Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

— Без помощи других мне не овладеть ни ковром — самолетом, ни сапогами — скороходами, Сарсехим.

— В этом ты, безусловно прав, храбрейший.

Через несколько дней Нинурта получил приглашение от Мардука — закира — шуми I посетить его в загородной резиденции, где его «ближайший друг, небезызвестный Сарсехим прочитает нам свою новую поэму, повествующую о праведнике, которому приоткрылась истина — каждый, обреченный на жизнь, имеет право не только восторгаться богами и поклоняться правителям, но и мечтать о счастье не только для себя, но и для своей жены и для своих детей».

Такого рода поэмы никогда не интересовали Нинурту, но отказаться от приглашения, присланного тестем, он посчитал неудобным и точно в срок прибыл в летний дворец, находившийся в нескольких беру от Вавилона. Сопровождавшую его охрану, которой Азия приказал не спускать глаз с туртана, пригласили на хозяйственный двор и сытно накормили.

На читке было все два слушателя — сам Закир и удивленный странным малолюдством Нинурта.

Сарсехим начал как обычно — с завывания, предназначенного возвеличить мощь и щедрость Мардука, а также его любимца Мардука — закир — шуми I.

Нинурта, усевшись в кресло, установленное перед выходом на просторную террасу, с которой открывался вид на город и, прежде всего, на священную башню — зиккурат, с тоской подумал о необходимости соблюдать серьезный вид, постараться не зевать и попытаться запомнить хотя бы пару строк, чтобы потом ловко ввернуть их в похвалу сочинителю. Следом, по привычке, его посетила мысль о примирении с Шамши-Ададом, от этого стало совсем муторно на душе.

Он встрепенулся только, когда Сарсехима принялся вдохновенно описывать прелести молодой красавицы, разлученной с законным супругом.

На этом месте Закир неожиданно прервал чтеца.

— Не надо о грустном, Сарсехим.

Затем повелитель Вавилона обратился к зятю.

— В последнее время ты совсем упал духом, уважаемый Нинурта?

Застигнутый врасплох туртан кивнул.

— Может, мы с Сарсехимом сумеем помочь тебе? — спросил Закир.

Нинурта не сдержал усмешку.

— Каким образом, государь? Я не первый день знаю этого говоруна и сочинителя. Он предложил мне воспользоваться ковром — самолетом, чтобы повидаться с твоей дочерью.

— Это не так уж глупо! — рассмеялся Закир.

— Да, если у тебя есть в запасе ковер — самолет, — в тон ему засмеялся Нину. — Говорят в Вавилоне полным полно всяких чудес, так что, может, какой-нибудь прохудившийся волшебный ковер есть и в твоей сокровищнице, государь.

— Отыщем. Раньше это было ни к чему. Теперь самое время. Кстати, ты слышал последнюю новость?

— О какой новости говорит государь? — не понял Нину.

— Среди глупой черни на вавилонских рынках ставки на Шаммурамат выросли вдвое.

— Стоит ли обращать на досужие сплетни, которыми кормятся рынки, — усмехнулся ассириец.

— Но ты, дорогой зять, не спросил, по какой причине нашу чернь обуял такой восторг.

— По какой же?

— В Вавилон дошли вести, будто моя славная дочь возвращается в Ашшур, — объяснил он, искоса поглядывая на Нинурту.

Сарсехим исполнил роль простака.

— Ты хочешь сказать, наиславнейший, что твоя дочь отказала обремененному волосами претенденту?

— Нет, Сарсехим, это вряд ли. Кто может устоять против повелителя вселенной. Я полагаю, что моя дочь отправилась в родной город, чтобы устроить семейные дела. Мне кажется, что ты, Нинурта, тоже не прочь повидаться с супругой перед тем, как принять участие в великих свершениях, которые наши боги доверили Шамши-Ададу.

Нину несколько минут переваривал предложение вавилонского царя, затем, вполне безыскусно поинтересовался.

— А как же моя стража?

— Это моя забота, храбрейший.

Сарсехим обратился к царю.

— Не устроить ли нам охоту на диких онагров, государь? Насколько мне известно, наш гость и твой родственник — заядлый охотник. Как, впрочем, и твоя благословенная дочь. Правда, на охоте все так устают, что ночью не добудишься. Вдруг тебе повезет и ты, умчавшись от своих спутников, вдруг отыщешь волшебный замок, а в нем ковер — самолет? Чего не бывает на охоте.

Нинурта задумался.

