Анна Даниловна, по примеру самодержца, сумела создать свой девичий орден и частенько в сопровождении двух сотен боярышень разъезжала по Москве. Но если государь одел опришников в черные кафтаны, то царица повелела сшить для девок белые сорочки и порты. Неугомонные девицы, встретив в Москве опришника, вязали его по рукам и ногам, а потом свозили к городскому пруду и под веселый смех зевак бесчестили водой. Эта потеха больше напоминала войну белых и черных кафтанов, где последние предпочитали быть захваченными в плен, чем стать убитыми.
Веселые истории о похождении супружницы изрядно забавляли Ивана Васильевича, и он, хватаясь руками за живот, оглушал рынд смехом:
— Вот бабоньки, ну, молодцы! Ну, распотешили! Так они все мое воинство разгонят. Ну что, опришники, не справиться вам с девицами. Эх, мне бы такое воинство, как у моей царицы, я бы давно польским королем голенище отер!
* * *
Воротынский Михаил ненавидел царицу так же люто, как опришники, и вместе со всеми терпеливо дожидался крушения всемогущей Анны. Однако царица не только окрепла в своей власти, но еще более возвысилась; и сам Иван Васильевич, словно дите малое, не мог сделать без государыни и шагу. Царь желал видеть Анну всегда, и челядь злословила, что Иван держит подле себя государыню даже тогда, когда познает ее боярышень.
Михаил Воротынский при встрече с царицей кланялся низенько, и чем глубже был поклон, тем сильнее была ненависть старого боярина. Не мог князь не помнить о том, что Анна стала причиной гибели его сына. Кто-то из доброхотов донес Михаилу весть о том, что юная царица сгубила Андрея лишь затем, чтобы тот не становился между ней и самодержцем. Будто похвалялась душегубством перед девками, которые во всем потакают своей государыне.
Однажды Анна Даниловна остановила князя Воротынского в полутемном коридоре дворца и молвила:
— Распрямись, боярин, или уже взглянуть на меня не желаешь?
— Не в обычаях русских царицу зреть, — отвечал князь, не разгибая спины.
— Вижу, ты Михаил Иванович, гордость свою в поклоне прячешь. Посмотри же на меня, не держи зла! — услышал князь в голосе царицы печаль.
— Что же ты из меня душу тянешь, матушка? Или не угоден я тебе чем?! — с тоской обращался к царицыным ступням Михаил Иванович.
— Напрасно ты на меня обиду держишь, князь. Не моя в том вина, что сгинул Андрей. Любила я его дюже и супругой хотела ему верной стать. А потому, пока за смерть милого не поквитаюсь с опришниной… не покину этот мир!
Царица уже скрылась за поворотом, а Воротынский долго не решался разогнуться. Внесла Анна в сердце князя сумятицу, которая до самого дна замутила душу.
— Будь же ты проклята, злыдня эдакая! — прошептал вослед Воротынский. — Я тоже не уйду на тот свет, пока за сына с тобой не рассчитаюсь. Эх, видно, сам нечистый столкнул меня с тобой, царица.
Случай досадить Анне представился скоро, когда к князю Воротынскому приехал погостить на Пасху племянник — Семен Ромодановский, молодой недоросль осемнадцати лет.
Бедовый и с беспутной головой, он доставлял Воротынскому только неприятности. Семен без конца дрался на гуляньях, задирал бабам подолы, а однажды искупал в Лебяжьем пруду рынду самого государя, а затем долго не желал выпускать его из воды, во всеуслышание орал толпе зевак, что отрок решил отведать государевой стерляди. Трижды Михаил Воротынский вытаскивал безалаберного племянника из «ямы», а однажды спас от торговой казни.
А отрок печали не ведает, все ему веселье! Улыбка ширше рожи, и знай продолжает творить никчемное баловство.
— Ты вот что, Семен, — подошел как-то к племяннику Михаил Иванович, — вижу, до баловства большой охотник. Ты на ворота к окольничему Плещееву кошку дохлую прицепил?
— Я, Михаил Иванович, а то его дочка шибко возгордилась. Нос выше неба задирает, будто она на Москве первая краса. А я как-то за ней во время купания подглядел, так у нее ноги, словно две палки в зад вставлены, и товару на грудях никакого нет. Даже подержаться не за что!
— А ты вчера мосток через ручей подпилил у двора боярина Патрикеева? Девки по тому мосточку пошли, а он провалился в грязь, боярышни все платья с кружевами попортили!
— И это я надумал, Михаил Иванович, — довольно улыбался отрок. Семен был наслышан о том, что князь тоже рос детиной бедовым и не однажды своими «подвигами» вгонял девок в краску. — А потом мы со товарищами их из лужи тащить надумали. Вот визгу было! На это баловство весь Белый город сбежался посмотреть, — гордо объявил Семен.
