Дед, дядю Агигульфа не слушая, сердито сказал Ульфу:
— Что удумал — в рощу идти. Достаточно бездельников в роще сидит. У меня каждая пара рук на счету. На вес золота руки сейчас. Какие скорые — в рощу они пойдут. Жатва — всего года венец. Забыл, небось, пока по чужбине таскался, что такое жатва на поле, какое с родичами вспахал да засеял?
И на Ульфа уставился.
Ульф же ответил:
— Давайте, старайтесь, работайте. Как раз будет чужакам этой зимой чем кормиться. Если сейчас об обороне не подумать, хлеб ваш враги съедят и не подавятся, а вы навозом в эту землю ляжете.
У деда борода затряслась. Крикнул гневно:
— Я сказал: на поле пойдешь! И эти двое, — дед на вандалов махнул, — тоже пусть идут, не на даровые хлеба явились!
Ульф же сказал так тихо, что, казалось, даже мухи примолкли, чтоб расслышать:
— Мы с пепелища приехали не для того, чтобы и наше село дотла сгорело. Вандалы пусть на поле идут, а я в рощу поеду и погляжу, какие там у вас дозоры да засады и легко ли их два человека обойдут. Со мной Атаульф поедет.
Я чуть не подавился от удивления. Ульф со мной и словом не перемолвился с тех пор, как вернулся. Да и сейчас в мою сторону почти не глядел.
Ульф же спросил меня:
— Ну как, тебя Валамир по голосу узнает?
Я кивнул.
Ульф к дяде Агигульфу повернулся и велел показать условный посвист с курлыканьем. Приказал Атаульфа (меня то есть) обучить, покуда он, Ульф, коня седлает. И из-за стола поднялся прежде деда.
Дядя Агигульф страшно разволновался. В спину Ульфу кричать стал:
— Как же Атаульф засаду нашу найдет? Нашу засаду найти трудно! У нас такая засада, что ее не всякий найдет!
Ульф на выходе помедлил и ответил дяде Агигульфу:
— Вот и погляжу, хороша ли ваша засада. Найдет ее малец — стало быть, дрянь засада. А малец не найдет — я найду. Я эту рощу как свою ладонь знаю. Атаульфово дело — свистать да курлыкать голосом, Валамиру знакомым.
И ушел Ульф коня седлать. До нас его голос доносился, когда он с конем разговаривал. Куда ласковей, чем с родным братом.
Дядя Агигульф, смертельно разобиженный на Ульфа, принялся мне рассказывать, что есть одна пичуга малая, серая. На ладони уместится. Эта-то пичуга на рассвете яростно курлычет с присвистом, объяснял мне дядя Агигульф — а сам нет-нет в сторону конюшни косился. И показал, как курлычет. Дивный звук, ни с чем не перепутаешь.
Я стал повторять за дядей Агигульфом условный знак. Дядя Агигульф меня бранил и досадовал на мою непонятливость. Наконец Ульф подвел коня и сказал:
— Довольно тут дурью маяться. Тебе, Агигульф, на поле пора, дед заждался.
И меня в седло поднял.
Дядя Агигульф переживать начал, что Ульф на коне поехал. Они-то в рощу пешком ходили. Конные только чужаки ездят. Валамир — он точно решит, что чужаки едут, раз конные. Валамир-то умом недалек.
Ульф дядю Агигульфа не слушал, а дядя Агигульф надрывался и, ко мне обращаясь, вопрошал — где я желаю покоиться, на Долгой ли Гряде, в другом ли месте. Потому что нынче к вечеру быть двум дорогим покойникам в нашем роду. Страшная картина дяде Агигульфу рисовалась: как донельзя растерянный Валамир, с руками по локоть в крови, волочит нас с Ульфом убиенных к дому и рыдает прегорестно. А ему, дяде Агигульфу, кровную месть вершить придется. Друга любимого своей рукой убить.
Так стенал дядя Агигульф, дедом на поле уводимый.
Ульф же молча коня к роще гнал. И только пробормотал сквозь зубы, когда мы за Долгую Гряду перевалили:
— Балаболка.
Сразу за Долгой Грядой открывался луг. Через луг вела хорошо различимая тропа — Марда, должно быть, натоптала, пока усердно бегала в рощу и обратно, еду и питье героям нашим таскала. Да и герои наши в засаду не по воздуху ходили.
Ульф прямо на эту тропу коня и направил. Ехал и ворчал, что тропа как раз на село указывает. Так-то село грядой закрыто. Ну да на тропу глянешь — мимо не проедешь: там, там, за грядой село стоит.
На коне мы быстро до рощи добрались. Дальше тропа загибалась, рощу обтекая, и точно в том месте между деревьев скрывалась, где, должно быть, засада и пряталась.
Ульф уже и ворчать перестал. Конь сам шел, и направлять не надо было. Следы пребывания в роще героев все явственней становились. В развилке ветвей одного из молодых дубов череп кабаний белел. Ульф коня остановил, некоторое время прислушивался, а потом молвил мне:
— Ну давай, курлыкай что ли.
