— Я хотел послать мисс Сэнфорд копию письма Дела. Но ее нет в городе.
— Куда она уехала?
Эйди смотрел в окно и ничего не слышал. Хэй крикнул:
— Куда она уехала?
— На ваше письмо ответа микадо пока нет. — Эйди любил притворяться, что у него нормальный слух. — Вы же знаете, что Токио всегда долго тянет с ответом.
— Куда уехала мисс Сэнфорд?
— Из Порт-Артура тоже никаких известий. Спасибо и на том, что Кассини за границей. Наверное, царь готов признать законной его дочь.
— В качестве царской дочери? — Хэя всегда веселила некоторая туманность выражений Эйди.
Эйди открыл коробку гаванских сигар и предложил Хэю, тот взял сигару, как бы признавая свое поражение. Эйди зажег ему спичку и сказал, как если бы он все время слышал Хэя:
— Мисс Сэнфорд уехала в Ньюпорт, штат Род-Айленд. Она оставила адрес. Она остановилась у миссис Делакроу. У бабки своего сводного брата.
— Откуда вам известны такие подробности? — Хэю было любопытно, осведомленность Эйди всегда его поражала.
— Кто-то ведь должен следить за тем, что происходит. В отсутствие двора и Сен-Симона.
— В нашей стране не один королевский двор.
— Но только один Ньюпорт, штат Род-Айленд. — Эйди без спроса тоже закурил сигару. Друзья методично и сосредоточенно наполняли кабинет ароматным дымом, уничтожая слабый запах летних роз, стоявших в многочисленных вазах. — Она оставила мне записку: она будет сообщать вам все, что услышит от Дела, и надеется, что вы сделаете то же самое.
— Да-да, конечно. — Боли в нижней части спины прекратились, это был зловещий признак. По неизвестным причинам Хэй всегда считал, что некоторая доза боли не только оправдана, но и свидетельствует о том, что организм сам себя корректирует, а все новое со временем начинает выходить из строя — это относится и к отоплению, и к водопроводу, и к электрическому освещению. Теперь же ощущалась общая слабость во всем теле, а также повышенная чувствительность к жаре, из-за чего появилась постоянная сонливость, не проходившая даже после сна. Он просто обязан как можно скорее уехать в Нью-Гэмпшир, иначе он просто не выживет, может быть, правда, произойдет и то, и другое, подумал он без страха, довольный тем, что он в состоянии пока получать удовольствие от вдохновенных недоразумений тугого на ухо Эйди.
Неожиданное появление в дверях военного министра Рута заставило Эйди вежливо, на манер Сен-Симона, удалиться, ни разу не повернувшись спиной к присутствующим и ни на мгновение не переставая пыхтеть сигарой.
Рут присел на край стола Хэя.
— Майор хочет, чтобы все американцы покинули Китай.
— Как это осуществить, если они окружены боксерами в Пекине?
— Я сказал ему, что это неразумно, если только одновременно не уйдут и русские, чего они делать не собираются. Его беспокоит, как эта ситуация отразится на выборах.
Хэй вздохнул.
— Я препоручаю Азию вам. Я препоручаю вам госдепартамент. Я удаляюсь…
— Вы отдаете слишком много.
— По крайней мере, я не оставляю на вас Тедди. — Хэй бросил взгляд на запечатанный конверт с письмом губернатору Нью-Йорка. — Он собирается побывать с речами во всех штатах.
— Любопытно, упомянет ли он хоть один раз президента. — Неприязнь Рута к Рузвельту была совершенно безличностной и спонтанной. В то же время в политическом смысле они отлично уживались: два практичных человека, нуждавшихся друг в друге. Тедди уже написал Руту, изложив свою версию конвента, и Рут прочитал это послание Хэю: «Четыре труднейших дня в Филадельфии». Выдвижение собственной кандидатуры звучало в его устах как победа на поле брани. — А что собирается делать Майор?
— Он поедет домой в свой Кантон, — сказал Хэй. — Он будет сидеть на крыльце, беседуя с людьми вплоть до дня выборов…
— … и прислушиваясь, не звонит ли телефон.
— Честно говоря, у нас не все в порядке на Филиппинах. — Рут перешел на серьезный тон. — Тафт нерешителен. Макартур упивается своей ролью военного проконсула.
— С генералом вы можете совладать.
— Я разжалую его в сержанты, если он не будет слушаться приказов, — ухмыльнулся Рут. Но я не в состоянии переделать характер Тафта. Если до ноября случится беда…
— Брайан все равно не будет знать, как ею воспользоваться. Президента переизберут, и я перестану быть конституционным наследником престола. Вы уверены, что не хотите занять мое место?
