Как будто так… А вместе с тем: «Ты вел себя недостойно, лаз!» И это правда, и королева на самом деле была оскорблена!.. Я, кажется, понял, в чем дело, и, так как нам не девятнадцать лет, должен написать и об этом.
Госпожа Нано, вы – огонь, и ваше желание представить обществу Арзнева Мускиа вашим рыцарем было вспышкой этого огня. Ваше прекрасное, исполненное благородства сердце велело вам принести в жертву вашу женскую честь для того, чтобы на долю Даты Туташхиа выпал еще один счастливый вечер. Но холод каменной моей души не позволяет мне поддаваться соблазнам простых радостей жизни. Я отшельник и принес клятву не ждать благодарности за свои молитвы, а получать вознаграждения только за выполненный долг.
Вы хотели сделать мне подарок. Я не принял его. И виноват в том, что не придумал лучшего пути, чтобы его не принять. Пусть королева простит меня. Уповаю на ее доброту и великодушие.
Наказанный вами раб – Д. Т.
«Эх, лаз! Причина в том, что я женщина, а ты – мужчина. Потому-то к одному и тому же эпизоду мы подобрали разные ключи.
Знаешь, о чем я мечтала в тот вечер? Чтобы благороднейший из рыцарей постоянно был рядом со мной и чтобы ему, как и мне, это приносило радость. Вот и все. Разве думала я о зависти? Никто ведь не узнает никогда, что ты не лазский дворянин, а Дата Туташхиа. Конечно, может быть, меня вело и незлобивое мое тщеславие, но больше всего, поверь, мне хотелось, чтобы тебе было хорошо. Разве ради этого не стоит принести в жертву свое доброе имя и честь? Женщина всегда на это готова.
Ты поднялся на защиту… Не для того, чтобы прослыть благородным рыцарем, я знаю. Да, кто мог догадаться, что оставить меня и провести вечер с Элисо Церетели тебе в тягость? Ты исполнил свой долг и получил свое духовное удовлетворение. Этому легко принести в жертву «простую радость», как ты назвал пребывание в моем обществе. Такова натура мужчины.
Тайна моей женской природы была недоступна тебе, как и твоя – мне. Что делать, если мы встретились, как два противоположных полюса! Но примирить и соединить их воедино может только бог. Так принято считать в философии. Бог для меня – добро и любовь. И если добро способно найти в человеке свое самое совершенное выражение, то таким человеком являешься ты…
Во всяком случае, приближаешься…
И ты, конечно, прав, а я, конечно, не права, во всяком случае, если судить по результатам. Верно, на том вечере я думала не только о тебе, но и о себе. Да, ты ни в чем не виноват… Виновата только вспышка пламени!
Прости меня!
Я еще раз перечитала свое письмо… Может быть, и правда, было б лучше, если б нам обоим было по девятнадцать лет?
Н.
Р. S. Ираклий считает тебя другом, и нехорошо, мне кажется, что он не знает, кто ты. Надо хотя бы намекнуть. Если ты согласен со мной, то сегодня в ресторане у Гоги дай мне знак, я что-нибудь придумаю.»
Когда кто-нибудь, госпожа Нано, видит нас вместе, недоумевая и завидуя, как это рядом с таким бродягой может быть такая прекрасная женщина, то вы, конечно, согласитесь, что радость этого бродяги – простая радость. Я это и хотел сказать, когда писал вам. Может быть, я сказал неточно, в этом виноват мой дурной грузинский язык.
То, что произошло вчера у Гоги, было неосмотрительно, вы правы, но с такими людьми, как Шалитури, иначе себя не поведешь. Они всегда норовят сесть вам на голову. До конца их, я знаю, не исправишь. Но уроки, вроде вчерашнего, принесут какую-нибудь пользу, в другой раз он не будет таким наглецом, можете мне поверить.
Когда вы сказали в экипаже: лаз, я знаю, кто ты, – Ираклий, я видел, насторожился. Он и раньше, несомненно, что-то подозревал, слишком много вокруг него чудесных совпадений, но свести все в один узел без нашей помощи он не сумеет. Не лучше ли сказать ему все прямо? Вы придумали эту фразу, чтобы навести его, как друга, на правильный путь, а вышло так, что мы задали ему еще большую головоломку. Это моя вина, и мне нетрудно ее исправить… Просто рассказать все как есть. Когда я подал вам знак в ресторане, я думал именно об этом. Но не вышло! И все-таки что ж лучше – открыться или молчать?
Вы знаете, в подобных случаях вообще-то полагается молчать. Для него самого лучше, чтобы он ничего не знал. Тогда, допустим, если я попадусь, то он ни в чем не виноват. Он не преступил закона, не стал соучастником… Он не отвечает за меня. А если ему известно все, то так ли, иначе ли, но его принудят в этом признаться. Естественно, наш договор потеряет свою силу, и кто знает, что будет с ним потом. Конечно, проще не говорить, но не знаю… Решайте вы, госпожа Нано, как вы скажете, так и будет.
