Іоаннъ Іоанновичъ, молча, опустился съ нѣкоторымъ усиліемъ на колѣни, нагнулся и потянулъ чулокъ съ пальцевъ.
— Такъ нельзя снять! странно произнесла Маргарита.
Прошло нѣсколько мгновеній… Одна подвязка и одинъ чулокъ были сняты!..
— Хорошо, но скорѣе… другой!.. какъ-то раздражительно, злобно усмѣхнулась Маргарита.
— Нѣтъ… родная… тихо произнесъ Скабронскій. — Не могу… Помрешь…
И старикъ, стоявшій передъ красавицей на колѣняхъ, закачался и вдругъ схватилъ ее за руки, будто удерживаясь отъ паденія… И, уронивъ голову на ея руки и колѣни, онъ прижался въ нимъ горячей головой.
Маргарита будто замерла вдругъ и сидѣла неподвижно какъ статуя. Она огненнымъ взоромъ глядѣла на эту лежащую у нея сѣдую и лохматую голову и лицо ея стало вдругъ слегка блѣдно, какъ-то страшно, зловѣще-жестоко и злобно. Если бы сатана когда либо воплотился въ женщину-красавицу, то принялъ бы, конечно, это лицо и это выраженіе.
— Уѣзжайте… вымолвила вдругъ Маргарита глухо.
Іоаннъ Іоанновичъ будто ждалъ этого слова и нуждался въ немъ… Онъ поднялся и, не оглядываясь, не прощаясь, почти выбѣжалъ вонъ. Чрезъ минуту онъ отъѣзжалъ отъ дому.
Маргарита осталась на томъ же креслѣ полуодѣтая, съ одной обнаженной ногой и съ тѣмъ же выраженіемъ сатанинской злобы. И снова сидѣла она и недвижна, и нѣма, и красива — какъ статуя…
Чрезъ часъ, когда она, одѣтая совсѣмъ, молчаливая, но уже грустная, а не злая, вышла садиться въ карету, въ передней явился съ задняго хода дворецкій дѣда, Масей, и передалъ графинѣ цидулю и большой сундучекъ, окованный серебромъ… Маргарита вернулась въ комнаты. Сундучекъ былъ полонъ брилліантовъ на громадную сумму.
Вмѣстѣ съ ними лежалъ кошелекъ и въ немъ тысяча новенькихъ, будто собранныхъ по одному, червонцевъ. Въ запискѣ стояло только нѣсколько словъ:
«Посылаю, что накопилъ, когда собирался жениться. Бери все себѣ, продувная цыганка… но и меня въ придачу!».
Маргарита пристально смотрѣла на великолѣпные крупные брилліанты, но лицо ея было все-таки сумрачно и все-таки мгновеніями освѣщалось будто какими-то порывами гнѣва и злобы…
Близъ Синяго моста, между Мойкой и Большой Морской, среди небольшого садика, стоялъ небольшой деревянный домъ съ подъѣздомъ, выходившимъ на Мойку. Надъ дверями домика была маленькая вывѣска:
«Брилліантщикъ Іеремія Позье».
Человѣкъ, который уже давно жилъ въ этомъ домѣ, былъ отчасти замѣчательною личностію. Швейцарецъ, родомъ изъ Женевы, онъ былъ однимъ изъ тѣхъ иноземцевъ, которые являлись въ Россію какъ бы въ своего рода Калифорнію, чтобы, не имѣя ни гроша, составить себѣ большое состояніе. Когда цѣль была достигнута, то они покидали русскую землю, не только съ благодарностью, но отрясая прахъ отъ ногъ своихъ. Впрочемъ, брилліантщикъ Позье не былъ вполнѣ похожъ на остальныхъ, ему подобныхъ иноземныхъ пришельцевъ.
Въ 1729 году, въ царствованіе Петра П, швейцарецъ Этьенъ Позье явился въ Россію вмѣстѣ съ тринадцати-лѣтнимъ сыномъ, Іереміею. Братъ его, Петръ Позье, былъ хирургомъ еще при дворѣ Петра Великаго.
По вызову брата перебраться въ новую обѣтованную землю, гдѣ легка нажива, Позье, отецъ и сынъ, двинулись изъ Женевы и, не имѣя, конечно, никакихъ средствъ, пустились въ путь пѣшкомъ. И, такимъ образомъ, долго странствуя, они прошли пѣшкомъ всю Европу, въ Гамбургѣ сѣли на корабль и явились въ Петербургъ. Дворъ оказался въ Москвѣ. Пришлось опять двинуться далѣе. Доставъ извощика, иноземцы положили на него свой маленькій скарбъ, а сами снова пѣшкомъ, только изрѣдка присаживаясь, шесть недѣль двигались отъ Петербурга до Москвы.
Съ самаго начала счастіе имъ не повезло: за недѣлю до ихъ прибытія, страшный пожаръ опустошилъ Москву; Петръ Позье погорѣлъ тоже и не могъ пріютить родныхъ. Отецъ и сынъ нанялись, поневолѣ, въ услуженіе съ французу, который былъ назначенъ комендантомъ въ городъ Архангельскъ и тотчасъ же принуждены были послѣдовать за нимъ опять въ дальній путь и очутиться послѣ швейцарскаго климата въ страшныхъ морозахъ крайняго сѣвера.
Вскорѣ комендантъ-французъ, любившій покутить, спился съ круга и умеръ. Этьенъ Позье вмѣстѣ съ мальчикомъ снова пѣшкомъ вернулись въ Петербургъ. Но здоровье старика, послѣ всѣхъ этихъ странствованій, не устояло и онъ черезъ нѣсколько времени умеръ на рукахъ пятнадцатилѣтняго мальчика, оставляемаго почти на произволъ судьбы.
