- Ты... повернись... - приказал Осман. Теперь ему уже хотелось, чтобы пленник повернулся, хотелось говорить с пленником; хотелось, чтобы пленник перестал противиться...
Человек повернулся, теперь стоял боком к Осману. Осман знал, как развязать прочный узел. Дёрнул верёвку, расслабил узлы, развязал. Верёвка упала на пол... Пленник пошевелил освобождёнными руками... Осман спокойно повернулся спиной к человеку с развязанными руками и пошёл к своему месту, сел.
- Подойди, - сказал.
Пленник подошёл, стоял теперь на свету. Осман разглядывал его с любопытством.
Пленный неверник был совсем ещё молод, не так высок, имел длинные юношеские ноги и руки, худощавое, по- юношески долгое тело. Полотняная рубаха и такие же штаны из белого полотна были целы. Осман глянул на лицо; оно было золотистое в свете большой свечи, мерцало золотисто... Осман прищурился...
- Подойди поближе! - сказал.
Пленник подошёл. Теперь Осман увидел его кудрявые волосы, тоже золотистые, будто тёмная бронза, коротко стриженные. Лицо было совсем юное, безбородое, но и вправду сильно поцарапанное, и шрам над бровью. И вправду, какие это раны!.. Юноша повертел головой. Осману показалось, что нос пленника длинный и очень прямой; впрочем, впадинка на переносье всё же была. А глаза были карие...
«Похож на отца Мальхун...» — подумал Осман невольно... Но тогда ведь и на саму Мальхун похож!.. Вдруг оказалось, что вспоминать о Мальхун хорошо, тепло... Карие глаза, большие, пленника смотрели разумно, совсем чуть- чуть горделиво, и отчего-то очень мягко... И вдруг Осману все недавние метания, терзания показались незначимыми... И зачем он мучил себя? Что такого случилось? Людей разрезали на части на площади? Это жизнь! Это просто жизнью пахнет!.. Кто знает, что завтра с ним самим случится!.. Он делает всё, как надо. Он не губит, а спасает своих. Это его запомнят, а не сыновей Тундара! И если он виновен, Аллах накажет его. А мучить, грызть себя - это идти против воли Аллаха!.. Глядение на это юное золотистое лицо, встреча глазами с этим мягким карим взглядом успокаивали Османа, будто согревали мягким теплом...
- Хорошо смотришь, — сказал Осман задумчиво.
Юноша наклонил кудрявую голову. Осману понравился этот жест, в меру почтительный, но не раболепный...
- Молчишь? — Осман уже с удовольствием начал говорить с пленником. — Молчишь, молчишь... Что за воин нарисован на твоём щите? Ваш бог?
- Это святой воин, — отвечал юноша медленно, потому что подбирал тюркские слова.
- Смотришь хорошо, а говоришь по-нашему плохо. Этот воин - слуга вашего бога, слуга Исы, сына Марьям?
- Можно и так сказать. Это Георгий Победоносец[250], храбрый воин. Он убил страшного змея-дракона и освободил красавицу...
- Удалец! А я не знал прежде, что вы, неверные, обожествляете своих воинов. Это хорошо. И у нас есть наши удальцы, Хатим и Али!.. Отец мне говорил о них, имам говорил... А панцирь, кольчугу - это я тебе попортил. Хорошо попортил?
- Битва есть битва, - ответил с удивительным добродушием пленник.
- Битва, битва! - ворчал Осман, однако пленник ему всё более нравился. - Я не старик, но ты-то и вовсе дитя, молоко матери не обсохло на твоих губах! Сколько тебе лет?
- Шестнадцать. А матери у меня давно нет, отец в прошлом году убит...
- Кто убил твоего отца? Наши не могли...
- В Эски Шехире мне сказали, что ваши, тюрки! - Юноша говорил смело, но с искренностью спокойной.
- А для чего ты ездишь в Эски Шехир? - строго спросил Осман.
- Мы платим дань эскишехирскому наместнику, - юноша говорил всё так же спокойно и искренне. — И мой отец, и дед. И я должен платить...
- Можешь теперь не платить. Ты под моей рукой теперь. Хочешь быть моим ортаком - содружником?
- Я хочу знать, кто убил моего отца.
- Где его убили? Где ваши земли?
- Харман Кая - наше владение, Приминиос - по-нашему. Ты не знаешь, господин? Это не так далеко от Биледжика.
- Нет, не знаю.
- Тебя, господин, похоже, мало занимают окрестности... - Юный пленник улыбнулся мягко.
- Я тебе руки развязал, а ты уже дерзишь! - Осман тоже усмехался.
- Я хорошего рода, и если я в плену, это не означает, что я должен быть унижен. Меня взяли в честном поединке. - Эти жёсткие слова юноша произносил всё тем же спокойным голосом, мягко и дружелюбно.
- Да ты прав! - Осман махнул рукой. - Садись вот сюда, против меня...
Юноша спокойно сел. На запястьях его оставались следы верёвки, но он не растирал руки и будто и не чувствовал боли.
- Что мне эти окрестности были прежде! - говорил Осман. - Я Биледжик знал с детства, это да... Но теперь буду знать окрестности, это мои окрестности будут. Где убили твоего отца?
- На дороге в Конью. Несколько человек, из тех, что были с ним, спаслось, привезли его порубленное тело...
- Что забыл твой отец в Конье? Зачем ездил туда?
- Он ездил в обитель Мевляви, к Султану Веледу.
- Стало быть, он, твой отец, хорошо говорил по-нашему?
