А я уж подумала, что-то пошло не так.
Часовщик поспешил объяснить, что долго выспрашивал место стоянки “Редрута”, Дрозда же нашел в большом воодушевлении – оказалось, вместе с английской эскадрой тот отбывает на север.
– Вот как? – удивилась Ширин. – Он поступил во флот?
Задиг расхохотался.
– Нет, биби-джи, менее всего Дрозд склонен к мореходству. Он зачислен художником. По его словам, сейчас это модно: для потомков живописец запечатлевает подвиги и победы армии, которую сопровождает в походе. Приглашение поступило от полковника, нельзя упускать такой шанс. Завтра Дрозд отплывает.
– Какая жалость! – огорчилась Ширин. – Я бы хотела с ним познакомиться.
– И он мечтает о встрече с вами, биби-джи. Во время кантонского кризиса Дрозд бывал в доме Бахрам-бхая. Он бы желал выразить вам свои соболезнования, но, к сожалению, уже не успевает. Дрозд шлет вам привет и обещает по возвращении нанести визит вместе со своей подругой Полетт.
– Вы и ее видели?
– Да, она тоже хочет встретиться с вами. Знаете, Полетт была на острове, когда обнаружили тело Бахрама.
– Правда? Я не знала. Удивительное совпадение.
– Вовсе нет, биби-джи, Полетт много времени проводит на Гонконге. – Задиг показал на остров: – Видите вон тот высокий холм? Мистер Пенроуз, попечитель девушки, устроил там ботанический питомник. Однако он слаб здоровьем, и забота о растениях легла на плечи Полетт, которая ежедневно к ним наведывается.
– Одна?
– Зачастую одна. Она облачается в мужскую одежду, и никто к ней не пристает. В тот день Полетт была на холме. От питомника хороший обзор бухты и берега; заметив суету, Полетт спустилась к песчаной косе, где увидела Вико, секретаря и ласкаров с “Анахиты”, сгрудившихся у тела Бахрама.
Ширин долго молчала, глядя на махину острова, потом сказала:
– Я бы хотела поговорить с Полетт.
– Уверен, возможность скоро представится, ибо желания ваши обоюдны.
В сумрачной каморке Раджу оцепенело слушал новости от Ноб Киссина-бабу: отец его уже не в Макао, но служит в Кантоне; связаться с ним невозможно, поскольку Жемчужная река блокирована; всякая попытка послать ему весточку чревата опасностью навлечь подозрение, однако попробовать можно…
Не утерпев, он перебил гомусту:
– Апни читхи ликечхилен на? Вы же ему писали, верно? Сообщили о моем приезде?
– Да, конечно. Но, видимо, письмо его не застало, он уже покинул Макао. К моему приезду связь с ним была утрачена.
Не слушая объяснений, Раджу напустился на вестника, словно тот был всему причиной:
– Но почему он уехал, почему не дождался?
– Потому что ничего не знал. Вины его в том нет, разве мог он представить, что ты отправишься на его поиски? Знай он об этом, он бы, конечно, дождался. Надо только придумать, как его известить, и тогда он сразу за тобой приедет.
– Но сейчас-то как мне быть? – в отчаянии воскликнул Раджу. – Где жить, у кого?
Слезы в его голосе встревожили гомусту.
– Послушай, завтра я отбываю на “Ибисе”, капитаном которого назначен мистер Рейд. Если хочешь, возьмем тебя юнгой.
– Нет! – сверкнул глазами Раджу. – Не нужен мне другой корабль! На “Лани” у меня друзья, зачем нам расставаться? Мало того, что я не встретился с отцом, так вы намерены лишить меня товарищей?
Обвинение, звеневшее в его тоне, не оставило бабу иного выбора, как мысленно воззвать к небесам – Хе гобиндо, хе гопал! Ноб Киссин уже раскаялся, что взвалил на себя этакую обузу, – не разыщи он в Калькутте мальчика и его мать, сейчас жил бы спокойно.