Хэй совершенно искренне — по крайней мере в эту минуту — желал оставить службу. Но Рут не хотел и слышать об этом.
— Мы с вами составляем отличную команду, — сказал он и взял «Вашингтон трибюн» из кипы газет со всех концов страны, сложенных на боковом столике. Когда-то сам Хэй точно так же готовил газеты для президента Линкольна. Но в отличие от Линкольна, который никогда не был журналистом, Хэй знал, что газеты нельзя принимать всерьез. Однако выдумщики, знал он, легко верят сказкам.
— Невеста Дела, кажется, развернулась во всю.
— Она говорит, что газета перестала приносить убытки, — сказал Хэй, — и что она этим приятно удивлена.
4
Однако начиная с весны Каролина снова несла убытки и это не доставляло ей никакого удовольствия. Она истратила кучу денег, освещая работу обоих национальных конвентов. Поскольку Херст вселил в каждого американского журналиста преувеличенное представление о его, журналиста, значимости, она была вынуждена заплатить бывшему корреспонденту «Нью-Йорк геральд» гораздо больше, чем могла себе позволить, за репортаж о филадельфийском конвенте, оказавшийся на удивление превосходным. Неужели Херст прав, утверждая, что каждый получает то, за что заплатил? Сейчас, устроившись на лужайке «коттеджа» мадам Делакроу, она читала напечатанный в «Трибюн» отчет о выдвижении 5 июля кандидатуры Уильяма Дженнингса Брайана в президенты на конвенте в Канзас-сити. В качестве напарника Брайан выбрал старого вице-президента еще при президенте Гровере Кливленде — Эдлая Стивенсона[106] из Иллинойса. Каролина тщательно сличила отчет в своей газете с репортажами конкурентов. Хотя Херст энергично поддержал кандидатуру Брайана, о серебре почти не говорилось, а что касается антиимпериалистических взглядов Брайана, то империалист Херст о них едва упомянул. К счастью, Брайан и Херст были заодно, когда речь шла о «преступных трестах», что бы под этим ни подразумевалось, подумала Каролина, открывая новую газету Херста «Чикаго америкэн», официальная премьера которой состоялась 4 июля и которой оказались присущи и херстовская энергия, и чудовищное количество неточностей.
— Право, любопытно, — услышала она глубокий женский голос, — видеть молодую даму, поглощенную чтением вульгарной прессы, в белых перчатках, испачканных типографской краской.
— Перчатки можно снять. — Каролина швырнула внушительную кипу газет на газон и стянула перчатки. — Я обязана читать газеты моих конкурентов и совершенствоваться в своем вульгарном ремесле.
Взаимное любопытство наконец свело их вместе. Когда Каролина, вконец изможденная вашингтонской жарой, согласилась провести июль с миссис Джек Астор, миссис Делакроу написала ей, что она должна остановиться у нее как человека, наиболее близко соответствующего понятию ее бабушки. И Каролине пришлось перебраться от Асторов в великолепие Большого Трианона, возвышавшегося на Оукер-авеню над сверкающей прохладой Атлантики; напоенный запахом моря воздух быстро заставил забыть о нестерпимой вашингтонской духоте.
Миссис Делакроу была миниатюрна и худощава, лицо, испещренное морщинками, похожими на замысловатую паутину, обрамляли удивительно густые серебристо-седые волосы, столь изощренно завитые и ухоженные, что половина обитателей Ньюпорта была убеждена: она носит парик в подражание своей современнице мадам Астор. Но волосы, как и паутина, были ее собственные. Речь старой дамы отличалась стремительностью и забавно проглатываемыми гласными, напоминавшими о ее нью-орлеанском происхождении. Она подошла к Каролине с зонтиком, защищавшим ее бледную кожу от солнечных лучей; она казалась Каролине похожей на весьма целеустремленное привидение, спешащее как можно скорее сообщить плохие новости с того света.
— Пришел с визитом мистер Лиспинард Стюарт, наш сосед. Я сказала, что ты, по-моему, не расположена. Впрочем, если ты не имеешь ничего против…
— Вы можете всецело располагать мною.
— Чему-чему, а уж говорить девиц в Европе учат как следует. — Из-за кустов сирени возник слуга и поставил стул позади миссис Делакроу; она тут же села, даже не оглянувшись. — Мистеру Лиспинарду Стюарту принадлежит Белая Лоджия, что дальше по нашей улице. Он ужасный сноб.
— Как и все прочие здесь. Так мне говорили, — добавила Каролина; она дала себе зарок без нужды не отпускать критических замечаний.
