— По личной причине и чтобы избежать наказания?
— Нет, легат, ты можешь сначала наказать меня, а потом распорядиться об увольнении.
— Твои родители живы?
— Да. Мой отец — Корнелий Цельсий из Рима.
— Он одобряет твое прошение или еще ничего о нем не знает?
— Нет, моему решению предшествовали долгие размышления, и оно не связано с Е… с этой женщиной.
Легат задумался. Он не мог ни на что решиться.
— Корнелий Сабин, я скажу тебе откровенно, что для меня это дело слишком щекотливое. Я не хочу портить себе карьеру, потому что Корнелии — влиятельные люди в Риме, и кто знает, что думает твой отец по этому поводу. Я не могу уволить тебя из легиона, и о мере твоего наказания должен принять решение сам император, наш верховный полководец. Ты дашь мне слово чести, что не предпримешь попытки к бегству, и я отпущу тебя в Рим без охраны. Пусть там решают твою судьбу. Договорились, трибун?
— Договорились, легат!
В конце мая Калигула решил ехать на юг, чтобы там осуществить свою безумную идею строительства грандиозного моста между Бавли и Путеоли. Он весь горел от нетерпения, и дюжина секретарей строчили с утра до вечера приказы и распоряжения. Невзирая на возможные последствия, император затребовал в свое распоряжение все суда, в том числе предназначенные для перевозки зерна. Противоречить никто не осмеливался. Только Каллист высказал опасение, прикрыв его иронией:
— Боюсь, император, что плебеи отнесутся без понимания к твоей божественной идее. Если прекратится бесплатная раздача хлеба, чернь может обозлиться.
Калигула отмахнулся:
— Им не повредит немного поголодать. И вообще, пора решить эту неприятную проблему. Почему, собственно говоря, государство должно кормить жалких бездельников? Я удивляюсь! Кто придумал этот обычай?
— Законом он стал во времена триумвирата Помпея с Цезарем и Крассом, но и до них существовали государственные и личные пожертвования на нужды обездоленных.
Глаза Калигулы сверкнули ненавистью.
— И я знаю, почему! Во времена республики патриции покупали голоса на выборах. У бога нет в этом необходимости. Я независим от черни, меня избрали на Олимпе.
— Конечно, император, и все же некоторые вещи нельзя изменить в один миг.
— Раз так, мой дорогой Каллист, мы заставим римских бездельников немного поголодать, чтобы они постепенно начали привыкать к худшим временам.
Дальнейшим пожеланием Калигулы было сопровождение всей его семьи и друзей. Среди приглашенных оказался и Лентулий Гетулик, легат Верхней Германии, и Валерий Азиатик, и даже Сенека, опальный поэт. Все они должны были принимать участие в спектакле императора. Лоллии Павлине, почти забытой им супруге, Калигула позволил короткое время еще раз побыть императрицей, но роль свою она должна была разделить с Пираллией.
Сенека, в душе республиканец, заметил, обращаясь к Ливилле:
— Вот они, достижения принципата! Император может позволить себе все! Нет закона, который привлек бы его к ответственности или заставил обратиться за советом. Во времена республики ни один консул, ни один член триумвирата не осмелился бы так поступить с народом. Я тоже не сторонник раздачи бесплатного хлеба, но сие узаконено более ста лет назад.
— Как раз это и сподвигло моего брата не принимать их во внимание. Он всегда все будет делать наперекор.
— Возможно, однажды он зайдет слишком далеко…
— На это мы и надеемся, — сказала Ливилла так тихо, что Сенека не расслышал.
Весь римский флот был собран, чтобы сопроводить роскошное судно императора на юг. Военные и транспортные суда выстроились за стовесельной галерой, на которой красовалось пурпурное знамя империи с римским орлом. Весенний ветер надувал паруса всех цветов и оттенков. Из-за своих размеров огромный корабль императора едва передвигался, но его строили специально для путешествий вдоль берега, и он довольно быстро мог пристать в любом месте.
Гордый, как маленький мальчик, который показывает свои игрушки, вел император Пираллию по палубе корабля. Маленькие и большие залы тянулись вдоль ряда аркад, построенных по кругу, чередуясь с искусно разбитыми миниатюрными садами, крошечными фонтанами из бронзы и мрамора. Вся мебель была изготовлена из ценных пород дерева и слоновой кости, но даже восхищенной Пираллии бросилась в глаза небрежная работа мастеров. Нетерпеливый император постоянно торопил их, подбадривая подарками. Поэтому, хотя при работе и использовались самые дорогие материалы, но от многого, увиденного на корабле, создавалось впечатление наскоро изготовленных декораций, которые разберут после представления.
