— Вы пугаете инфанту, — резко бросила я.
Мария присела в реверансе, демонстрируя соблазнительную грудь в вырезе платья. Проследив за взглядом Фернандо, я сказала еще резче:
— Нам с мужем нужно все обсудить наедине. Инес, проследи, чтобы о гонце должным образом позаботились; остальных прошу сопроводить инфанту в галерею. Присоединюсь к вам, как только смогу.
Мы с Фернандо остались одни. С трудом пытаясь подавить охватившую меня ревность, я услышала его голос:
— Пора объявить Реконкисту, Изабелла. Знаю, мы надеялись, что этого не случится, но мы не можем допустить, чтобы неверные заявили свои права хотя бы на один камень на христианской земле. Мой предок Фернандо Первый отвоевал Саару у мавров четыреста лет назад, и теперь мы должны выступить в ее защиту.
По моему телу пробежала дрожь. Случилось то, чего я меньше всего ожидала и о чем меньше всего хотелось думать.
— Ты не хуже меня знаешь, что наша история полна ошибок предков. Каждый раз, что-то приобретая в борьбе с маврами, мы что-то теряли. Реконкисту всегда легче начать, чем победить в ней.
— И все же мы должны попытаться. — Он подошел и положил руки мне на плечи. — Это наш священный долг как монархов, но, более того, пора положить конец восьми столетиям высокомерия неверных, неудачных перемирий, лжи и обмана. Мавры знают не хуже нас, что подобное положение дел не может длиться вечно. В течение веков они удерживают лучшие земли в Андалусии, средиземноморские порты и сам город Гранаду. Мы должны вернуть то, что принадлежит нам по праву.
Я посмотрела в его горящие глаза:
— Разве мы не можем просто выступить на стороне Боабдиля против короля аль-Хасана и послать подкрепление Кадису?
— Именно так и поступим! Используем Боабдиля, чтобы вогнать клин в сердце мавританского королевства, а потом, ослабив его, окончательно уничтожим. Гранада и ее богатства станут нашими. — Он хрипло рассмеялся. — Только подумай, mi luna, — вся Испания наконец объединится под одной короной, став единой страной с единой верой. Вот наше предназначение; мы должны принять вызов и показать миру, что собой представляют Изабелла и Фернандо.
Все мое существо протестовало против этого дорогостоящего и катастрофически опасного предприятия, в котором ничто не гарантировало нашей победы. Мало кому из королей удавалось одержать верх над маврами, и победа их никогда не оказывалась полной. Однако Фернандо не терпелось продемонстрировать отвагу в самом важном деле нашей жизни, и свои опасения я оставила при себе.
Что бы я ни говорила, меня никто не стал бы слушать. Волнение, начавшееся при дворе после того, как разошлось известие о падении Саары, было уже не остановить, и, несмотря на невероятные сложности, которые влекло за собой наше предприятие, мы вынуждены были отвечать. К тому же Фернандо был нрав: священная война против мавров стала нашим предназначением. Мы не могли позволить, чтобы они оставались правителями на христианской земле, удерживая в неволе богатую и желанную часть наших южных владений. Я надеялась, что война случится на моих условиях, после того как наполнится казна и будет наведен порядок в королевстве; мне хотелось самой принять решение, где и когда мы станем сражаться, поскольку из истории знала, что подобный Крестовый поход дорогостоящ, опустошителен и крайне тяжел.
Но Реконкиста все равно началась, со мной или без меня.
Я обняла Фернандо, и он прошептал:
— Ни одной башни, любовь моя. Мы не оставим им ни единой башни, где они могли бы спрятаться.
И я сдалась, став частью великого Божественного плана.
В январе тысяча четыреста восемьдесят второго года мы запросили у кортесов средства на войну и затребовали в Риме папский эдикт на Крестовый поход. После мессы в Толедо, где мы с Фернандо молились за порабощенных в Сааре и благодарили Господа за то, что даровал нам освобождение Альхамы, мы поднялись на драпированный золотом помост и объявили о намерении лично отправиться на юг руководить кампанией против мавров.
Хотя я старалась не высказывать вслух свои сомнения, наши кортесы оказались не столь благоразумны. Они проголосовали лишь за средства на непосредственные расходы, отказавшись одобрить остальное, пока мы не докажем, что наши усилия того стоят. Я постоянно была рядом с Фернандо, который не спал и почти не ел, наблюдая за исполнением наших планов и тайным союзом с Боабдилем, и меня не покидала мысль, что придется оставить детей с Беатрис и Кабрерой в Сеговии. Я не могла взять их с собой на войну на юг, потому что не знала в точности, что нас ждет, и к тому же была беременна. Казалось, будто моя жизнь вдруг перевернулась вверх дном.
