– Объясню тебе.
Дервиш полистал книгу, нашел нужную страницу и хмыкнул:
– Ага! Вот оно.
И начал читать вслух.
* * *
(Смотри главу «4. Я») «Дед нагнулся и поцеловал Али. Разгладил пальцем его сросшиеся брови и сказал:
– Благородство семейства Фаттахов – в любви!
И Али побежал к Немату – наезднику быков, чтобы вместе с ним пойти в хлев. А Хадж-Фаттах смотрел вслед ему, заведующему всеми делами на фабрике, мальчику-сироте, безотцовщине. Меж радостью и горем один шаг. И Фаттах очень быстро охладел ко всему. И очень захотелось ему разрушить всю эту фабрику. Свалить трубы на землю, разломать горны, засыпать штольни. Может, так ему хотелось начать мстить за смерть сына. Ярость переполняла его. Он нагнулся, поднял кирпич и только собрался с силой разбить его о землю, но прочел на нем надпись «Али».
– О, Али-заступник!
И Фаттах поцеловал кирпич и аккуратно положил его на землю. Но не рядом с соседним кирпичом, а чуть подальше (смотри главу «11. Я»)».
* * *
– …Итак, ты понял? Виноват твой дед! Он не положил твой кирпич рядом с кирпичом «М», кирпичом Махтаб. А положил чуть поодаль. Кирпичи каждой пары лежали рядом – кроме ваших двух. Главная причина – эта, вот почему вы не поженились. Остальное – арáд. Тени… Но не думай, что дед сделал это сознательно. Нет! Тем не менее вся твоя жизнь есть последствия этого…
Али смотрел на дервиша испытующе, не зная, верить ему или нет. И дервиш воскликнул:
– Истина у Али! О, Али-заступник!
* * *
Ничего не понимал Али. А дервиш продолжал рассуждать:
– Ты думаешь, ты любил Махтаб чисто и искренне? Ты думаешь, ты любил ее ради нее самой? Ты думаешь…
– Но это же не были пустые фантазии! – прервал его Али. – Вы же сами сказали, что единственное, что становится прочнее от потрясения, это человеческое сердце. Помните? И я любил Махтаб и люблю ее.
– А я не говорю тебе не любить ее! Я говорю: пойми, как именно ты ее любишь! Ты думаешь, твоя любовь к Махтаб – это частица любви к Богу, не так ли?
Али молча кивнул. Ему бы хотелось, чтобы так было. Дервиш продолжал:
– Еще одну историю я расскажу тебе…
И он достал из своей чаши для подаяний другую растрепанную пачку листков, стряхнув с нее пыль; она была уже совсем древней, пожелтевшей… И он начал читать…
* * *
(Смотри… впрочем, это уже в другой книге.) Вот история: один юноша был известен своей влюбленностью, и он пришел к шейху. И шейх сказал ему: «Ты думаешь, твоя любовь к этой деве есть часть любви к Богу?» Юноша ответил: «Да, это так». А в тазу в воде отражалась Луна. И шейх сказал: «Если бы на твоей шее не вскочил чирей, то ты поднял бы голову к небу и увидел саму Луну, а не ее отражение».
* * *
Али, улыбаясь, глядел на воду бассейна. В ней отражалось солнце. И дервиш спросил насмешливо:
– Значит, ты увидел в Махтаб отражение Бога?
Али, рассмеявшись, ответил:
– Я вижу в бассейне отражение солнца.
– Но ты же помнишь нашего шейха? Он сказал: если бы на твоей шее не вскочил чирей…
– Нет, дело не в этом! Ваш шейх ошибался. На солнце смотреть не следует, оно слепит глаза, а вот на отражение его в бассейне смотреть нужно. Тут еще то, что мы в школе учили, – что Луна лишь отражает свет Солнца…
– Вообще-то он не наш был шейх, а их шейх! – Теперь пришла очередь дервиша рассмеяться. – Ты говоришь: он ошибся. Мы скажем: возможно. Мы утверждаем, что верить надо Пророку, верить в Аллаха, но верить в шейха неправильно. Однако знай, Али! Я согласен с тобой кое в чем. Люби Махтаб! Когда придет время, соединись с ней, но всегда люби ее!
– Когда же я с ней соединюсь? Ведь она за тридевять земель…
– Стольких земель нет на планете. Запад от Востока не так уж далек, а мир невелик… Твоя встреча с Махтаб – вопрос времени, а не расстояния.
– Так когда?
– Тогда, когда ты почувствуешь, что любишь Махтаб только ради нее самой… Тогда и соединись с ней! Тогда я сам обязательно дам тебе знать.
– А что значит любить Махтаб ради нее самой?
– Это значит не видеть в ней ничего. кроме Махтаб. Забудь ее имя, забудь внешность. Забудь обо всем том, что говорил тебе этот проклятый…
– Но Махтаб без внешности – это ничто. Ее волосы должны быть водопадом кофейного цвета, она должна пахнуть жасмином…
– Это все правильно! Но если ты полюбишь Махтаб таким вот образом и сожмешь ее в объятиях, тогда ты поймешь, что все женщины – это Махтаб… А может быть, поймешь, что ни одна женщина не есть Махтаб. Женившись на ней, ты будешь так же раскаиваться, как и не женившись.
– А может быть, просто человеческие отношения?
– Ну, о чем вспомнил! Если твоя любовь человеческая, думай по-человечески. Мы ведь не толкуем о людях и животных. Коли так, женись, но на другой.
– Но я люблю именно Махтаб… У нее запах жасмина…
– Все это правильно, но сойдись с ней лишь тогда, когда Махтаб будет только Махтаб!