Позолота на деревянных колоннах и стенах уже местами отошла, но Калигула, казалось, ничего этого не замечал. Они с Пираллией спустились ниже, где император с гордостью продемонстрировал ей маленькие термы с тремя ваннами: для холодной, теплой и горячей воды. И здесь поспешная работа давала о себе знать: цветная мозаика уже начала крошиться, а детали, выполненные из чистого золота, казались аляповатой подделкой, столь грубо они были изготовлены.
— Чем не отблеск Олимпа? — с гордостью спросил довольный Калигула.
— На этот вопрос я не смогу ответить, потому что никогда там не была, — дерзко ответила Пираллия. Император любил ее неуважительные, дерзкие замечания и пропустил насмешку мимо ушей.
— Но тебе ведь здесь нравится?
Пираллию тронул просящий о поддержке тон маленького ребенка, который так гордится своей игрушкой.
— Я просто потеряла дар речи от восторга и удивления. Другого такого корабля, пожалуй, во всем свете не найдешь. Думаю, что знаменитые парусники Клеопатры просто меркнут перед блеском этого.
Взгляд Калигулы смягчился.
— Ты умеешь говорить приятное, Пираллия. Я тоже считаю, что превзошел Клеопатру. Внизу нет ничего интересного: только печи для подогрева воды и кухня. Посмотрим, что наверху.
Там, под белыми навесами, гостей ждали удобные лежаки, а на маленьких столиках — вазы с фруктами и орехами.
Как только они появились, все с благоговением склоняли головы перед божественным императором, но Лоллия Павлина отвернулась, увидев Пираллию. Калигула тут же заметил ее презрительный жест и с насмешкой сказал:
— Павлина, любимая, не отворачивайся, ведь я хочу представить тебе почетную гостью. Моя подруга Пираллия, которую я давно бы сделал своей женой, если бы она захотела.
Император устроился на лежаке и приказал Павлине занять место справа от него.
— А ты, Пираллия, садись слева.
Потом он обратился к Эмилию Лепиду, который стоял неподалеку:
— Как тебе нравится, друг мой? Самая скучная и самая глупая женщина в Риме рядом с моей умной, пылкой возлюбленной. А между ними император, соединяющий противоположности своей божественной персоной.
Лепид подошел ближе.
— Красиво сказано, император. Жизнь была очень скучна, не будь этих противоположностей.
Зевнув, Калигула поднялся.
— Она и так достаточно скучна. Завтра мы бросим якорь в Антиуме, моем родном городе. Придумай что-нибудь, Лепид, я хочу порадовать народ. Нужна шутка.
— Добрая или злая?
Калигула рассмеялся.
— Конечно, добрая, потому что я там родился.
Он подхватил Лепида под руку и отошел с ним в сторону.
Пираллия, по-прежнему сидевшая рядом с Павлиной, почтительно спросила:
— Могу ли я удалиться, Августа?
— Даже должна, но сначала я хочу тебя кое о чем спросить.
Она произнесла это злобно, не глядя на Пираллию. Та сидела опустив голову и молча ждала вопроса.
— Что ты делаешь, чтобы развеселить императора, расположить его к себе?
Подмешиваешь какое-нибудь любовное зелье или это твое искусство проститутки, в котором я ничего не понимаю?
— Ни то, ни другое, Августа, — ответила Пираллия спокойно. — Но мне нравится император, возможно, я даже люблю его, и он, похоже, это чувствует.
Павлина резко развернулась и озадаченно посмотрела на собеседницу.
— Ты любишь императора? — спросила она, не в силах поверить услышанному.
— Возможно. Во всяком случае, я принимаю его странности, всегда рядом, когда он нуждается во мне.
— Не понимаю… Он делает тебе подарки?
— Небольшие. Оплачивает услуги, как обычно платят проституткам.
— Ты находишь правильным, что он предпочитает тебя своей супруге?
— Я к этому не стремлюсь. Он дважды предлагал мне брак, но я не согласилась. Я не хочу вытеснить тебя, Августа, но не могу и отказаться приходить к нему. Какие у меня могут быть на то причины?
Павлина отвернулась, но немного погодя примирительно сказала:
— Теперь ты можешь идти.
Пираллия поклонилась.
— Ты не должна ненавидеть его, Августа. Он странный и одинокий человек. Ты не должна его ненавидеть…
