- Я бы ещё погуляла.
- Хорошего понемногу, - улыбнулась в ответ Вевея. - Завтра у нас будет ещё такая прогулка.
К вечеру на другой день всё повторилось. Елене чудилось, что она не ходила, а летала, и вода родника показалась ей слаще мёда. Вевея дала Елене несколько глотков воды и исполнила весь обряд, как и день назад. А в полночь пришло время рожать. Отошли воды. Вевея и Калиса умело помогали Елене. Они долго массировали ей живот и всё время что-то пели. Под это пение Елена перенесла родовые боли как должное и покричала немного. А потом появился на свет младенец. Это был мальчик, ликом похожий на тот образ, который каким-то чудом создал художник-резчик Мелитон.
Спустя долгий-долгий час - таким он показался Багрянородному после ночного бдения - ему вынесли сына. Отец смеялся и плакал одновременно. Камея с образом Елены была у него на груди. А утром во дворец пришёл Мелитон. Никто не знал, что привело его в столь необычное время. Он слонялся без дела по залам и трапезной, где были только слуги, подошёл к столу, выпил вина. Оказалось, что он ждал императора лишь для того, чтобы увидеть его.
Вскоре император появился в сопровождении Гонгилы. Увидев близ трапезной Мелитона, он воскликнул:
- А ведь ты мне нужен, преславный! - Константин отвёл Мелитона подальше от Гонгилы и тихо спросил: - Когда ты резал Камею с Елены, ты только её образ создавал?
Мелитон не ответил на вопрос Багрянородного. Он смотрел на него таким пронзительным взглядом, что басилевс почувствовал смущение. Но он одолел его и снова спросил:
- Что же ты молчишь? На камее ясно виден лик младенца.
- Я лишь думал о нём, - негромко ответил Мелитон и повторил: - Лишь думал. А он проявился. Это знак Божий. - Мелитон перекрестился и покинул дворец.
К Багрянородному подошёл Роман Лакапин и обнял его.
- Я вижу, ты чем-то обеспокоен. А нам с тобой радоваться надо: у тебя сын появился, у меня - внук. То-то дар Божий. Идём к трапезе, и там всё встанет на свои места. - И, обнимая Багрянородного за плечи, Роман Лакапин повёл его в трапезный зал.
Вечером этого же дня в порфирной опочивальне, где рожали во все времена и все императрицы, у Елены и Константина шёл семейный совет. Зоя-августа и Константин сидели близ лежащей в постели Елены. Она только что покормила грудью младенца и отдыхала. А Зоя-августа и Багрянородный искали, какое дать имя первенцу. Им не нужно было заглядывать в месяцеслов и перебирать имена. У каждого на устах было одно имя. Оно высветилось, как дань благодарности к человеку, который шёл рядом с ними по жизни и ничем не запятнал своего имени. Двое с ним сроднились, третья была ему дочерью, о нём, не оговариваясь, думали все трое. И первым это имя назвал отец младенца:
- Я хочу, чтобы мой сын был крепким, как его дед. Значит, быть ему Романом.
- Славное и достойное имя, - отозвалась Зоя-августа.
- Я благодарна вам, родимые. Мне так хотелось, чтобы он носил имя моего батюшки! - сказала Елена и прошептала: - Рома, Ромушка!
Роман Лакапин тоже был доволен, что внуку дали его имя. В этом он видел доброе предзнаменование их долгого и благополучного стояния на троне. Время показало, что в истории Византии не было ничего подобного, чтобы два разных по нраву человека простояли на троне империи четверть века, управляя и властвуя ею душа в душу.
Хронисты и историки, похоже, не заметили этого явления в истории Византии. Они сочли, что Роман Лакапин, «командовавший перед тем византийским флотом, хитростью и насилием, но к общему почти удовольствию, захватил власть». Пусть подобный вывод останется на совести историков и хронистов, ибо деяния Романа Лакапина на благо державы и его отношения с зятем Константином Багрянородным говорят сами за себя.
Глава двадцать первая. ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ БАГРЯНОРОДНОГО
Во дворце Магнавр жизнь после рождения наследника престола второй год текла, как тихие речные воды. Маленькому Роману вот-вот должно было исполниться два годика. Он уже бегал. И то сказать, как нарекли его «крепким», таким он и подрастал. А к этому времени у его отца, Константина Багрянородного, твёрдо сложилось желание совершить своё второе путешествие в дальние земли империи. Он счёл необходимым написать сочинение «О фемах» с глубоким знанием дела. Фемы-провинции европейской части Византии Константин знал хорошо, а о семнадцати фемах восточно-азиатской части империи он почерпнул недостаточно знаний и решил, что обязан сам увидеть эти своеобразные восточные земли. Когда Роман Лакапин узнал о желании Багрянородного совершить путешествие по Малой Азии, он предупредил его:
- Если ты, Божественный, надумаешь путешествовать по Харсиане, Месопотамии, Севастии или Каломее, тебе придётся долго ждать благоприятного времени.