– Махтаб без всего этого не существует, ее нет…
– Прекрасно! Всякий раз, когда Махтаб перестает существовать, становится ничем – соединяйся с ней! В такой день и ты сам будешь ничем. Когда в зеркале что-то отразится, оно превращается в картину, вроде той абстрактной чепухи, которую писала и пишет твоя сестра. Как только в зеркале ничего нет, тогда оно отражает солнце, точно и без изъяна… В тот день я найду тебя, и ты и зеркало станете едины!
Али согласился. Он нагнулся, чтобы поцеловать руку дервиша, но тот убрал ее за спину. Он поцеловал голову Али и что-то шепнул ему на ухо.
Это было в Париже. Абу Расефа убили. Мы только что вернулись из Алжира. Марьям с нами не было в тот вечер, не помню почему. Видимо, она осталась в Алжире еще на неделю с родителями Абу Расефа. А мы с Махтаб вдвоем ночевали тогда в той квартире, где жили Марьям и Махтаб. Я спал в холле на канапе, а Махтаб – в спальне, где стояли две кровати, ее и Марьям, пустая в ту ночь.
Мне было не уснуть, и я ворочался не переставая. От Махтаб меня отделяла ложная стенка толщиной в полпяди. Ложная стенка, ложная стенка… Ложная стенка в полпяди… А я ведь знал, что отдам жизнь, чтобы только услышать дыхание Махтаб… Мне хотелось войти к ней. Просто сесть рядом или опуститься на колени возле нее… И это все. Я хотел хотя бы раз вдохнуть аромат бутона ее губ, этот запах жасмина… Но не получалось. Я пытался представить себе, что она сейчас чувствует. Неужели она крепко спит? Если да, то она имеет право на это. Но скорее всего… ведь и она не бессердечна. Скорее всего, и она не спит и думает о том же, что я. Наверное, ей не спится… А у меня вся кровь прилила к сердцу, голова была невыносимо тяжелой. И вот я вскочил и начал расхаживать, как раненый волк, по холлу. «Махтаб в двух шагах от тебя. Никто ни о чем не узнает, осел! Никто тебя не видит, идиот! Никого нет поблизости, паралитик! Или ты не мужчина, ты кастрат?» Как только я ни ругал себя… Одним движением повернуть дверную ручку, и я с Махтаб. Но мысль унесла меня в прошлое, и вспомнились хадисы и проповеди давних лет.
Я вспомнил, как в детстве сидел в Сахарной мечети у подножия минбара и слушал проповедь: «Когда чужие мужчина и женщина остаются наедине, с ними на самом деле присутствует еще и третий – шайтан…» Впрочем, даже этот хадис подводил к милости Божьей, ибо никогда чужие мужчина и женщина не бывают наедине – с ними всегда Бог… Голова моя кружилась, а из всех телесных пор лился пот. «Махтаб не скажет «нет». Это дело Божье. И мы поженимся потом. И все будет решено…» В памяти моей еще звучал голос дервиша: «Тогда, когда ты почувствуешь, что любишь Махтаб только ради нее самой… Тогда и соединись с ней! Тогда я сам обязательно дам тебе знать». И я воззвал в душе: «Дервиш! Дай же мне знать! Время пришло…» Однако я понимал, что в этот момент я не хотел Махтаб ради нее самой… Одним движением повернуть дверную ручку, и я с Махтаб. Одним движением повернуть дверную ручку. Одним движением повернуть дверную ручку. И я встал и повернул дверную ручку.
В ванной я плеснул себе воды на лицо, но прохладнее не стало. С ума сходил я от жары! Смотрел на себя в зеркале и ругал последними словами: «Кастрат, не мужчина, трус, слабак, раззява…»
Зажегся свет в холле. Это Махтаб вышла. На голову ее был накинут тот самый кремовый платок, который – она наверняка это знала – так мне нравился. А глаза ее были красными: ясно, что и она не спала. Она присела на канапе:
– Сколько шума от тебя! Спать не даешь…
Потом она рассмеялась, а потом глубоко вздохнула и сказала спокойно:
– Ты только эту ночь заснуть не мог, а у меня каждая ночь такая…
Я вышел из ванной весь мокрый, не вытершись. И не знал теперь, где присесть в холле. Кроме канапе, сидеть было не на чем. И я уже почти решил сесть на пол, когда она опять засмеялась:
– Никак ты боишься меня, Али?
Я высоко поднял голову, и она продолжала:
– Иди садись на канапе.
Подвинувшись, Махтаб забралась на канапе с ногами, прижав их к груди. И я присел с краю. Теперь я мог смотреть ей прямо в глаза. Раньше ни один из нас этого не выдерживал, и когда кто-то смотрел другому в глаза, тот их опускал. А теперь мы смотрели прямо друг на друга, она на меня своими глазами медового цвета. Пробила мне сердце и словно лила в него расплавленный металл. И я слышал, как мое сердце шипит и потрескивает от жара. И вот мы смотрели друг другу в глаза, и она приблизилась ко мне. Лицо ее приблизилось к моему. Кажется, она ожидала, что я тоже приближусь, и тогда… Но я отодвинулся. Она приблизилась ко мне сильнее… А я отодвинулся. Она приблизилась… Приблизила свое лицо и закрыла глаза. Может быть, она думала, что я стыжусь ее глаз, но… Она была беззащитной. Была одинокой. И никто меня не видел, даже глаза Махтаб… Она тяжело вздохнула, и я почувствовал ее теплое дыхание на лице. Запах жасмина сводил меня с ума… Тут речь шла не только о благочестии. Запах жасмина… Запах жасмина… И я ее… Я ее… Я ее не обнял.
