К утру сознание вернулось к воеводе: мазь шамана, видимо, сделала своё дело — голова побаливала только чуть-чуть, но уже ясно воспринималось происходящее… Затекли, правда, руки, связанные сзади. Воевода поднялся с кучи несвежей травы, подошёл к одному из отверстий в стене. Увидел разбросанные по степи кущи, сделанные из зелёных древесных веток. В каждой куще жило сейчас по две-три семьи, исповедовавших иудаизм; в молодости Вышате пришлось пожить некоторое время при дворе кагана — тогда ещё правил Ханукка… На праздник Кушей он со своими царедворцами выезжал на один из островов в устье Итиля возле Джурджанийского моря, взял с собой и послов из Киева. И молодой Вышата с любопытством наблюдал, как иудеи встречают свой праздник, и уже с тревогой, как приносят жертвы, так как среди них были и человеческие, в основном из числа язычников и христиан, ранее приговорённых к смерти…
Поэтому воевода сразу отыскал глазами стоящий, как и тогда, у входа в скинию[118] жертвенник со священным огнём, который постоянно поддерживался на время праздника. Жертвенник представлял из себя шестигранник, квадратный сверху, пять локтей с каждой стороны и в высоту — три, совершенно пустой внутри, сделанный из дерева ситтим[119] и обшитый листовой медью. Из такого же дерева крепились по углам роги, тоже забранные в медь, к которым привязывались жертвенные животные. Сюда приводили и обречённых на гибель людей…
По бокам шестигранника висели четыре кольца, попарно одно против другого: в них вдевались два шеста, и жертвенник переносился туда, где ставилась походная скиния.
Здесь стояли горшки, куда собирали кровь жертв, коей кропили роги и стенки жертвенника. На его северной стороне жертва обычно закалывалась, тут же она рассекалась на части. Священник сжигал только жирные куски, остальное мясо шло в шесть — по числу концов иудейской звезды — костров, которые горели вне того места, где проходил праздник…
«Ишь, повязку наложили… Захотели выходить… А не готовят ли они меня того… в жертву?! — мелькнуло в мыслях Вышаты. — Если придут за мной, притворюсь, что без памяти…»
Тут он услышал пение, и вскоре перед очами воеводы возникло красивое зрелище: из зелёных кущей показались люди в нарядных одеждах. Они держали в руках ветки и размахивали ими в воздухе[120]…
Пели и плясали, приближаясь к столам, уставленным бузой и хмельными напитками. Через некоторое время послышались весёлые возгласы: Ваше здоровье!» и пожелания: «Дай Бог до ста двадцати лет!»[121]
Вышата снова выглянул. Караульного у двери не оказалось, убежал пить бузу. Можно было бы и вылезти из мазанки, но со связанными руками в толпе не затеряешься… И тут увидел воевода пасущегося совсем рядом Мышастика. «Вот удача! — не поверил своим глазам Вышата. — Только бы караульный не вернулся! Да он же думает, что я всё ещё без сознания!.. Поэтому и убежал. К тому же у столов идёт настоящее разгулье, и уж никто ни на кого не обращает внимания…»
Бойл тихо позвал жеребца. Тот поднял голову, прислушался и подошёл к мазанке. Вышата встал спиной к отверстию и шепнул коню: «Губы в ладони!» Почувствовал, как тёплые губы животного уткнулись в кисти рук: Мышастик стал жевать верёвку на запястьях, и вскоре воевода смог освободиться от неё…
«Иди!» — сказал он коню-умнице. Тот отошёл и встал на краю оврага, к которому и выходила задняя часть мазанки. Бойл вылез, огляделся и снова позвал Мышастика. «Жаль без седла ты! — подумал Вышата, погладил морду жеребца и поцеловал. — Выпустили из стойла, а узду с поводьями с тебя так и не сняли… Знать, боги и сегодня на моей стороне… Благодарю вас!»
Воевода сел на коня. Когда оказался рядом со Змиевыми валами, остановился.
К нему бежали стражники.
Рассказывая потом о своём побеге, Вышата и сам дивился той лёгкости, с которой ему удалось тогда улизнуть, и приходил к одному и тому же выводу: «Помогли боги предков». Но в присутствии Аскольда грек Кевкамен высказал другое суждение:
— Ты говорил, Вышата, что вспоминал свою бедную жену, умершую при родах… Вот её-то святая душа и молила за тебя Господа нашего Иисуса Христа… А так как ты человек доброго разумения, он и защитил… Благодари этого Бога, воевода, и жену благодари!
— Какую глупость несёшь ты, грек! Она же — идолопоклонница…
— Ну и что ж!.. — Сердился Кевкамен. — Неважно в каких богов на земле твоя жена верила…
Только душа её светлая голубкой улетела на небо к Господу Богу, и Сын Его Иисус Христос принял.
