Не знаю, от кого Николай Михайлович набрался этой дури, скорее всего от небезызвестного Вольфа Мессинга, однако в любом случае провидение отвернулось от нас. Английские самолеты будто нарочно обходили кварталы на северном берегу Шпрее стороной. Бомбили рейхстаг, заводы в Моабите, железнодорожные узлы — на Фридрихштрассе, Потсдамплац, остров Мите лежал в развалинах, а театр стоял как заговоренный. Пришлось рисковать головой, поджидая момент, когда свихнувший патриот отважится проникнуть в ложу и поставить взрыватель.
* * *
Бойкий проник в здание за три дня до юбилея, что еще раз подтвердило — взрывники у Бойкого классные. Собрать взрыватель, обеспечивающий такую точность, способны не многие.
Но русскому офицеру все по плечу!
Интересно, было ли им известно задание Бойкого?
Полагаю, да. Так или иначе Волошевскому надо было детально описать условия, в которых СВУ придется сработать, иначе трудно добиться нужного результата, а уж сделать выводы из этих данных таким молодцам как корнет Оболенский и поручик Голицын было раз плюнуть. Верьте не верьте, но мне хотелось взглянуть на этих людей. Наши судьбы были во многом схожи, но это так, к слову.
«…когда была объявлена тревога, и вопреки инструкции, требовавшей от всех, кто находился в здании, «в случае объявления тревоги «взять в гардеробе свои плащи и шляпы», — публика, позабыв о верхней одежде, сломя головы помчалась через площадь.
Ночь выдалась лунная. Бледный свет только усиливал ощущение неотвратимой, сводящей с ума беды, которую придвигал к Берлину нараставший за стенами театра рокот. Воздушные бои начались задолго до столицы, и в окно были видны световые лучи прожекторов, вспышки разрывов, мельтешение огней, подтверждавших эволюции летательных аппаратов в небе над столицей рейха.
Бойкий шел не таясь. Я поджидал его за портьерой в фойе. Брать нарушителя следует возле двери в ложу, пока будет возиться с замком. Затем тепленького дотащить до машины, в которой дежурил Первый и, считай, дело сделано. Дальше пусть он решает сам. Документы были готовы, Бойкого ждали во Франции. Там ему была приготовлена лежка.
Имея дело с человеком, обладающим нокаутирующим ударом, удобнее всего бить рукоятью пистолета по голове. Я уже совсем было собрался выйти из укрытия, как засек странное движение на верхней площадке лестницы. Что-то вроде сгустка мрака двигалось вслед за Волошевским.
Я затаил дыхание.
Из мрака выдвинулась невысокая плотная фигура. Скользила профессионально, не сразу различишь.
Сказать, что перед глазами пробежала вся моя жизнь или, что правдоподобнее, все возможные варианты моих действий, которые продумал заранее и которые рухнули в один момент, не берусь.
Волошевский вошел в ложу, агент замер.
Я тоже.
Волошевский появился через несколько минут. Должен заметить, что в ложе он действовал бесшумно. А вот в фойе позволил себе расслабиться и, не таясь, звучно ступая, двинулся к выходу. Толстяк последовал за ним. Когда они скрылись на лестнице, я фонариком дал в окно знак Первому — тревога, приготовиться! — затем последовал за толстяком. Волошевский миновал проходную, вышел через служебный вход, тихо затворил за собой дверь. Как только Бойкий покинул здание, преследователь расслабился, поспешил за Бойким. В дверях я догнал толстяка, ударил рукоятью пистолета по голове. Тот упал. Я обыскал, забрал оружие, нашел значок — так и есть, гестапо!
Что делать? Уходить? Поздно. Решил рискнуть. Одна надежда на Первого. На этот раз он не должен упустить Бойкого.
Толстяк пришел в себя. Чтобы не было шума, зажал ему рот рукой. Взгляд у гестаповца из испуганного стал осмысленным.
Я тихо спросил.
— Geheime Staatspolizei?
Тот кивнул и попытался встать. Я не стал возражать и в свою очередь представился.
— Abwehr-zweite.
Он попытался взять меня на испуг. Начал грозить трибуналом — противодействие тайной полиции и так далее.
Я показал ему его значок и посоветовал помалкивать. Его начальству будет очень интересно узнать, почему он лишился значка и позволил обездвижить себя. Затем добавил.
— Кроме, того, приятель, полагаю, здесь нас ждет такая пожива, что обоим хватит.
Толстяк оказался смышленым малым. Он признался.
— Нас двое.
— Выходит, делим на троих. Всем хватит по жирному куску. Вы еще не докладывали наверх?
