- Мы начали из села Нижний Торгим, - рассказывал Волосков, - к исходной точке сделали ночной стокилометровый марш-бросок на своей технике, а потом, когда начали строить дорогу, нас все время обманывали почему-то: мы идем по Ингушетии, а Чечня - вон граница в пяти километрах, вот за той горушкой уже Чечня… А оказалось, что мы с самого начала шли по ее территории. А уж техника была! У меня все время масло текло, машина постоянно перегревалась.
- А у моего МТУ фермы нормально не разворачивались, - вставил реплику Козлов.
Не раз, и не два в Нахабинском отряде боевые инженерные машины «уходили» в ущелье, а бойцы погибали. Техника - тяжелая, иной раз вверх не шла в гору, а колесные «Уралы» вообще запросто съезжали вниз. Однажды молодой водитель нового ГМЗ (гусеничный минный заградитель) не справился с управлением. Хорошо, хоть успел боец выпрыгнуть из машины, а тяжелая машина рухнула в ущелье, в двух метрах пролетев от бензозаправщика и едва не зацепив палатку с другими бойцами, отдыхавшими после смены.
Волжским же прапорщикам дали самые разбитые машины - они опытнее молодых бойцов, они справятся. Они и справлялись, помогая друг другу, потому все вернулись живыми, только один, Вячеслав Дадобаев получил травму - рядом с ним раскололась каменная глыба, и часть ее упала Вячеславу на ногу. Но он не уехал из отряда, лечился на месте, и долго еще, вернувшись в часть, хромал, а потом уволился из армии.
А вот в Белевском отряде все было иначе. Я уже слышала это от полковника Сенюка, да и ребята подтвердили: «И техника у них была новая, и люди подготовленные. У них только один человек травму получил, и то попал случайно под возвратную взрывную волну, которая оттолкнулась от скалы и бросила солдата на машину - у него были сломаны ребра, и тут же его отправили вертолетом в госпиталь». Как же правильно поступили в свое время и Сенюк, и командир Ставицкий, что начали готовить личный состав части загодя и морально, и практически! А результат - все вернулись живыми.
Думали волжане, что пробудут в командировке недели три, подошло время уезжать, а их не отпустили. Ну что же, армия - есть армия, приказы командования просто выполняются. А родные между тем ничего не знали о них - отряд был постоянно в движении, и потому писать было некуда. И ребятам становилось скверно на душе, что нет писем из дома. Самим тоже редко удавалось передать письма из отряда с вертолетчиками. Нахабинским было легче, офицеры бывали у себя в части, привозили почту. Думаю, могли бы и волжанам как-то помочь, да не догадались это сделать. Словом, встретили ребята новый, двухтысячный год, в палатке на трассе.
- Хорошо мы его встретили, жаль не дома, все-таки рубеж двух веков, - улыбнулся Волосков.
Козлов добавил:
- Такой салют артиллеристы устроили - загляденье.
Артиллеристы стреляли из гаубиц вперед отряда, пробивая проход в скалах, вот и в ночь под новый год устроили представление на радость всем бойцам. А после столкнулись ребята с еще одним негативным явлением, которое ранее полковник Ткаченко охарактеризовал так: «Армия - это тот же народ, как живет народ, так живет и армия, военные находятся в той же самой среде, что и все россияне, и потому поступки их такие же, как у гражданских. Только одни помнят об офицерской чести, а другие - нет. Но это уже зависит от человека, его воспитания».
Явление это - меркантильность, обогащение несмотря ни на что. Ребятам очень быстро стало ясно, что война в Чечне - прежде всего война «больших денег», она выгодна и боевикам (им хорошо платят за каждого убитого солдата, за каждую террористическую операцию), выгодна и еще кому-то в России, иначе (эта точка зрения единогласная) войска бы за два-три месяца завершили войну еще в первый раз, а уж про второй раз - и говорить нечего.
- Сейчас такая техника существует, - говорил Волосков, - что только кнопки нажимай, а люди только для зачистки территории нужны. Но почему так у нас получается? Террористы делали нападение в Буйнакске, в Первомайском, а их запросто отпустили. Вот американцы готовы весь Афганистан смести с лица земли за то, что их людей обидели. Выходит, Соединенные Штаты себя уважают, их президент своих граждан уважает, а вот Россия, получается, не уважает ни себя, ни народ. Грозный разрушен почти весь, там воевать уже некому, а мы все воюем, воюем…
Наверное, потому и воюем, что Чечня подобно черной дыре всасывает в себя огромные средства, которые оседают неизвестно в чьих карманах. Наверное, немало есть таких, кто думает как и один из офицеров отряда, к которому были прикомандированы волжские прапорщики. Вернувшись после новогоднего отпуска в отряд, он… позавидовал ребятам, что они были в Чечне больше дней, чем он, значит, и больше заработали. То есть по логике того офицера, чем дольше длится война в Чечне, тем больше можно на том заработать денег. Странно это было слышать, но так было. Да уж, с подобной моралью наемника такой офицер не скажет, что у него есть «хобби» Родину защищать.