- Он учёный был, читал по-персидски, по-арабски. Он в молодости учился у Димитриса Кидониса Старшего, а тот был по своим познаниям почти такой же, как Григорис Палама[251], великий теологос!..
- Ну, это ваши премудрости! Я - простой воин, не понимаю этого! А зачем твоему отцу было водиться с Султаном Веледом?
- Он говорил, что ездит в Конью к Султану Веледу для увеличения своих познаний, - отвечал юноша с какою-то беззащитностью в голосе.
- Вы, франки, чудные..
- Я не франк. По отцу я - грек, а по матери - болгарин.
- Болгарин... - Осман почувствовал, что улыбается радостно... Болгарин... Такой же, как Мальхун... деревянный резной сундук в юрте матери... - Болгары - почти такие же тюрки, как мы!.. Выходит, мы с тобой - родичи...
- Я слыхал от отца один персидский стих, отец мне пересказал. Это стих со словами вашего бога: «У меня есть войско, которое я поставил на Востоке; я назвал их тюрками. Я вложил в них мой гнев и ярость мою, и всюду, где какой-нибудь человек или народ преступает мои права, я напускаю на него тюрков, и это - моя месть»[252].
- Хорошие слова! Мы, тюрки, ты и я, - мы орудие Бога! Самое важное - что мы с тобой - тюрки.
- Но я хочу найти убийц моего отца.
- Он тогда один ехал в Конью? Один со своими людьми?
- Нет, не один он был! И людей с ним было немного, его людей. Он ехал вместе с владетелем Ине Гёла, но ведь и тот пострадал. Люди из Ине Гёла и привезли тело моего отца.
- Этот владетель Ине Гёла тоже был убит?
- Нет, - произнёс с запинкой юноша.
- Я слыхал, что он монгол. Мы с ним разберёмся, я сам допрошу его!..
- Убит мой отец. Но я хочу мстить его убийцам только в честном поединке.
- Так и будет! Вызовешь его на поединок. Я обещаю тебе. Ортаком будешь моим? Второй раз прошу тебя! - В голосе Османовом прозвучала угроза.
- Я согласен, - спокойно отвечал юный пленник.
- Ты меня успокоил, Бог весть, отчего. На душе прояснело. Слушай! А ты петь умеешь? Так хочется песню послушать!.. Душа хочет!..
- Я умею петь, но только греческие песни. Отец хорошо пел, научил меня.
- Болгарские не умеешь?
- Нет. Я был совсем маленьким, когда умерла мать, некому было научить меня петь болгарские песни. Но я слыхал их и язык болгарский понимаю...
- Он тюркский?
- Он - смесь тюркского и славянского наречия.
- Пой свою греческую песню. Потом растолкуешь мне слова. У тебя должен быть хороший голос...
Юноша оперся ладонями о колени, немного подался вперёд, вытянув шею, как любопытный маленький мальчик, и запел... Голос у него и вправду был хороший, звонкий, сильный и выразительный...
В одной гористой местности Акрит построил замок,
И всё, что в мире ни растёт, взрастил Акрит в том замке;
Всех птиц, какие в мире есть, привёз и свил им гнезда.
И птицы пели, говоря: «Акрит бессмертен будет!»
Теперь они поют не то: «Акрита смерть настигнет»!
Так птицы малые поют, щебечут, веселятся,
Так птицы малые поют, в смысл песни не вникая.
С вершины гор взглянул Акрит и Харона увидел.
«Куда идёшь ты, Харон мой, и почему так весел?»
«Иду я душу взять твою, и потому я весел!»
«Тогда сразиться надо нам, на ток вступивши медный;
Ты душу заберёшь мою, коль я повержен буду;
Коня беру я твоего, коль ты повержен будешь».
Вот вышли и вступают в бой, и Харон побеждает.
«О горе, горе мне теперь, сразил меня ты, Харон!
Так принесите мне стрелу и дайте мне оружье,
Дубинку в руки дайте мне на шесть пудов - не меньше;
Другую дайте тотчас же, на семь пудов - не меньше!»
Вот принесли ему стрелу, приносят и оружье;
Одну дубинку принесли, на шесть пудов - не меньше,
Другую принесли ему, на семь пудов - не меньше.
Берет оружие Акрит и панцирь надевает.
В вооружении таком выходит на охоту.
Но полпути лишь он прошёл, лишь полпути прошёл он,
Как заболела голова и сердце взволновалось;
Колени задрожали вдруг; вперёд идти нет мочи.
И повернул назад Акрит, вопя, стеная громко:
«Несчастная судьба моя! О горе! Умираю!
Прощайте, горы дикие и хищные все звери!
Я больше не увижу вас, высокие вершины!
Пусть птицы плачут обо мне, леса пусть причитают!
Приди, красавица моя, и постели мне ложе,
А в головах мне положи ты горные цветочки!»
Пришла красавица его и стелет ложе смерти,
А в головах его кладёт все горные цветочки.
«Но почему, красавица, не стелешь мне терновник?»
«Послушай, дорогой Акрит, что говорят соседи:
«Коня возьму», - промолвил Ян. «Я - палицу Акрита»,
Сказал Георгий; а старик: «Я заберу красотку».
«Не должен Ян забрать коня, Георгий же - оружье.
Старик облезлый не возьмёт тебя, моя красотка!»
Ломает палицу Акрит, коня он убивает.
«Иди ко мне, красавица, чтоб всласть нацеловаться».
Она к нему склоняется, на грудь его упала;
Он задушил в объятиях прекрасную подругу.
Вот так и оба умерли, обоих схоронили...[253]
Осман внимательно слушал, чуть раскачиваясь, из стороны в сторону, кивая головой, теребя правую косу...