— Как посмотрят на эту затею в Калахе? — осторожно поинтересовался он.

— Эту напасть я беру на себя, — ответил царь Вавилона. — Кстати, моя дочь будет извещена, что ты согласился принять участие в охоте. Она со своей стороны тоже может на пару дней покинуть Ашшур и поучаствовать в ловле онагров. Что касается твоих спутников, вечером их будет ждать обильное угощение и много выпивки, так что им будет не до тебя. А тем, кому и вино не помешает исполнять свой долг, мы приготовим увесистые кошельки с золотом. Это удивительный метал, один только его вид способен любого лишить дара речи.

Выезд царя Вавилона на охоту был обставлен торжественно. Впереди шли слоны — возможно, последние животные, обитавшие к северо — востоку от Страны двух рек в предгорьях Хомрина. Вслед за ними рабы пронесли паланкин вавилонского царя, овеваемого с двух сторон опахалами из страусовых перьев, затем сами охотники, каждый из которых старался вырядиться побогаче, наконец, рабы, тащившие охотничьих псов, а за ними всякие повозки с припасами. До места гона добирались неделю. Здесь, на берегу Евфрата к северу от Вавилона, был разбит охотничий лагерь, в котором было столько народу, что затеряться в нем не составило бы труда великану, не то что человеку среднего роста, каким был Нинурта.

В назначенный день, по окончанию ловли онагров, ближе к закату, Нину пересел на лихого скакуна, названного за резвость Летающим по воздуху, и провожаемый доверенным царским слугой помчался на север в сторону Ашшура.

Они встретились на берегу какой-то мелкой речушки, протекавшей на территории Вавилонии. Здесь по повелению Шами, заранее прибывшей к месту встречи, был установлен шатер. Она встретила мужа возле входа.

Нинурта, взглянув на жену, сразу почувствовал — Шами сохранила верность. Шаммурамат, взглянув на мужа, сразу почувствовала — выхода нет.

Но о грустном после.

Сначала поговорили о погоде, затем Нину рассказал о здоровье отца, о его добром и участливом сердце, сообщил, что Амти — баба на днях ушла к судьбе. Шами в свою очередь перевела разговор на хозяйственные нужды. Потом они рука об руку отправились гулять. Долго молча стояли на берегу тающей в сумерках реки, наблюдали восход Иштар, считали звезды, целовались.

Когда вернулись в шатер, и Шами сама собрала ужин, туртан поздравил жену — ты станешь царицей.

Шаммурамат заплакала, присела к нему на колени, прижалась к бороде.

— Такова воля царя, — добавил Нину.

— А твоя воля?

— Я буду воевать на западе, на севере, на востоке. Но недолго.

— Почему?

— Меня скоро убьют. Скорее всего, отравят. Я знаю Шамши. Я знаю побратима лучше, чем кто-либо другой на свете. Надеюсь, ты не позволишь казнить меня открыто?

Шами словно не услышала. Она с любовью перебирала пряди мужниной бороды, придирчиво отыскивала седые волосы и откусывала их. Вырвать волоски было невозможно — она еще лет двадцать назад отчаялась бороться с ними.

— Может, убежим? — предложила женщина.

— Куда?! Нам нигде не скрыться. Я приехал встретиться с тобой только ради тебя и детей. Ты должна спрятать их так, чтобы ни один подлый пес, даже эта сука Гула, не смог обнаружить их следов. Что касается тебя… Дай мне клятву, что ты не наделаешь глупостей.

— Каких?

— Ты со смирением примешь свой жребий. Ради любви ко мне…

— Я не хочу терять тебя.

— Ради любви ко мне ты будешь жить, царствовать, тайком заботиться о Нане и Наиде. Не поленишься раз в год поставить на мой камень миску каши и пучок лука. Если расщедришься на чеснок, я буду благодарен. Я так люблю чеснок.

— Нину!.. Что ты задумал?

— Это неизбежно.

Шами зарыдала навзрыд.

Нину присел рядом, обнял жену за плечи.

— Помнишь, моя маленькая, как я поймал тебя, когда ты упала с утеса? Ты до крови оцарапала мне плечо.

Шами кивнула.

— Когда я схватил тебя, ощутил, что боги одарили меня лучшим, что есть на белом свете. Мне отдали в жены дочь богини.

— Какая же я дочь богини, если со мной можно обращаться как с вещью.

— В этом нет вины богов. Хватит лить слезы. Если хочешь, я лягу один?

Слезы тут же высохли на ее глазах.