Вы знаете, мне исполнилось шестнадцать лет, когда я вступил в самостоятельную жизнь. Уже в семнадцать лет я имел немалый опыт зрелых наблюдений. А в восемнадцать понял, что любая женщина в отношениях с любым мужчиной всегда бывает духовно угнетена. Ее любовь сопровождается тысячью страхов. Они терзают ее и мучают. И самый главный страх – потерять любимого человека, чтобы кто-то не отнял его, не увел, не угнал, чтобы сам он не бросил ее по непонятной для нее причине. Конечно, это случается иногда с мужчинами, но страдают они из-за этого неизмеримо меньше. И вот когда наступила ясность, общение с женщинами становилось для меня все трудней. Я не мог быть в себе уверен, и меня пугало, что я не смогу остаться верным до конца, что я остыну, охладею, разочаруюсь, а она погрузится из-за меня в вечные мучения. За всю свою жизнь я не написал ни одного любовного письма… Но наша переписка заставила меня оглянуться назад и представить, что было бы, если бы я встретил вас в девятнадцать лет, какое письмо я вам сочинил бы тогда. Оказалось, письмо это было бы таким: «Наша встреча и наша любовь, Нано, это наша судьба, предначертанная на небесах, нам не спрятаться от нее, не убежать никуда. И может быть, тысяча причин будет принуждать отступить на тысячу дорог, им не развести, не отнять, не оторвать нас друг от друга. Знай, что нашу любовь благословил господь бог! И если высшие силы захотят снять с меня мой долг перед тобой, все равно я не расстанусь с ним и буду нести всю жизнь потому, что сердце никогда не позволит нам разлучиться, моя любимая. Помни, небеса не простят нам, если мы отречемся от их дара, и бог тоже не простит – ни тот, в которого верим мы, ни тот, в которого верили наши предки.
Любовь приносит счастье только отважным, только тем, кто, не зная сомнений, бросается в ее омут. Любовь же труса оплетена страхом и расчетом. Он не заслужил и крох счастья.
Жизнь моя, моя Нано, не бойся ничего, не думай ни о чем, покорись зову сердца, не гадай, куда оно тебя приведет и что оно тебе принесет. Быть вместе – наша судьба. Остерегайся удела трусов, не променяй радости на страх, моя желанная!
Я бегу, чтобы поклониться снова тебе. Но если ты опять скажешь «нет», я унесу тебя за тридевять земель, не спросив твоего согласия.
Я буду любить тебя до гроба – на этом свете, а на том свете у нас начнется все с самого начала».
Госпожа Нано, я почуял страх, хотя вы и сказали, что победили его. Помните, в тот день, когда мы встретились у Ираклия… И добавили, что можете допустить в своей жизни, что хотите, потому что вы свободны во всем и всегда. Тому, что вы побороли страх, я мог бы еще с грехом пополам поверить, но в то, что вы свободны… Нет, не верю! По-моему, вы сказали так, чтобы доказать нам, что наветы наглеца Ветрова не имеют почвы под ногами. А вы совсем другая, не та, какой хотели в тот день предстать, клянусь, что это так.
Простите, что я осмелился подойти к вам так близко, униженно прошу не посчитать мое письмо за дерзость.
Вечно ваш Д. Т.
«Вчера ты снова заговорил о страхе – вечном спутнике женской любви. Я знаю, ты хотел вовлечь меня в тот разговор, но я не захотела. Не потому, что он невозможен, а потому что он возможен, только когда мы вдвоем.
Я хочу ответить тебе на «любовное письмо». Чтобы сказать, что я думаю, и отблагодарить за эти несколько строк, которые принесли мне такую радость, о какой я могла мечтать только в самых пылких девичьих мечтах. Я бы хотела, чтобы в ответ ты получил от меня в дар хотя бы несколько крупиц такой же радости.
Ты счастливый человек, ты можешь вообразить себя девятнадцатилетним и говорить о любви на языке тех лет. Ты счастливый человек, потому что и сейчас в твоей груди бьется юношеское сердце, и так будет всегда, пока ты есть. А я не могу предложить тебе ту наивную любовь, не имею сил взглянуть на себя теми глазами, не смею стать другой, чем я есть. Да, чистейший человек, я люблю тебя тридцатишестилетней и пишу письмо из нынешних, а не из прошлых лет.
Нет, я не давала тебе повода увидеть страх в моей любви. Разве в первый же день я не рванулась к тебе навстречу? Разве не понимаешь ты, что мне нет дела до других, что я хочу лишь одного – рабски покориться зову сердца. Ты только дай мне знак, что ты зовешь меня, и я приду. Все, что у меня есть, принадлежит тебе. А мне для счастья хватит и гордости, что я была твоей, что ты любил меня и был со мной, пока любил. Настанет день, и ты уйдешь, а я останусь и буду знать, что в этом твой долг. Сперва я разгадала твою душу, а вслед за тем пришла любовь. Я хочу внести в твою жизнь хотя бы крупицу счастья и думаю лишь о тебе. Я люблю тебя ради тебя, а не ради себя, ты понимаешь это? И значит, я люблю как смелый человек, а не как трус! Я готова на все, я жду тебя, зову… Но думаю, ты не придешь.