В придачу к разлуке с детьми мне пришлось сократить численность прислуги, на содержание которой нам не хватало денег. Нелегко было решить, кому оставаться, а кому уйти, но я с хладнокровным наслаждением прогнала со службы Марию де Бобадилью. У меня не было доказательств, что она позволила себе нечто большее, чем строить глазки моему мужу, но все же, воспользовавшись возможностью, я выдала ее замуж за нового губернатора Канарских островов и отправила прочь. Когда мимоходом упомянула об ее отъезде Фернандо, он, к моему облегчению, не придал этому никакого значения. Его занимала лишь мысль о том, как обагрить мавританской кровью свой меч.
К середине апреля мы обосновались в андалусийском городе Кордове, когда-то знаменитой мавританской южной столице, с величественной мечетью с красными колоннами и укрепленным алькасаром. Здесь мы с Фернандо встретились с нашими южными сеньорами и капитанами и решили, что первым шагом станет захват города Лохи, близость которого к Альхаме и Гранаде укрепит оборону и даст красноречивый намек маврам.
— Нельзя позволить, чтобы аль-Хасан решил, будто мы колеблемся, — сказал Фернандо, когда я пришла в его покои, чтобы еще раз обсудить наши планы. — После захвата Лохи Гранада станет еще уязвимее, и он поймет, что мы не намерены шутить. Это облегчит задачу и гарнизону Кадиса, который удерживает Альхаму почти в одиночку. Лоха здесь, — добавил он, показывая на карту. — Как и большинство городов в Андалусии, она стоит на утесе над ущельем.
Я взглянула на рисунок местности:
— Если это ущелье столь глубоко, как кажется, мы не сможем застать город врасплох, как Кадис — Альхаму. Придется устраивать настоящую осаду.
Он кивнул:
— Именно этим ты и займешься, любовь моя.
— Правда? — Я улыбнулась, положив ладонь на вздувшийся живот. — Хочешь, чтобы я в таком состоянии надела доспехи и поехала с тобой?
— Отличное было бы зрелище, — усмехнулся он. — Но на самом деле мне нужно, чтобы ты занялась обеспечением войск. Никто лучше тебя не умеет экономить, а нам потребуется растягивать те гроши, что сочли нужным выделить кортесы, как можно дольше. Необходимо наилучшим образом подготовить наших солдат. Не забывай, этот волк аль-Хасан нас ждал и у него было достаточно времени, чтобы сплотить силы. Хотя Боабдиль по условиям союза пообещал отказать отцу в любой помощи, у аль-Хасана до сих пор хватает людей и копий.
Глубоко тронутая доверием Фернандо, я с радостью согласилась помочь, несмотря на усталость и выросший живот. На восьмом месяце беременности я выбивалась из сил почти сразу после пробуждения и носила, подобно местным жителям, лишь свободные халаты, вмещавшие массивный живот и впитывавшие пот, ибо летом Кордова превращалась в еще большее пекло, чем Севилья.
Во двориках алькасара цвели лаванда, жасмин и розы, столь благоухающие, что от одного лишь прикосновения подола вздымались облака аромата. Однако я проходила мимо них, не замечая, занятая с рассвета до полуночи. Учитывая ограниченность средств, мне приходилось импровизировать, сокращать придворные расходы, чтобы хватило денег на оружие, доспехи и палатки, на скотину, кур и другую живность, а также на вино, ячмень и прочее зерно — все это требовалось для пропитания солдат во время длительной осады. Ночью я корпела над бухгалтерскими книгами вместе с исполнительным Карденасом, проверяла и перепроверяла каждую сумму, заимствовала из собственного кошелька на военные нужды, зная, что непредвиденные события могут потребовать дополнительных расходов.
Трудам моим пришел конец, когда двадцать восьмого июня у меня внезапно начались схватки во время заседания совета. Минуту назад я представляла реестр необходимых закупок, а в следующую — уже сгибалась пополам от невыносимой боли. На глазах у замолкших сеньоров Фернандо быстро помог мне подняться, а женщины увели в комнату для родов, где и отошли воды, хлынув на вышитые красные кожаные туфли.
Последующие сутки прошли как в тумане. Фернандо отказывался отходить от меня, презрев обычай, по которому мужчины к родам не допускались. Он вытирал мне лоб смоченной прохладным мятным настоем тряпкой и громко отдавал приказы повитухам, не знавшим, как себя вести в его присутствии. Хотя я не осознавала почти ничего, кроме собственного измученного тела, чувствовала, что он рядом, ощущала прикосновение его руки ко лбу, слышала его шепот, раз за разом повторявший:
