, не давая им убежать.
Двое полевых судей, оба отставные офицеры, заняли свои места с той и другой стороны от всадников.
Тем временем публика, собравшаяся уже в изрядном количестве, бойко делала ставки по преимуществу на сына Красного корсара, предпочитая его то ли за красивое лицо, то ли из какой-то иной необъяснимой симпатии.
Как бы ужаснулись эти люди, узнав, что ставят они на своего смертельного врага, на одного из тех страшных флибустьеров, которые поклялись разорить все испанские колонии в Центральной Америке!..
Судьи, тщательно осмотрев конскую сбрую, дабы не случилось какого несчастья, приблизились к помосту, где находилась маркиза.
— Готовы? — спросил один из них.
— Да, — в один голос ответили четырнадцать всадников, бросив взгляд на маркизу де Монтелимар.
— Пошли! — выкрикнул другой судья.
Лошади, почувствовав прикосновения шпор, подскочили и понеслись в неудержимом полете.
Сын Красного корсара очень скоро возглавил скачку, держа в стременах только левую ступню, чтобы легче было нагнуться до земли.
Его вороной, выбранный с особым тщанием, преодолел дистанцию в необыкновенном порыве, опередив соперников на несколько метров.
Граф гарцевал так великолепно, что вызвал у зрителей настоящий взрыв энтузиазма. И мужчины, и женщины отчаянно били в ладоши, когда он пролетал мимо, склонившись к шее скакуна и покачивая своим длиннющим красным пером. Так молодой всадник подскакал на ураганной скорости к первому петуху. Он наклонился к земле, крепко держась одной рукой за шею коня, и, ловкий, как арабский наездник, ухватил птицу, выдернул ее из ямки и торжественно взметнул вверх.
Мастерство всадника толпа одобрила единодушным криком восторга. Мужчины и женщины махали платочками, потрясали тростями и зонтиками, будто они присутствовали на корриде[15]. Всадника в красном приветствовали словно одного из самых знаменитых эспадас[16] в цирке Севильи или Гранады.
Граф свернул петуху шею и бросил птицу в группку попрошаек. Потом, доскакав до изгороди, отмечавшей конец дистанции, молниеносно развернул коня и пустился в обратный путь.
Тем временем преследовавшие его всадники, скакавшие плотной группой, почти догнали графа, но никому из них не повезло с птицей в этой первой гонке, и петухи по-прежнему оставались в своей тюрьме.
— Ну и растяпы эти кавалеристы! — пробормотал граф. — Видно, мне придется самому управляться с птицами. Это было бы очень скучно, если бы только победа не давала права поцеловать самую прекрасную женщину Сан-Доминго.
Он ослабил поводья и возобновил скачку, пришпоривая правой ногой своего вороного и оставив левую ногу свободной, чтобы можно было нагнуться как можно удобнее.
Он был один, более тридцати метров отделяли его от галопировавших группой соперников, граф за несколько секунд добрался до второго петуха и выдернул его из ямки.
Уже не крик, а торжествующий рев приветствовал всадника.
— Да здравствует красный граф! — вопила толпа, исступленно отбивая ладони.
Другим всадникам тоже повезло: двое из них выдернули по петуху, однако победа осталась за графом, дважды добившимся успеха.
Он спрыгнул с коня, приблизился к улыбавшейся ему маркизе и положил ей на колени птицу, сказав:
— Сохраните ее на память обо мне, сеньора; когда я уеду, вы всякий раз будете вспоминать меня при взгляде на этого крикуна.
— Стало быть, вы хотите уехать? — спросила прекрасная вдова.
— Возможно, уже сегодня вечером меня не будет в Сан-Доминго, — ответил граф.
— В таком случае вы должны позавтракать со мной.
— Никогда не отказываюсь от компании сеньоры, особенно если она такая красивая и любезная, как вы.
— Ах, граф!..
Она поднялась, поприветствовала на прощанье всадников, вытянувшихся в шеренгу перед открытым помостом, и стала медленно подниматься по величественной каменной лестнице, тогда как толпа зрителей постепенно рассеивалась.
Граф ди Вентимилья последовал вместе с дворецким и горничными за прекрасной вдовой.
Маркиза провела его через несколько богато украшенных и изящно меблированных залов и наконец ввела в столовую, не очень большую, но с обитыми красной замшей стенами и золоченым потолком.
В центре комнаты находился стол, сервированный золотыми тарелками, ложками, вилками и ножами. В великолепных серебряных вазах красовались самые разнообразные фрукты тропических краев.