Я старательно закурлыкал с присвистом, как дядя Агигульф учил. Поначалу никто нам не отвечал. Но тут конь Ульфа потянул ноздрями воздух и вдруг заржал призывно. И почти тотчас откуда-то из-за деревьев ему ответило ржание другого коня.
— Там он, — проговорил Ульф, направляя коня в ту сторону, откуда доносилось ржание. Впереди виднелся просвет — полянка. Конь пошел было туда, но Ульф не дал — повернул коня и назад поехал. Я все оглядывался, но позади все было тихо.
— Куда это мы? — удивился я.
— Ну-ка еще покурлыкай. Да веселее, с присвистом, — велел вдруг Ульф.
Я снова стал курлыкать, покуда Ульф не тронул меня за плечо — хорош, мол.
Отъехав подальше, Ульф остановил коня и велел мне спешиться. И сам спешился. Ульф сел на землю и мне махнул, чтобы я тоже садился.
Так мы сидели с Ульфом рядком и чего-то ждали.
Ждали недолго. Со стороны полянки между деревьями выросла фигура Валамира. Ульф тихо шепнул мне:
— А ну присвистни, а после окликни его!
Я присвистнул и позвал Валамира по имени.
Тут Валамир замер, головой повертел и крикнул наугад:
— Кто здесь?
Я ответил степенно:
— Дядя Агигульф зовет меня Атаульфом.
Валамир шумно обрадовался:
— Никак, Агигульф тебя со снедью прислал?
Шагнул ко мне и вдруг отпрянул, когда из травы перед ним вырос Ульф. Ульф же стоял, улыбаясь, и меч держал у горла валамирова.
Я увидел, что Валамир растерялся. Но быстро нашелся и принялся на меня кричать:
— Что ты здесь свистишь да курлычешь? Я тебя уже давно выслеживаю. Настоящий воин — он бесшумно ходит. Чему только тебя Агигульф учит…
Я удивился тому, что Валамир на меня сердится. Сказал:
— Как — зачем свищу да курлычу? Ведь это ваш с дядей Агигульфом условный знак, чтобы ты нас распознал и не убил, сидя в засаде!
— Какой еще условный знак! Может, у Агигульфа это и условный знак, да только не с мной…
Тут Ульф не выдержал — захохотал. И меч от валамирова горла убрал.
Правду говорит дядя Агигульф — недалек умом Валамир. Только сейчас вдруг понял, что Ульф вернулся. От меня отворотился немилостиво и к Ульфу обратился:
— Откуда же ты взялся, Ульф? Ты же у вандалов должен быть.
— Должен, да не тебе, — сказал Ульф. — Вернулся… Ладно, веди, показывай засаду вашу. Меня брат мой Агигульф прислал. «Иди, — говорит, — Ульф, осмотри засаду нашу. Ты, — говорит, — Ульф, у Лиутара, сына Эрзариха вандальского, в десятниках ходил, в далеких походах побывал, много чужаков порубил и повидало поболее моего.» Я брату моему Агигульфу говорю: «Так ведь Валамир в роще сидит. Зарубил меня Валамир». А Агигульф так мне отвечал: «А ты мальца с собой возьми тарасмундова. Валамир мальца признает, вот и тебя ради мальца не зарубит». Ну, тут уж все страхи с меня долой, сам понимаешь. Взял я мальца и без всякой опаски в рощу поехал…
Я слушал и дивился. Вовсе не говорил дядя Агигульф такого. И Ульфу страх вовсе неведом. Я уж рот раскрыл, чтобы возразить и истину восстановить. Но потом понял, что то, видимо, хитрость была воинская. Ульф от вандалов ведь вернулся. Он в вандальских хитростях да лукавстве с головы до ног искупался и сам теперь хитер да лукав стал.
А Валамир спросил Ульфа недоверчиво:
— Ты и вправду десятником был у Лиутара вандальского?
На то Ульф ответил:
— Нет. Спал под осиной и пригрезилось мне. Листья нашептали.
— А-а… — протянул Валамир. Я не понял, поверил он Ульфу или нет.
И пошли они засаду смотреть.
Вышли мы на полянку. На противоположной стороне полянки, ближе к середине, кустарник разросся. Возле кустарника шалашик приткнулся. Конь валамиров неподалеку бродил и травку пощипывал. Близ шалашика большое кострище нагорело. Жирное, черное. Кости обгорелые в кострище виднелись. С одной стороны седло, снятое с коня, лежало, а к седлу кувшин притулился. Я в кувшин сунулся — брага. Немало славных пиров видала эта полянка. Много бесед неторопливых слышали эти деревья, что полянку обступили.
Валамир объяснять начал, что место это дивное. Всю рощу с этого места слыхать, где что происходит. Лист с дерева не упадет, чтобы Валамир, здесь сидя, того не услыхал. Вам-то с непривычки, может быть, и не слышно, а вот у него, Валамира, даже голова болит, звуками переполненная. Желуди падают — стучат. Мыши-полевки с того края рощи оглушительно скребутся. Совсем одолели, проклятые. А уж как кабаны возиться начнут — так и вовсе спасу нет, хоть беги. Уши разрываются. Вот такое уж тут место.
