- Дурак ты, Епифан, прости Господи! Дело-то, касаемое нашего княжества, - вздохнул рязанский князь. - Надо ехать, показывать броды…
Еще ранее Дмитрий Иванович послал Ваську Тупика с его сотней к Оке. Русские ратники, спрятавшись в прибрежном лесу, видели, как Олег Рязанский не отъезжал ни на шаг от высокого, несмотря на годы, подвижного, одетого в броню, а не в кожаные латы, как его воины, Тохтамыша. Броды показывал Кореев.
Вот переправился в спокойном месте, указанном боярином, главный тумен под командой Акмолы, не потеряв ни одного человека; уложил на берег коней и стал поджидать остальных.
- Слушай, сотский, - обратился к Тупику умевший метко стрелять из лука Федор Сабур, его после Куликова поля взял к себе Василий, - позволь, я Корееву башку продырявлю. Зараза, он так всю тьму ордынскую переправит.
- Нельзя, Федор, себя обнаружим. Он-то что, надо башку дырявить не ему, а его князю. Ладно - как стемнеет, будем брать «языка».
Стемнело, но на небо выплыла такая луна - хвойные иголки были видны на земле.
- Светло-то как! - проворчал Федор. - Языка брать трудно будет.
- Ты у нас новенький, так знай - брали и днем… Тебя с лошадьми бы оставить, но когда-то и к делу приучать надобно. Раздевайся. Порты тоже снимай…
Еще трое разведчиков, в чем мать родила, уже вязали свое снаряжение и оружие и крепили к седлам лошадей. Взяв по длинной тростниковой трубке, они зашли в воду, подняли конец трубок над водой, другой сунули в рот и тихо поплыли.
- Следуй за нами…
Федор плавал хорошо, привычка с детства - рядом с его домом протекала Волга. Он мог пребывать под водой длительное время и без всякой дыхательной трубки.
Около берега, где рос густой камыш, вынырнули. У двоих разведчиков в руках было по одному бычьему пузырю и бечевка. Пузыри надули и связали между собой.
- Федор и Вавила, за мной, - шепотом приказал Тупик. - Да не пыхтите вы, как кузнечные мехи…
Тупик впереди, Вавила и Федор сзади. Вавила - в прошлом кузнец, силы не занимать. Разведчикам повезло: у самой кромки воды, раскинув руки, спал ордынец.
Васька умело зажал ему рот, Федор и Вавила связали руки и ноги. Отдынец стал извиваться, замычал. Вавила легонько стукнул его кулачищем по кожаному шлему, и тот успокоился. Потом положили ордынца между двух бычьих пузырей лицом вверх, чтоб не захлебнулся, переплыли реку и помчались к Москве.
Узнав о коварстве Олега Ивановича, Дмитрий Донской ничего не сказал. Должно быть, вспомнил, что не обратил внимания на просьбы князя рязанского, а может, принял как обычное дело - не впервой было Олегу предавать общерусские интересы ради своих, узкокняжеских. Да и понимал Дмитрий - не помоги Олег, его земля первой подверглась бы страшному разорению.
Теперь надо было действовать. Войска, какое Дмитрий сумел собрать, оказалось недостаточно, чтобы выступить, навстречу хану и сразиться с ним. Великий князь заметался, не зная, что делать; в конце концов он решил обороняться. Сам уехал в Кострому собирать ополчение, оставив жену Евдокию и детей на попечение митрополита Киприана и Васьки Тупика и приказав посадскому люду переезжать под защиту кремлевских стен.
Через короткое время в Кремль понаехало почти все Подмосковье. Приехала и Алена - жена Карпа Олексина, с матерью Игнатия Стыря. Было столько народу - не протолкнуться. Спали под телегами, на улицах, в прохладные ночи натянув на себя все теплое, что успели взять из дому. Ордынцы, по слухам, находились совсем близко.
Люди задавались вопросами: «Где же князья?! Куда подевались именитые бояре?..»
Кто-то видел в теремных окнах испуганные лица мальчиков великих князей Василия и Юрия и саму великую княгиню.
- Сам на Коломне, а семья здесь. Значит, скоро с полками на выручку прискачет…
Несколько раз у Архангельского собора видели митрополита Киприана, который подбадривал народ: если, мол, враг и подойдет, то кремлевских стен не одолеет. Но митрополиту, вспоминая давнее, покрикивали вослед:
- Эй, Куприян, из каковских стран?
Митрополит морщился, но терпел. Лишь однажды мужичонке, который близко оказался, был выпимши и поэтому громко драл горло, хрястнул крестом в лоб…
Скоро стало известно, что Тохтамыш вошел в Серпухов, вотчину Владимира Храброго, почти без боя.