По счастію, у дяди нашелся знакомый брилліантщикъ Граверо. Юный Іеремія поступилъ къ нему въ ученики и принялся за дѣло съ жаромъ, съ горячностью артиста, такъ какъ въ немъ вдругъ оказался большой талантъ. Не прошло пяти лѣтъ, какъ Позье былъ уже извѣстенъ по своимъ работамъ, но, кромѣ того, будучи еще только двадцатилѣтнимъ юношей, пріобрѣлъ себѣ уже извѣстное положеніе при дворѣ. Случилось это очень просто.
Брилліантщикъ Граверо, какъ и большая часть иноземцевъ, черезъ мѣру полюбилъ россійскую сивуху. Заказовъ у него было много и главные заказы шли изъ дворца. Анна Іоанновна любила всякаго рода золотыя вещи, любила даже глядѣть, какъ ихъ дѣлаютъ. Иногда государыня не довѣряла въ руки иностранца цѣнныя, коронныя вещи и заставляла Граверо съ ученикомъ работать во дворцѣ, въ маленькой горницѣ, около своего кабинета.
Граверо, кутившій не въ мѣру, все чаще и чаще отсутствовалъ, посылая своего ученика одного; такимъ образомъ, Іеремія Позье еще юношей сдѣлался лично извѣстенъ Аннѣ Іоанновнѣ.
Вскорѣ онъ открылъ свою мастерскую и началъ работать самостоятельно. Конечно, всѣ заказы отъ пьянаго хозяина перешли къ нему и съ этой минуты, въ продолженіи почти тридцати лѣтъ, Позье слѣдовалъ повсюду за дворомъ, работая и на придворныхъ, и на все высшее общество.
Вмѣстѣ съ этимъ, благодаря уму, крайней добросовѣстности и доброму, веселому праву, Позье былъ пріятелемъ очень многихъ иноземцевъ, игравшихъ въ Россіи болѣе важную роль. Покуда Позье дѣлалъ браслеты и брошки, они дѣлали правительственные перевороты.
Вся исторія Россіи, съ Петра II до Петра III, прошла на глазахъ Позье. И вся эта комедія, со всѣми дѣйствующими лицами, со всѣми перемѣнами декорацій, совершилась не только на его глазахъ, но на подачу руки. Онъ видѣлъ и зналъ всю закулисную, интимную сторону этой комедіи. Такъ однажды, за полчаса до того мгновенія, когда пріятель его, Лестокъ, двинулся съ цесаревной Елизаветой арестовать и свергнуть съ престола Брауншвейгскую фамилію, Позье ужиналъ у этого пріятеля.
Въ царствованіе Елизаветы положеніе Позье еще болѣе перемѣнилось къ лучшему. Онъ не только работалъ постоянно для государыни, не только былъ всегда ласково и любезно ею принятъ, но получилъ право являться безъ доклада, даже присутствовать при ея утреннемъ туалетѣ, чтобы самому надѣвать на нее свои изящныя произведенія.
Когда, за послѣдніе годы царствованія, императрица бывала часто не въ духѣ, гнѣвалась на всѣхъ окружающихъ безпричинно, то никто не смѣлъ и подступиться къ ней съ какимъ бы то ни было дѣломъ. Позье могъ явиться всегда. Принеся съ собой какую-нибудь прелестную бездѣлушку, онъ могъ легко разсѣять дурное расположеніе духа государыни. Вслѣдствіе этого, какъ-то незамѣтно, придворная роль Позье вдругъ сдѣлалась исключительною и крайне важною. Иностранные резиденты, даже императорскій австрійскій посолъ, а иногда и русскіе министры, даже канцлеръ россійскій, обращались съ просьбой къ женевцу-брилліантщику переговорить съ императрицей полушутя о какомъ-нибудь дѣлѣ, что-нибудь выпытать у нея въ бесѣдѣ, что-нибудь намекомъ довести до ея свѣдѣнія, что-нибудь выпросить, иногда только получасовую аудіенцію, въ которой она отказала. И тонкій, но добрый и симпатичный Позье всегда съ успѣхомъ исполнялъ подобнаго рода порученія.
Теперь онъ уже былъ женатъ и нажилъ за тридцать лѣтъ капиталъ, хотя не большой. Къ несчастію, русская знать любила драгоцѣнныя украшенія, дѣлала массу заказовъ, но платила крайне неисправно, а часто не платила и вовсе. Отказываться женевцу, по разнымъ соображеніямъ, было невозможно и онъ кое-какъ исполнялъ всѣ требованія, надѣясь когда-нибудь выручить хоть половину денегъ.
Со вступленіемъ на престолъ Петра Ѳедоровича, положеніе Позье, давно, съ дѣтства лично извѣстнаго государю, сразу еще болѣе улучшилось. Государь, конечно, меньше заказывалъ разныхъ вещей и поэтому Позье часто бывать во дворцѣ уже не приходилось. Но за то онъ удивилъ и обидѣлъ многихъ своей милостью къ Позье, давъ ему вдругъ чинъ бригадира арміи.
Но честный женевецъ, видѣвшій такъ близко столько царствованій, столько возвышеній, столько паденій и столько переворотовъ, начиналъ подумывать о томъ, какъ, собравъ хоть часть денегъ съ вельможныхъ должниковъ, присоединить ее въ маленькому капиталу, уже переведенному за-границу, и уѣхать изъ Россіи.
Вотъ именно у подъѣзда этого иноземца, ювелира-дипломата, однажды въ полдень остановилась карета и красивая, веселая, щегольски одѣтая дама вошла въ маленькій домикъ.