Но решение о том, как уже часто бывало, приняла его духовная наставница мать Тарамони. Давно взирая на Нила с материнской любовью, она повелела, чтоб по возвращении из Китая гомуста непременно отыскал его жену. Ты просто обязан, сказала наставница, известить несчастную женщину, что муж ее жив и когда-нибудь заберет ее вместе с сыном.
Невзирая на имевшиеся сомнения, Ноб Киссин подчинился наказу матери Тарамони, думая, что тем дело и кончится. Ему даже в голову не пришло, сколь серьезную опасность представляет своенравный упрямый мальчишка, который, получив известие, тотчас принялся канючить, требуя, чтобы Ноб Киссин, всего лишь посланник, поспешествовал ему в поисках отца.
Гомуста, конечно, пытался возразить, но ему помешала злосчастная черта его натуры – неизбывный страх перед детьми. Не по зубам коварным сетам и жестоким заминдарам, он не умел сопротивляться просьбе ребенка, и причиной тому было не его мягкосердие, но безотчетный страх перед ужасной силой детской беспомощности. Когда распахнутые ребячьи глаза светились гневом или огорчением, ему казалось, что они обладают способностью к нанесению всяческой порчи. Он был готов на что угодно, лишь бы избежать их проклятия, а Раджу как будто это угадал и воспользовался его слабостью, осадив мольбами, улещеньем и скрытыми угрозами.
И мамаша вовсе не пыталась одернуть парня, но, напротив, примкнула к его горячим просьбам: в Калькутте сына ничего не ждет, он стал непоседлив и неуправляем. Коли останется здесь, он плохо кончит, пусть уж послушается зова сердца и едет на поиски отца.
И вот Ноб Киссин согласился всучить мальчишку Захарию, полагая, что нужно лишь добраться до Макао, а там им озаботится отец.
И нате вам!
– Послушай, Раджу, ведь я предупреждал, что будет трудно, – сказал гомуста. – Но ты был тверд в своем решении ехать, невзирая на любые преграды. Так прояви терпение. Обещаю, я что-нибудь придумаю, только надо подождать.
И вот тут возник тот взгляд, которого он больше всего боялся, – в распахнутых глазах мальчика плескались боль и огорчение.
– А сколько ждать?
Взбаламученный Ноб Киссин вскочил на ноги:
– Не знаю. Я ухожу, пора повидаться с мистером Дафти. Пока меня нет, подумай, что тебе делать.
Гомуста скрылся. Раджу съежился в углу каморки, перед затуманенным взором его вновь возникла картина ареста, два года назад произошедшего в их калькуттском доме. На крыше они с отцом запускали воздушных змеев, когда камердинер сообщил о приходе полицмейстера с вооруженным конвоем. Отец обещал вернуться через десять минут. Даже после того, как его увезли в крытом экипаже, Раджу еще долго ждал на крыше.
Сейчас его вновь охватило то давнее зябкое ощущение пустоты и брошенности, но теперь он был старше и больше не верил обещаниям. Он понял, что нельзя ждать, пока Ноб Киссин или кто другой распорядится его судьбой, до воссоединения с отцом все придется решать самому. От мысли этой легче не стало, ибо он понятия не имел, куда податься и что делать.
И тут в переборку, отделявшую от трюма обозников, знакомо постучали, а следом послышался голос Дики:
– Эй, Раджу, ты там, что ли?
– Да.
– А чего так? Ты же куда-то намылился, в Маку или как его там.
– Облом, мля. Дядя уехал.
– И чего будешь делать?
– Не знаю, мля.
Через паузу Дики сказал:
– Слушай, давай к нам в оркестр, а? Нынче я слышал, как тамбурмажор говорил о нехватке флейтистов.
Уже смеркалось, когда офицеры вернулись с линкора. Взбираясь по забортному трапу, субалтерны возбужденно переговаривались, слышался голос живчика-корнета:
– Надо же, какое невезенье! А я уж размечтался, как укокошу своего первого косоглазого…
Капитан Ми замыкал подъем, но говорил всех громче:
– Уж будьте покойны, эти сволочные ирландцы не преминут похвастать своими приключениями на севере…
Кесри предположил, что бенгальских волонтеров не отправляют на боевую позицию. Это радовало, ибо после недавних передряг подразделение было
