В первые годы войны за независимость Ватикан не реагировал на события в испанской Америке. Папа Пий VII, как и королевское семейство Испании, являлся пленником Наполеона и томился в заточении в Фонтенбло. Находясь в Париже в 1813 году, дипломатический посланец патриотов Мануэль Паласиос-Фахардо добивался встречи с главой Ватикана. Революционные власти в испанской Америке произвели назначение нескольких епископов на вакантные посты и хотели получить санкцию Пия VII. Тогда вступить в контакт с пленником не удалось.
Освободившись из заточения после падения Наполеона, Пий VII обрушил громы и молнии на головы испано-американцев, осмелившихся восстать против помазанника божьего Фердинанда VII. В январе 1816 года папа римский обратился с энцикликой «Этси лонгиссимо» («Хотя огромные») к священнослужителям и верующим в Америке, «находящейся под властью католического короля Испании». Папа призывал достопочтенных братьев и возлюбленных детей своих «не жалеть усилий, чтобы выкорчевать и полностью истребить гибельное сплетение бунтов и мятежей, развязанных врагами в этих странах». У верующих не может быть более высокого долга, чем «с радостью повиноваться нашему любимейшему сыну во Христе, Фердинанду».[443]
Это папское послание, как справедливо считал известный венесуэльский дипломат и историк Армандо Рохас, представляло собой сильнейший удар по испано-американской революции.[444] И нанесен он был в самый трудный момент для патриотов, когда они повсеместно терпели поражения. Энциклика Пия VII вызвала резкое обострение отношений между борцами за независимость и католической иерархией. Ссылаясь на нее, роялисты убеждали правоверных католиков порвать с «еретиками и безбожниками», прекратить сопротивление испанским карателям. Временный глава архиепископства Каракаса Хуан Висенте де Майа выступал одним из наиболее яростных проповедников «Этси лонгиссимо». С этой целью он опубликовал в мае 1817 года в «Гасета де Каракас» специальное пасторское послание. В печатном органе патриотов «Коррео де Ориноко» с ответом выступил Хуан Херман Россио, блестящий знаток теологии и яркий полемист. Высказывался, в частности, довод о том, что энциклика была силой или хитростью вырвана у папы испанским послом в Ватикане Верхарой Лагуной при содействии кардинала Консалви, отвечавшего за внешние дела Святого Престола.
Для нейтрализации враждебного выступления Пия VII Боливар и его сторонники требовали от священнослужителей публичных заявлений в поддержку республиканских учреждений. Освободитель писал Сантандеру в 1819 году: «Хватит шуток, пора ясно говорить с отцом Куэрво (архиепископ Боготы. — Авт.) и со всеми другими отцами… Бог с ужасом смотрит на преступления тирании, узурпировавшей власть. Бог одобряет создание правительства, цель которого — общественное благо… Об этом пусть многократно говорят служители Бога, к тому же вдохновенно, с благоговением, как и свойственно церковному стилю».[445] Отказ церковных деятелей от сотрудничества с республиканскими властями или же их участие в антиправительственных мятежах вынуждали патриотов смещать наиболее агрессивных защитников Фердинанда VII и высылать их в Испанию.
Поворот от конфронтации к диалогу в отношениях между церковью и патриотами наметился после выдающихся побед освободительных армий под командованием Боливара, Паэса, Сантандера над испанскими войсками. Сказалось также влияние буржуазной революции 1820 года в Испании. Испанские кортесы приняли ряд антиклерикальных законов, что привело к конфликту с Ватиканом и высылке из Мадрида папского нунция. Боливар посчитал момент подходящим для установления прямого контакта со Святым Престолом. Эта ответственная дипломатическая миссия была доверена венесуэльцу Ф. Пеньалверу и новогранадцу Э. Вергаре. Им предстояло, обосновавшись в Лондоне, попытаться вступить в переговоры с Ватиканом в целях получения утверждения папой назначения новых епископов в Великой Колумбии и заключения конкордата, закрепляющего право патроната за колумбийским правительством. В Лондоне с помощью выдающегося гуманиста Андреса Бельо ими на латинском языке было подготовлено обращение к папе римскому, направленное в марте 1820 года в Ватикан через папского нунция в Париже. Верный себе, Пий VII не ответил на этот жест доброй воли.[446]
Тогда Боливар предпринял тонкий дипломатический маневр. Он решил использовать выработанную многовековым опытом способность католической церкви учитывать реалии жизни и адаптироваться к изменениям, отказываясь, если необходимо, от догм. В марте 1821 года Освободитель отправился в город Трухильо на встречу с епископом Мериды Р. Лассо де ла Вегой, являвшимся в то время главным действующим лицом церковной иерархии в Великой Колумбии. Еще недавно Лассо де ла Вега был в стане противников независимости. На переговорах с Боливаром он согласился признать верховенство республики и обратиться к папе, чтобы просветить его относительно истинного положения дел в стране и ущерба, наносимого деятельности католической церкви отсутствием благословения святого отца. На этот раз Пий VII ответил.
