– Чем занимается твоя сестра?
– Злые языки могут говорить – и говорят, – что была и третья, самая веская причина нашей с ней договоренности. Этот шотландец, о печальной судьбе которого вы уже знаете, владел маленьким постоялым двором. Перейдя к сестре, это дело расцвело.
– Готов биться об заклад, она заломит высокую цену.
Фроже рассмеялся:
– Я не получу с этого ни су. Она обслуживает юристов из провинции, но сегодня утром у нее должны найтись свободные комнаты.
– Полагаю, я мог бы найти что-то получше, чем постоялый двор для профессиональных юристов.
– Юристы или монахи, ваша светлость, – выбирать вам.
Около Малого Шатле Фроже проложил им дорогу среди просителей, которых не пустили внутрь, и покинул Тангейзера в широком арочном проходе, а сам пошел докладывать о краже колчана неизвестными преступниками.
Облегчение, которое давала тень, сводилось на нет зловонием от соседней скотобойни. Сержанты, которых было довольно много, выглядели недовольными выпавшим на их долю жребием, раздраженными и обиженными на то, что у них отняли выходной день. Вне всякого сомнения, они убили бы любого, на кого им укажут, но, подобно Фроже, были настолько поражены коррупцией, что лихорадка кровопролития их не коснулась. Они бросали любопытные взгляды на пассажиров госпитальера, но не подходили к их повозке.
Тангейзер посмотрел в северную арку прохода. Если не считать пирамиды трупов, залитых собственной кровью и оставленных жариться на солнце, словно произведение охваченного манией убийства кондитера, короткая улица через мост была пуста. Взглянув на дальний конец моста, рыцарь понял почему. Стало ему ясно и почему сержанты были не в духе. Отряд милиции охранял цепь, и вид у этих людей был такой, словно этот приказ был вырезан на камне самим Божьим перстом.
Матиас бросил взгляд на своих юных подопечных. Все пятеро сгрудились у одной стороны повозки, глядя на него словно с укором, и печаль каждого из них прибавлялась к всеобщему горю. Иоаннит попытался ласково улыбнуться детям, но вместо улыбки у него вышла гримаса. Тангейзер отвернулся.
В проходе появился Фроже, поправлявший на плече новый кожаный колчан.
– Один из наших людей ранен милицией во время какого-то спора, – рассказал он. – Все ненавидят сержантов. Интересно почему? Он выживет, если рана не загноится, но пока милиция не получит приказ от того, кто повыше, чем здешний начальник, они считают мост своим.
– Иди за мной, – велел ему мальтийский рыцарь.
Не дожидаясь возражений сержанта, он повел Клементину на мост. Ополченцы встали. Их было восемь, и на одежде некоторых виднелись пятна крови, оставшиеся от дневных «трудов». В спокойные времена эти люди не имели почти никакой власти даже над собственными жизнями, не говоря уже о жизнях других. Но сегодня город принадлежал им, и они были полны решимости не упустить своего шанса.
Их предводитель сидел на большой бочке, свесив ноги, – вероятно, для того, чтобы прибавить добрых шесть дюймов к своему росту, поскольку даже по местным меркам он был коротышкой. Его голову украшал шлем с гусиным пером, а на коленях лежал кнут – этот человек явно испытывал ненависть ко всему роду людскому и наслаждался свой властью. Бочку поставили посреди дороги, прямо за цепью. Позади милиции веселились какие-то оборванцы. Заметив Тангейзера, они стали глазеть на него.
Госпитальер остановился на середине моста, достал из повозки ружье, демонстративно проверил запал и опустил рычажок механизма на пороховую полку. Ополченцы переминались с ноги на ногу.
– Стой здесь, – приказал Матиас сержанту. – Если я выстрелю, вези детей в караульное помещение.
Фроже кивнул:
– Разумное решение, ваша светлость. Может, сделать это прямо сейчас?
Рыцарь, не отвечая, взял ружье и подошел к мужчине, сидящему на бочке.
– Матиас Тангейзер, военный советник, дипломатический представитель, и прочее, и прочее, при его высочестве Генрихе, герцоге Анжуйском, – представился он. – Обращайся ко мне «ваша светлость». Кто ты такой?
Ополченец нерешительно поерзал на своем насесте, не желая унизить себя спуском на землю, но понимая, что разумнее будет все же встать. В конце концов он решился отвесить поклон, не вставая.
– Лейтенант Жан Бонне, ваша светлость, слуга Господа и его королевского величества, – произнес он важно.
Несколько ополченцев при его последних словах построились в ряд. Госпитальер окинул их презрительным взглядом.
– Его величество не приказывал милиции захватывать город. И не отдавал приказ об этой резне, – сказал он лейтенанту.