Может быть, эти слова и не подействовали бы на Вышату, но однажды, находясь в своей горнице после тяжёлого трудового дня — по велению Аскольда с раннего утра и до позднего вечера шли работы по заделке проломов в валах — он увидел, как на подоконник села белая голубка, подошла к бычьему пузырю, просунула в разорванное отверстие головку и стала смотреть глазами-бусинками на воеводу, будто молила о чём-то…
Вышата сидел, боясь шелохнуться, он даже на миг зажмурился, чтобы убедиться, не сон ли это… Нет, не сон… Голубка всё глядела на него, а он не в силах был протянуть руку…
Кто-то, видимо, спугнул птицу: она быстро отдёрнула головку и улетела. «А вдруг прав чёрный грек?! Может, душа моей жёнушки навестила меня и просила рассказать о нашем сыне?.. Пусть не беспокоится боле, пока всё хорошо… И с сыном… И со мной… Правда, иудеи могли недавно пустить из меня кровь, а потом сжечь…»
Пошутив над собой, Вышата усмехнулся.
Он не стал никому говорить про голубку, но грек почувствовал с некоторых пор к себе со стороны воеводы благорасположение.
«Слава тебе, Христе, Боже наш, и этот человек переменил ко мне отношение… Вот так понемногу и будем завоёвывать каменные сердца знатных язычников, подводя их к милосердию Господне…» — подумал не без гордости Кевкамен и перекрестился, попросив тут же прощения за свою гордыню…
«Хороший бог получился!» — отметил про себя Светозар, залюбовавшись сделанным Сварогом. В глазницы его были вставлены по красному рубину, и глаза, как живые, светились в отблесках пламени костров. В левой руке Сварог держал сулицу, в правой — серебряный шар, а у ног лежали железные человеческие головы, искусно выкованные кузнецами Данилой Хватом, Ярилом Молотовым и Дидо Огневым.
Подошёл волхв:
— Воевода, вели слово молвить.
— Говори.
— Опять в селении начали пропадать дети… Говорят, хазарского жреца, которому недавно князь Аскольд срубил голову, живым видели. Видели с ним и ту старуху-колдунью, по твоему приказу в озере утопленную… Они уже вдвоём в лесу жертвы приносят. Пробовали поймать их, но исчезают, аки дым…
— Какую-то околесину городишь, колдованц! Не потерял ли свой разум, в чаде костровом целыми днями и ночами сидя на капище?..
— Воевода, мой разум яснее твоего сверкающего шлема, а мысли резвее мыси[122]… Не веришь мне, спроси других.
— Хорошо… Как вернётся сын, пришлю его и людей с оружием, а ты отведёшь их на место.
Светозар приехал на свой отрезок порубежной земли только вчера и привёз двух баранов — белого и чёрного. Хотел принести их в жертву Сварогу, и чтоб сын на требе присутствовал. Но Яромир, возвратившись с Припяти, был снова в Диком поле с дозором. Да вот нет его… Отец заволновался, а вдруг что случилось? Баранов без сына резать не стал, велел гридням отдать их волхвам — те как надо с ними управятся… Понадобилось воеводе кое о чём расспросить кузнецов, но, оказывается, они тоже с Яромиром вместе находились. Из башковитых людей здесь обретался лишь каменщик Погляд. К нему-то и надумал Светозар заглянуть. Бойлу подсказали, что Погляд недавно переехал в дом к бойкой вдовушке Вниславе. Замечал и ранее Светозар их давнее взаимное влечение… А теперь, значит, решили жить совместно.
«Есть ли любовь между ними?.. Может, просто понравились друг другу: в селении все знали, как любила своего мужа Внислава и яростно мстила теперь супостатам за его погибель. И каменщик с женой до того, как украли её с покоса, тоже жили, как два голубка… Да время такое, неспокойносуровое… Запросто отнимет дорогого человека, не успеешь и глазом моргнуть…» — раздумывал воевода, подъезжая к дому Вниславы.
А та, увидев Светозара, выбежала на крыльцо, поклонилась ему в пояс. Показался в двери, заслонив весь проем, и Погляд, поздоровался.
— В избу-то пустите? — улыбаясь, спросил воевода.
— Просим милости… Просим! — проворковала вдовушка.
Снова подивился Светозар тому, что такая вот голубица недавно насмерть зашибла нескольких злых ворогов; ай да молодец баба!
Просторно и чисто было у неё в доме — у стены выдавался на локоть высеченный из камня очаг с железным колпаком и дымоволоком из липового дубла, выходящим в отверстие в потолке. Пол настелен свежепахучими, ровными, хотя и топором оструганными досками.