Папское послание епископу Мериды прибыло в феврале 1823 года. Его тональность говорила о переходе Святого Престола на позиции нейтралитета в отношении конфликта между Испанией и ее бывшими колониями. Папа сообщал о своем горячем желании «взять на себя заботу о потребностях верующих в этих американских регионах».[447] В Великой Колумбии, а также в Перу и Чили папское послание вызвало всеобщий вздох облегчения. Ознакомившись с его текстом, Боливар писал Лассо де ла Веге: «Ответ Его Преосвященства вселяет в нас большую надежду на скорое возвращение в отеческое лоно Святого Престола. Отныне наши враги не будут заявлять, что папа исключает нас из сообщества верующих».[448] Как правительственные круги, так и верующие усматривали в новом послании Пия VII молчаливое аннулирование энциклики 1816 года. Но до окончательного примирения было еще далеко.
После смерти Пия VII Святой Престол занял Лев XII. Его энциклика «Этси иам деи» («Хотя нам»), преданная гласности в феврале 1825 года, вновь осуждала «еретиков-бунтовщиков» в Америке. Чрезвычайный и полномочный посланник И. С. Техада, направленный Боливаром в Рим в 1826 году для решения вопроса о дипломатическом признании, не смог получить аудиенцию у Льва XII, и ему пришлось покинуть Ватикан. Вскоре, однако, новый папа осознал разумность политики своего предшественника. В 1827 году Лев XII утвердил назначения на вакантные епархии в Великой Колумбии всех епископов, представленных совместно колумбийским правительством и главой местной церкви, из числа креолов, а не испанцев, как ранее. Боливар приветствовал это решение папы и считал его большой победой дела независимости. В ноябре 1828 года он обратился к Льву XII с благодарственным письмом. Дипломатическое признание Ватиканом латиноамериканских стран произошло только спустя шесть лет, уже при папе Григории XVI.
Советские латиноамериканисты в начале 70-х годов обнаружили несколько подлинных документов С. Боливара, ранее не известных исторической науке. Речь идет о письме Освободителя французскому публицисту и ученому аббату Прадту, найденном в одном из московских архивов, и двух приказах о воинских назначениях, хранившихся в бумагах жителя России польского происхождения Михаля (Мигеля) Роли-Скибицкого. В 1824 году он отправился в Южную Америку сражаться за свободу под знаменем Боливара и находился там до конца 1832 года.[449] Хотя эти находки не принадлежат к числу сенсационных открытий, в корне меняющих представления о выдающихся событиях давно минувших дней, они привлекли внимание специалистов в СССР и за рубежом. Найденные документы добавляют еще один мазок в своеобразную картину точек соприкосновения исторических судеб России и революционного потока борьбы за независимость, во главе которого стоял Боливар.
Могучая северная российская империя не могла не привлекать внимания Боливара, когда он оказался в эпицентре революционных бурь в своей стране. Престиж России уже в начале XIX века был необычайно высок. После наполеоновских войн ей принадлежала одна из решающих ролей в европейской и мировой политике. Точно не известно, как формировались представления молодого Боливара о далекой России. Однако можно высказать следующую гипотезу. Для Боливара одним из важнейших источников сведений о русском обществе, царствующем доме и внешней политике России являлся Миранда. Он пробыл в России 12 месяцев, лично общался с императрицей Екатериной II и ее царедворцами, а после отъезда пять лет, вплоть до вступления в 1792 году добровольцем в армию революционной Франции, находился в контакте с русскими дипломатами за границей и пользовался их покровительством. Мог ли Миранда не поделиться своим «русским опытом» с Боливаром в ходе их многодневного общения и бесед в Лондоне или позднее, в период первой венесуэльской республики? Так или иначе, но «следы» внимания к России можно заметить в дипломатии Боливара периода 1810–1815 годов.