- Почему? - спросил Багрянородный.
- Да по той причине, что на этих землях, то тут, то там, месяца не проходит, как случаются жестокие столкновения с арабами.
- Но мне надо там побывать.
- Через два дня прибудет в Константинополь Иоанн Куркуй, ты с ним и договорись, чтобы сделал твоё путешествие благополучным.
- Как так?
- Очень просто. Каждую осень он то меняет тагмы в крепостях на рубежах империи, то восполняет потери. Он идёт с войском на дальние рубежи сам. Вот с ним тебе, Божественный, будет спокойно путешествовать. А если ты отправишься в поход даже с тысячей гвардейцев, то в Магнавр уже не вернёшься: не миновать плена. Но когда у тебя за спиной шестнадцать тысяч воинов, ты можешь мирно спать в своём шатре и не волноваться, что станешь добычей арабских воинов.
- Я благодарен тебе за науку, преславный. Буду ждать Иоанна. Вскоре Иоанн Куркуй появился в Константинополе. Он приезжал в столицу по осени, чтобы получить на армию годовое денежное содержание. «В 1Х-Х веках военное сословие считалось высшим, наиболее почётным оплотом государства. Соответственно этому военные чины и вознаграждение получали значительно щедрее, чем гражданские чиновники», - писал хронист. Знали императоры, что это «порождало вражду между столичной бюрократией и военной аристократией провинций». Но Багрянородному и Лакапину приходилось защищать интересы военных и особенно тех, кто служил в гарнизонах Малой Азии. Там держали преимущественно кавалерийские тагмы. Стратиги таких частей получали в год до тридцати-сорока фунтов золота.
Появившись в Константинополе, Иоанн Куркуй первым делом направился в Магнавр. Его принял Роман Лакапин. Встретились два земляка как братья. Оба сухощавые, Лакапин повыше ростом, Куркуй пошире в плечах, пружинистый: считай, лет тридцать с седла не сходил.
- Ну как ты там, в пустынях? Ишь, прожарился, смоляной весь!
- Но и ты, басилевс, далеко от меня не ушёл. Поди, во дворце не засиживаешься.
- Тяжеловат становлюсь на ногу, Иоанн. Значит, так: приводи с дальней дороги себя в порядок и пойдём на встречу с Божественным. Внука моего увидишь. Там и поговорим. О себе расскажешь, как тебе арабы докучают…
- Спасибо. Всё так и будет. А пыли на мне слоями накопилось…
Вечером того же дня в покоях Багрянородного собрались узким кругом: Константин, Роман, Елена и Иоанн. Эта встреча не была тайной, но среди придворных породила многие толки. Их подогревали Стефан и Константин. Цари были в обиде за то, что их отторгли от беседы. Они пустили слух, что два императора пригласили стратига Куркуя для того, чтобы обговорить, сколько надо добавить денег командирам восточной армии. А деньги и европейской армии, и чиновникам - всем были нужны. Поводом для таких толков явилось то, что минувшее лето в Византии выдалось неурожайным, грозил голод. Цены на продукты питания повышались с каждым днём. На этой почве и раздували страсти Стефан и Константин. Они ведали, среди кого это делать. Чиновников в правительстве империи было тысячи. Они распределялись по канцеляриям шестнадцати ведомств. Служащие получали содержание от казны. Оно казалось им скудным или являлось таковым на самом деле. Но все знали, что чиновники пополняли и возмещали свою скудость различными поборами и взятками от населения.
У императоров были свои мысли по поводу улучшения жизни служащих, будь то военные или гражданские, в малоазиатских провинциях. Они считались для Византии наиболее важными. Из Малой Азии империя получала лучших воинов, искусных моряков, а казначейство - главную часть своих доходов.
Всего этого цари Стефан и Константин не знали в силу своего скудоумия, но с упрямым постоянством наносили ущерб отлаженному государственному управлению, которое сумел создать их отец император Лакапин.
А пока в уютном покое Багрянородного четыре человека обсуждали предстоящее путешествие, Иоанн Куркуй первым сделал предложение, как и когда лучше всего исполнить задуманную долгую поездку.