– Ходят слухи о протестантских шпионах, – заметил тот.
– Попридержи язык, любезный. И обращайся ко мне «ваша светлость».
– Я хотел сказать, что, возможно, ваша светлость не знает…
– Я хочу поговорить с Бернаром Гарнье.
– Его здесь нет, ваша светлость. В отсутствие капитана здесь командую я.
– Я буду говорить только с ним, лично.
– Его вызвали в шестнадцатый округ, на той стороне реки. Там произошло ужасное убийство наших храбрых товарищей…
– Отправь за ним человека.
– Это потребует времени.
– Я подожду.
– Мы на осадном положении, ваша светлость, и я не могу разбрасываться людьми.
Тангейзер ткнул его в грудь дулом ружья. Бонне слетел с бочки и исчез за ней. Из окон караульного помещения, в которые несколько человек наблюдали за сценой, донесся смех. Оборванцы, поначалу пребывавшие в растерянности, присоединились к веселью.
– Отправь человека, – повторил иоаннит.
Он повернулся и пошел к повозке, улыбаясь дожидавшимся его детям. Фроже смотрел на него, открыв рот.
– А разве не опасно поворачиваться к ним спиной? – спросила Паскаль.
– Останься я лицом к Бонне, пришлось бы ввязаться в спор, и я вернулся бы к тому, с чего начал. У него есть простой путь: послать за Гарнье. Другой вариант – перейти за цепь и бросить вызов мне, человеку с ружьем. Если он выберет второе, я увижу это по вашим лицам, – спокойно объяснил Матиас.
– А если он снова усядется на бочку и ничего не будет делать? – предположила младшая Малан.
– Нам очень повезло, что у милиции нет тебя, – ответил рыцарь.
– Почему же вы просто не приказали ему нас пропустить? – не отставала от него девочка.
– Маленький начальник любит проявлять свою власть, но перспектива нарушить какие-то правила и тем самым вызвать гнев высокого начальства наполняет его душу ужасом. Я хочу получить пропуск от самого Гарнье. Пощадив вас один раз, он, скорее всего, пощадит и второй, если ваши пути снова пересекутся.
Доставая из повозки пистолеты, Тангейзер заметил, что Клементина стоит у окна таверны. Похоже, заведение было закрыто, но из окна верхнего этажа за сценой на мосту наблюдал мужчина.
– Сколько стоит накормить пятерых детей и двух верных слуг короля? – обратился к нему Матиас.
– А сколько стоит душа человека, если он не уважает святость воскресного дня? – огрызнулся тот.
– Не вынуждай нас выбивать дверь, – сказал ему Фроже. – Открывай.
Когда они вошли в таверну, Паскаль дважды заставила Юсти пересаживаться: сначала юноша хотел устроиться рядом с Флер, но младшая Малан втиснулась между ними, а потом потребовала у Тангейзера, чтобы тот сел между нею и сестрой, и поляку, чтобы освободить место, пришлось переместиться на скамью напротив, к Мышкам. Теперь его отделяло от возлюбленной широкое пространство стола. Паскаль сняла лайковые перчатки, которые нашла в конюшне. Увидев чернильные пятна на пальцах сестры, Флер заплакала. Юсти встал, явно собираясь успокоить ее, но Матиас покачал головой, показывая юноше, что не стоит ее трогать.
Фроже уселся на табурет во главе стола и потер свой единственный зуб. Повар, забыв о своих сомнениях, касающихся воскресенья, уже принялся за дело. Вероятно, посетителей у него было мало, поскольку в дополнение к холодному пирогу из рубленой свинины, мелкой птицы и кролика он поставил на стол тарелку сырных тарталеток, блюдо фаршированных яиц, бланманже из риса и темного куриного мяса, а также горшок с говяжьей требухой, которую иоаннит понюхал и отверг, опасаясь изжоги. Кроме блюд, на столе появились и кувшины с вином.
Тангейзер встал, перекрестился и пробормотал слова благодарности Богу за его щедрость. Дети сидели, сложив руки на коленях, охваченные меланхолией, и не проявляли интереса к выставленным яствам. Рыцарь вновь перекрестился. Сержант принялся молча накладывать бланманже себе на тарелку, и Матиас решил, что обязан поднять настроение компании.
– Я также благодарю Бога за возможность разделить с вами этот обед, – сказал он.
– Потому что больше такой возможности у нас не будет, – продолжила Паскаль.
Флер всхлипнула.
– Глупости, – возразил госпитальер. – Это лишь первый наш общий обед, а если говорить о нас с вами, девушки, то второй. Понимаете? У нас впереди еще много всяких обедов. И однажды мы оглянемся назад и скажем: «А помнишь, как мы ели фаршированные яйца на мосту в день святого Варфоломея?»