Боевики рыскали вокруг, однако инженерный отряд надежно прикрывали сначала десантники, потом на смену им прибыла морская пехота. И все-таки устраивали они «федералам» мелкие пакости вроде таких, как угрозы на радиоволне, куда они вклинивались. Однажды Волоскову знакомый связист рассказал, что вышел на связь с ним какой-то боевик, вел себя сначала ласково, спрашивал, кто такой да откуда, попросил даже, мол, давай на другой волне поговорим, на секретной, а то тут могут подслушать, а я что-то важное хочу сказать, мол, назови частоту. Связист не попался на «удочку», не перешел, и тогда из радио посыпались угрозы: «Мы вас всех сейчас сожжем, мы знаем вас всех, кто вы, откуда…» Отряд надежно прикрывался и с воздуха - постоянно над ними барражировали вертолеты и самолеты, поэтому сразу и эвакуировали трамвированных солдат. И однажды свой самолет чуть не разбомбил их, потому что заметил какую-то искру ночью на земле, подумал, что боевики, поэтому светомаскировку в ночное время соблюдали очень тщательно. Наступала ночь, и отряд замирал. Может быть, и это тоже спасло немало жизней, потому что боевикам не было ориентира пробраться за боевое охранение отряда, и снайперы никого не застрелили.
А в это время от тревоги за них домашние чуть не сходили с ума. Но все вернулись, четко запомнив время пребывания в Чечне - четыре месяца. Все были представлены к медалям, получили их, кроме Андрея Волоскова, которому объяснили, что его медаль им. Суворова где-то затерялась. Слава Богу, что имеется у него запись о награде в военном билете.
Они вернулись домой внутренне повзрослевшие, хотя еще очень молоды, чуть-чуть постарше своих нынешних курсантов. Володе - двадцать семь лет, Андрею только-только исполнилось двадцать четыре. Но за плечами уже война, у них сложившийся уверенный взгляд на жизнь. Как знать, может быть, они окончательно определят свой жизненный путь и решат поступить в высшие военные училища. И мне кажется, это будут хорошие офицеры.
Они видели горе, познали трудности не только жизни, но и военной службы. Они научились разбираться в людях, ведь дважды в год перед ними проходят сотни молодых солдат, и к их обучению они подходят сейчас не формально, потому что там, в Аргуне, погибали как раз мало подготовленные солдаты, неопытные в своем деле. А еще, думаю, у них сохранилась в душах доброта, и до сих пор горит тот самый свет, который не позволяет человеку видеть вокруг себя только черное, и сквозь легкий цинизм все-таки пробивается надежда на лучшую жизнь, на то, что государство начнет ценить каждого своего гражданина, а уж военного - тем более, потому что военный человек во все времена был государевым человеком.
У каждого военного человека - дипломированного офицера или прапорщика-контрактника - своя история, как он оказался в армии. Не это важно, главное, чтобы все они понимали, что они избрали для себя очень трудный, тернистый опасный жизненный путь, но, возможно, самый благородный и почетный - Родину защищать.
Однажды я услышала слова, которые произнес молодой человек: «Родина там, где хорошо покушать можно». Так никогда не скажет ни один из тех, кто был в бою - я поняла это, оказавшись однажды в Волгоградском гарнизонном госпитале. Увидела это в глазах парней, побывавших «там», несмотря на то, что прибывают они в госпиталь израненными, искалеченными. Они порой ругают своих командиров, злятся и возмущаются их действиями, но, как ни странно, не жалеют о том, что были «там». Иной раз они не едут в тыл лечить травму или рану, и вовсе не потому, чтобы копились дни, проведенные в боевой обстановке, а потому, что не хотят оставить товарищей в момент опасности. Они на «гражданке» могут быть разболтанными и равнодушными ко всему, но «там» становятся иными, «там» все проверяется опасностью для жизни, способностью выжить не только самому, но помочь выжить и своему товарищу. «Там» как бы стираются национальные признаки, и рождается одна сплоченная нация - воин-интернационалист, которую никто и никогда не зафиксирует документально.