— Нет, мы только что засекли русского. Он крутился возле театра.
— Догадались зачем?
Толстяк прикинулся дурачком.
— Пока нет. Может, у него здесь явка. Или логово. Место удобное — ночью, во время бомбежки, здесь пусто как у дьявола в брюхе.
— А если дело не в явке и не в тайном убежище?
Он сразу смекнул, к чему я веду, однако продолжал изображать из себя лопуха.
— А в чем?
— А в том, что нам с твоим напарником следует немедленно обговорить еще одну идею. Ложа-то находится под государственной. Очень удобно для закладки адской машины. Смекнул?
Я раскрыл карты.
— Послушай, приятель, нам повезло, мы оба вышли на этого русского. Мы оба засекли его. Теперь осталось только расстроить его дьявольский план. Если мы поведем себя по-умному и не станем ставить друг другу подножку, наград с лихвой хватит на троих. Плохо, что мы упустили его.
— Ну, это пустяк, — ухмыльнулся толстяк. — Он скрывается где-то в районе Лихтенберга. Отыскать его — дело нескольких часов.
— Даже нескольких часов может оказаться чересчур много. В любом случае мы должны все обговорить до тонкостей, иначе я свяжу тебя и первым доложу наверх.
— Ладно, — согласился он, — хотя не в наших правилах делиться добычей, но будь по-твоему. Верни оружие и значок.
— Это хорошо, что мы сумели договориться. Но все-таки ты пойдешь впереди. Я отдам оружие и значок у машины. Когда договоримся.
Толстяк скривился так, как может скривиться только агент гестапо, однако выбора у него не было.
Мы вышли на улицу, прошли с сотню метров и приблизились к черному «опелю».
Толстяк заранее поднял руки и помахал ими в знак того, что все в порядке. Когда мы приблизились и мне стало удобно стрелять, я выстрелил сначала в одного, потом в другого. Затолкал их в машину и отогнал ее в развалины.
* * *
В ложу мы с Закруткиным пробрались вдвоем. Теперь можно было не таиться. Что касается Бойкого, Толик и на этот раз упустил его.
Он так и выразился.
— Черт!! Скрылся в развалинах. Попади он только мне в руки!..
Я ни словом не упрекнул его, важнее было обезвредить мину. Это мы сделали, но ситуация очень изменилась. Гибель двух сотрудников гестапо грозила Бойкому большими неприятностями. Теперь за него возьмутся всерьез.
В пансионате, выпив коньяка, мы долго сидели друг напротив друга. Неожиданно Первый развел руками.
— Как его теперь найти? Прикажешь прочесать Лихтенберг? Пусть сам выкручивается.
— Согласен. Только самому ему не выкрутиться. Как и тем двоим.
— С белогвардейщиной разговор короткий — не мы, так гестапо.
— А если с тобой так?
— Скажу, не повезло. Лихтенберг большой, с десяток тысяч населения. Это полиции пара пустяков, поднимут на ноги своих осведомителей — и кончен бал, а мы!
— Волошевский псих? — спросил я напарника.
Толик кивнул.
— Значит, не усидит в Лихтенберге?
— Ты имеешь в виду?..
— Он не может не полюбоваться на свою работу.
* * *
Это был исторический спектакль, по крайней мере, для меня. Сошлось все сразу — фюрер, невзрачный, бледный, едва сумевший вскинуть правую руку, при этом его левая рука заметно подрагивала; волнение Магди, с затаенной надеждой ожидавшей — неужели с фюрером что-то случится?! Восторг Майендорфа и подобных ему, в мундирах и без мундиров, с небывалым энтузиазмом приветствовавшими человека, который, по моему мнению, никак не заслуживал чести быть источником стратегических решений. Я не мог отделаться от мысли, что Гитлер, этот мелкий ничтожный человечек, не более чем исполнитель чужой воли. Согласен, в этом предположении было мало смысла и много фантазии, и я пытался найти объяснение необъяснимому, но так было!
К сожалению, этот увлекательный повод для наблюдения прервал служитель театра, передавший мне записку: «Срочно на выход!»
* * *
Мы перехватили Бойкого в пивной, откуда открывался вид на фасад театра. Над главным входом уныло болтались два флага со свастикой. Дождь поливал обвисшие полотнища, а также двух СС, выставленных на ступенях.
В бирштубе мы зашли по очереди. Нам не надо было уговариваться, как взять его в тиски — мы понимали друг друга без слов. Первый устроился за соседним столом, торцом выходившем к окну. Волошевский не обратил на него внимания. Он нетерпеливо посматривал на часы. Я приземлился возле Волошевского.