— А правду про тебя молвят, что ты девицей можешь обряжаться, да так ладно, что тебя и не отличишь?
— Правда! — подтвердил отрок.
— А верно то, что ты с ними потом в девичьем платье на гулянье ходил?
— Гулянье — это что! — махал рукой отрок. — Я с ними на Москву-реку купаться хожу. Они разденутся донага, а я на берегу сижу и телами их белыми любуюсь.
— Ишь ты! — удивлялся Воротынский.
— Только потом такая ломота между ног, что спасу никакого нет. А однажды я не удержался, сграбастал одну девицу и в кусты поволок. Вот визгу потом было!
Семен Ромодановский в самом деле своим обликом напоминал девицу: кожа мягкая, словно бархат, а волосья такие густые, что хоть косы заплетай.
— Тебя, Семен, видно, и парни за девицу не однажды принимали?
— А то как же? — не без гордости отвечал Ромодановский. — Как надену платье, так дня не проходит, чтобы отроки на сеновал не позвали женихаться. А я к ним все коленками жмусь, ручонки выставляю, так они, сердешные, готовы посреди гулянья с меня платье содрать, — довольно отвечал детина. — А в другой раз сватьев хотели заслать.
— Ишь ты! Вон оно как! Да ты, оказывается, Семен, хитрец большой. А хочешь на славу распотешиться? И народ повеселишь, и государя позабавишь, — осторожно подступился к племяннику Михаил Иванович.
— Это как же? — загорелись глазенки у Семена.
— Слыхал небось, что государь в царицыных палатах таких девиц собрал, каких во всей Московии не сыскать? Нашему царю сам султан Сулейман позавидовать может. Так вот, переоденься в девичье платье, а я тебя в царицыны палаты отведу.
— А ежели спрашивать начнут, кто такая?..
— На следующей неделе смотр девиц в государевых палатах. Каждый боярин дщерь свою показывать будет. Вот и я у царя разрешения спрошу, чтобы ко двору свою племянницу представить. А этой племянницей ты будешь!
— Теперь уразумел, Михаил Иванович, — радостно заулыбался Семен.
— А как в Девичьи палаты попадешь, так боярышням сам все объяснишь. Вот смеху-то будет!
— А ежели государь на обман рассердится?
— Ивану Васильевичу такие шутки по нраву, — убежденно заверял племянника Воротынский. — Он громче других хохотать станет!
Представление ко двору Иван Васильевич наметил в субботу.
Этот день государь обставлял всегда празднично: повелевал менять в Передней комнате на потолке и стенах сукно, стольники стелили белые скатерти, а свечники выставляли в коридорах золотые фонари. Царь обходился обычно без доклада, до самого обеда проводил время в мыленке и только после того, как испивал ковш холодной малиновой наливки и отлеживался часок в прохладном предбаннике, мог вести разговор с ближними боярами.
Нутро приятно щекотало от ожидания: лучшие люди представляли ко двору дочерей и родственниц.
Смотр Иван Васильевич повелел проводить в Грановитой палате. Бояре по очереди подходили к трону, на котором торжественно восседал царь, и показывали дочерей.
В этот день Ивану не везло: девицы в основном были рыхлозадые, напоминая раскормленных кобылиц, или такие тощие, что больше походили на жерди, которыми подпирают бельевые веревки. И когда очередь дошла до боярина Воротынского, государь успел заскучать.
— А это что за краса? — воскликнул обрадованно Иван Васильевич, едва Михаил Воротынский переступил порог палаты в сопровождении девицы.
— Это моя любимая племянница, государь. Ириной девицу величать, — отвечал достойно князь. — Красавицей уродилась, вся в мать! Ежели ты помнишь, Иван Васильевич, моя сестра такая же была. И ликом удалась, и телом была опрятна, — нахваливал Воротынский девицу, словно купец лошадь.
— А плясать твоя племянница умеет? В Царицыной палате мне девки нужны добрые и веселые.
— А ну, спляши, доченька, подиви своим умением государя, — попросил Воротынский.
Девица плавно взмахнула руками и пошла по кругу, оттесняя к самым стенам ротозеев бояр.
— Ай да девица! Ай да плясунья! — громко восторгался Иван Васильевич. — Горячая девка растет, такой умнице жениха нужно справного. Вот здесь во дворце, боярышня Ирина, мы тебя и замуж выдадим.
Ромодановский слыл лучшим танцором в округе, даже плясуны Пыжевской слободы, славившиеся на всю Москву разудалой прытью, ломали шапку перед его мастерством. Семен умел с удалью сплясать гопака и русского, мог кружиться в хороводе и пуститься вприсядку по кругу. Сейчас, польщенный вниманием государя, Семен превзошел сам себя. Юный князь так задорно кружился, так поглядывал лукавыми черными глазищами по сторонам, что сумел вырвать восторг даже из пересохших глоток строгих бояр.