- Как же так?! - говорили люди. - Ну и Храбрый! Отдал врагу свою вотчину. Вот и надейся… Лучше на себя будем надеяться!
Кое-кто призывал не только защищать Кремль, но и мутил народ, настраивая его на разграбление добра вятших, которые покинули Москву.
- Матушка-княгиня, - взмолился Киприан, обращаясь к Евдокии, - собирай детей, надо уносить ноги…
- Отче, да нас перебьют, коль узнают, что мы Кремль покидаем. День и ночь ворота на запорах держат.
- Василий! - митрополит позвал сотского. - Ты со своими людьми окружи наши повозки и сопроводи до Фроловских ворот… А там я сам со стражниками разговаривать буду.
Евдокия подивилась решительности митрополита: всегда себя тихоней держал.
Подъехали. Вначале повозка Киприана, за ней - великой княгини. Возле ворот и на стене, на счастье, простых людишек не оказалось - либо упились, либо потеряли бдительность.
Киприан спрыгнул на каменные плиты, подступился к главному стражнику:
- Открывай!
- Не велено.
- Кем не велено?! Не видишь, кто перед тобой?..
- Вижу.
- Тогда открывай!
- Не велено.
- Ах, мать твою… - с уст Киприана сорвалось непристойное слово. - Васька!
На свет факелов вышел Тупик с обнаженным мечом.
- Чего ждешь?! Откры-ы-вай! - командовал Киприан…
Через несколько минут повозки оказались за кремлевской стеной. Вскоре митрополит повернул в сторону Твери, великая княгиня с детьми в сопровождении Тупика и его товарищей направилась в Кострому.
Молодой литовский князь Остей, внук Ольгерда… Прослышав, что в Кремле верховодит чернь, Дмитрий Иванович послал его из Костромы навести порядок. К сожалению, летописи умалчивают, чей был сын Остей. Но скорее всего - Дмитрия Брянского.
Собравшиеся в Кремле условились не только не выпускать никого, но и не впускать. Но, увидев князя с ратью, обрадовано открыли ворота.
Несмотря на юный возраст, Остей был умен, великодушен и обладал даром убеждения. Он не стал грозить, а лишь попросил организоваться и вооружиться. Мечами опоясались и взяли в руки копья не только земледельцы, но даже священники.
Нашли несколько «тюфяков» - малых пушек, только что принятых на вооружение, и установили их на башнях над воротами. Сюда же поставили воинов с тяжелыми самострелами; из них можно было не только пускать стрелы, но и, благодаря специальному прикладу, метать камни. Затащили на стены и медные котлы, чтобы кипятить воду и варить смолу.
Ближе к полудню 23 августа со стен увидели, как за Яузой и далее появился черный дым и к небу взметнулись языки огня.
- Аленушка, милая, дак это наши дома заполыхали! - запричитала мать Игнатия Стыря.
Молодая женщина стала успокаивать:
- Ничего, ничего, вот вернутся наши, побьют врага. Тогда новые дома построим. Краше прежних.
Стоявший рядом с самострелом купец-суконщик обратился к молодице:
- Умеешь утешать. Чья будешь-то?
- Жена дружинника князя Владимира Андреевича Серпуховского.
- Хороший князь. Да что-то его и слыхом не слыхать…
- Еще услышишь! - осерчала Алена и отошла в сторону.
После полудня этого же дня у стен Кремля на низкорослых проворных лошадках появились первые ордынцы; среди них выделялся сидящий на белом скакуне племянник хана Акмола, в блестящем шлеме и кожаных латах, скрепленных медными бляхами.
Под стены Кремля он привел всего лишь тумен, пусть и главный, но один. Остальные вел сам Тохтамыш.
Ордынцы Акмолы подошли с напольной стороны и стали «за три стрелища от града» - то есть на расстоянии трех полетов стрелы. От темной массы войска отделились двое и приблизились вплотную к кремлевским стенам.
- Великий коназ во граде?
- Нету его в Москве, - ответили сверху. - А мы и без него башку вам оторвем. Только суньтесь…
Ордынцы отъехали к своему ту мену. Когда передали эти слова Акмоле, тот заулыбался - он уже давно догадался, что в Кремле Дмитрия не было: много на стенах было нетрезвых, которые вели себя развязно - дудели в дудки и пищали, кривлялись, а то, сняв порты, показывали срамные места.
А тем временем в Костроме Дмитрий Иванович не мог пока набрать необходимое число ратников, чтобы выступить на помощь Москве. Некоторые князья шли к нему со своими полками, но, завидя летучие отряды Тохтамыша, которые сжигали все на своем пути, поворачивали назад, думая тихо отсидеться в своих вотчинах. Другие же вообще не трогались с мест.
