class="p1">– В каком смысле «дома»? Прямо сейчас я живу на раскладушке в столовой дяди Дикки. Дом – это везде, куда пригласили или где живет очередной кузен.
– Я это хорошо понимаю.
Он недоверчиво посмотрел на нее.
– Сейчас я живу в одной квартире с Салли. До этого – с кошмарными монреальскими кузинами, которые были мне совсем не рады. А еще раньше крестный поселил меня у себя на время светского сезона, – пожала плечами Озла. – У моей матери постоянные апартаменты в «Кларидже», где я чувствую себя лишней, если вдруг задержусь больше чем на одну ночь. Отец давно умер. Где мой дом? Понятия не имею. – Она широко улыбнулась. – Но сокрушаться по этому поводу не собираюсь. Все мои подруги, которые до сих пор живут с родителями, изнывают от желания сбежать, так что еще вопрос, кому из нас больше повезло!
– Прямо сейчас? – Рука Филиппа обвилась вокруг ее талии. – Мне.
Какое-то время они молча вальсировали. Их тела легко и свободно двигались в танце. Пол был липким от пролитого шампанского; музыканты начинали выбиваться из сил. Несмотря на время – почти четыре утра, – клуб оставался забитым под завязку. Никто не хотел останавливаться – и Озла тоже. Ее брошенный через плечо Филиппа взгляд уперся в плакат на стене – один из тех победных плакатов, что появились в Лондоне повсюду, как грибы после дождя. «Победили однажды – победим снова!»
– Пусть бы эта война наконец-то толком началась, – сказала Озла. – Это ожидание… Мы ведь знаем, что они собираются нас атаковать. Где-то в глубине души мне хочется, чтобы они уже принялись за дело. Чем скорее начнется, тем скорее и закончится.
– Пожалуй, – проронил Филипп и отвернулся.
Теперь его щека почти касалась ее волос, и они больше не глядели друг другу в глаза. Озла многое бы отдала, чтобы взять свои слова обратно. Легко ей болтать, что, мол, хорошо бы война наконец началась, – ведь не ей предстоит идти на фронт и по-настоящему воевать. Хотя Озла и считала, что каждый обязан сражаться за родину и короля, но понимала, что для женщин этот вопрос оставался в целом теоретическим.
– Да нет, я как раз хочу сражаться, – проговорил Филипп, уткнувшись ей в волосы, будто прочитал ее мысли. – Хочу уйти в море и исполнить свой долг. Главным образом, чтобы окружающие перестали подозревать меня в тайных немецких симпатиях.
– Что?!
– Три мои сестры вышли за членов нацистской партии. Правда, тогда те не были нацистами… В общем, неважно. Просто хочется заткнуть рот людям, которые считают меня слегка подозрительным из-за семейных связей.
– А мне бы хотелось заткнуть рот тем, кто считает, что от беззаботной дебютантки не может быть никакой пользы. Вы скоро выходите в море?
– Не знаю. Будь моя воля, я бы уже завтра стоял на палубе военного корабля. Дядя Дикки пытается мне помочь. Может, на следующей неделе, а может, и через год.
«Пусть это случится через год», – мысленно взмолилась Озла, ощущая под рукой его худое, но крепкое плечо.
– Значит, вы будете гоняться в море за немецкими подлодками, а я – клепать швы в Слау. Не так уж плохо для светской пустышки и слегка подозрительного принца.
– Вы могли бы заняться кое-чем поинтереснее клепки. – Он притянул ее ближе, не отрывая щеки от ее локонов. – Вы не спрашивали дядю Дикки – может быть, в министерстве обороны найдется работа для девушки с вашим знанием языков?
– Предпочитаю собирать «харрикейны» своими руками, пусть они при этом и пачкаются. Для борьбы за победу это важнее, чем стучать по клавишам печатной машинки.
– Борьба – это ради нее вы пробрались сюда обратно из Монреаля?
– Если твоя страна в опасности, а ты уже способна ее защищать, так и надо делать, – отчеканила Озла. – А не вытащить свой канадский паспорт…
– Или греческий.
– …и смыться в безопасное место. Так просто нельзя.
– Полностью согласен.
Вальс закончился. Озла отступила на шаг, посмотрела ему в лицо.
– Мне пора возвращаться на квартиру, – огорченно признала она. – Я уже совсем без сил.
И Филипп отвез Озлу и зевающую Салли обратно в Олд-Виндзор. Водил он так же страстно, как танцевал. Припарковавшись, он помог Салли выбраться с заднего сиденья. Сонно чмокнув его в щеку, она поковыляла по темной улице. Послышался всплеск, визг, и голос Салли кисло сообщил:
– Оз, смотри под ноги, если не хочешь испортить туфли. Прямо перед дверью натекло целое озеро…
– Придется снова надевать ботинки. – И Озла потянулась к усеянным стразами пряжкам сандалий, но Филипп поднял ее на руки.
– Нельзя рисковать хрустальными туфельками, принцесса.
– Ну, знаете, это уже слишком, – рассмеялась она, обхватив его за шею. – Даже для моряка чересчур театрально, разыграно как по нотам.
Она почти чувствовала его озорную улыбку, пока он нес ее сквозь темноту. Висевшие на локте Озлы ботинки и ридикюль стучали по его спине. От него пахло лосьоном после бритья и шампанским. Чуть влажные и растрепанные после танцев волосы Филиппа мягко завивались вокруг ее пальцев там, где она сомкнула руки на его затылке. Прошлепав по луже, он собрался было поставить Озлу на крыльцо, но в этот момент она легко коснулась его губ своими.
– Просто чтобы закрыть вопрос, – беззаботно пояснила она. – Не то мы еще долго будем тут топтаться и думать, целоваться – не целоваться… ужасно неловко.
– Меня еще никогда не целовала девушка, просто чтобы закрыть вопрос. – Озла ощутила, как его губы улыбаются возле ее рта. – Тогда уж сделаем это как следует…
Его поцелуй был долгим, неспешным, Филипп все еще не выпускал ее из объятий. У его губ был вкус нагретого солнцем моря, и в какой-то момент Озла уронила ботинки прямо в лужу.
В конце концов он опустил ее на крыльцо. Они постояли в темноте. Озла с трудом переводила дух.
– Я не знаю, когда уйду в море, – сказал Филипп, прервав молчание. – Однако до того мне бы хотелось снова вас увидеть.
– Но здесь совершенно нечем заняться. В свободное от клепания дюраля время мы с Салли едим овсянку и слушаем граммофонные пластинки. Скучища.
– Вовсе не думаю, что вы настолько скучная. Готов биться об заклад, что все как раз наоборот. Держу пари, вас трудно забыть, Озла Кендалл.
В голову ей пришло сразу несколько легких ответов, подходящих для флирта. Она всю жизнь флиртовала – инстинктивно, защищаясь. «И ты тоже играешь в эту игру, – подумала она, глядя на Филиппа. – Стараешься быть обворожительным со всем и каждым, чтобы никто не подобрался к тебе слишком близко». Всегда находились люди, которые были бы не прочь поближе познакомиться с симпатичной брюнеткой, крестницей лорда
