Еще до того как столица была перенесена в Петербург, у Г. И. Головкина оказалось достаточно времени, чтобы заняться благоустройством своей подмосковной. Человек, наживший огромные богатства — в Петербурге ему принадлежал весь Каменный остров, — канцлер отличался редкой скупостью и расчетливостью. Былую пустошь он превращает в заселенную деревню, а потом и в село, построив здесь церковь Троицы. В 1704 году за ним уже значится «село Конково, а в селе церковь св. Троицы, да новоселенная деревня Конково, на Большой Калужской дороге, едучи с Москвы, на левой стороне, в ней девять дворов крестьянских, а крестьяне переведены из разных его деревень Боровского и Каширского уездов».
Но преданно служивший Петру I Г. И. Головкин умеет остаться в фаворе и у следующих венценосцев. Его преданность каждому очередному царю не вызывает ни малейших сомнений. Екатерина I поручает ему свое завещание в пользу сына царевича Алексея — Петра II, и Г. И. Головкин успевает его вовремя уничтожить в 1730 году, поскольку, согласно воле Екатерины, дальнейшими наследницами объявлялись ее дочери. Освободив путь для Анны Иоанновны, Г. И. Головкин становится довереннейшим членом ее Совета, и это главным образом благодаря ему не удается ограничить самодержавные права императрицы «Кондициями».
Ту же линию приверженности дому Анны Иоанновны продолжает и сын Головкина Михаил, ставший вице-канцлером внутренних дел при правительнице Анне Леопольдовне. Он всячески торопит правительницу с провозглашением ее императрицей и потому после захвата власти Елизаветой Петровной становится государственным преступником. Елизавета приговаривает его к смертной казни, замененной в виде исключительной милости пожизненной ссылкой в зимовье Германг в Якутии. Отношение ко всей семье Головкиных при новом дворе резко меняется. Брат М. Г. Головкина Александр, к которому переходит Коньково, предпочитает остаться за границей — он был русским посланником в Берлине, Париже, Голландии. Судьбы почти всех его потомков с тех пор связаны с Голландией. В 1752 году А. Г. Головкин продает Коньково другому канцлеру — Михаилу Ларионовичу Воронцову. «Село Конково, что была деревня Степановская, Бесова тож, на враге» имеет к тому времени и церковь, и «помещиков двор с каменным строением».
Проект дворца в Конькове.
И снова главными, а в этом случае решающими, оказываются положение при дворе и родственные связи. Не выделявшийся никакими действительными талантами и способностями к государственной деятельности, М. Л. Воронцов знал Елизавету Петровну со времени ее пребывания цесаревной, постоянно состоял при ней и оказывал немаловажные услуги в материальном отношении за счет капиталов своего брата, Романа Ларионовича, женатого на богатейшей купчихе-сибирячке. К тому же Михаил Ларионович стал мужем любимой двоюродной сестры императрицы. Дом Воронцовых играл при дворе и свою особую роль — здесь, на частной почве, императрица постоянно виделась со всеми иностранными посланниками, могла составить о них представление, а подчас и вести переговоры. Светский образ жизни красавицы Анны Карловны Воронцовой, урожденной Скавронской, давал для этого все возможности. Связанный постоянно с Петербургом и загородными резиденциями императрицы, М. Л. Воронцов тем не менее находит время и для Конькова. В годы его хозяйствования здесь разбивается необычный парк — из берез, с геометрически распланированными аллеями, сооружается обелиск, впоследствии перевезенный в московский Донской монастырь. Среди тех, кто живет вместе с Воронцовыми в Конькове, воспитанница канцлера, президент Российской Академии наук Екатерина Романовна Дашкова и ее брат Александр, покровитель А. Н. Радищева.
Безоговорочные сторонники Петра III, супруги Воронцовы если и не подвергаются опале с приходом к власти Екатерины II, то все же их положение при дворе заметно меняется. Поэтому сразу после смерти мужа, в 1767 году, А. К. Воронцова торопится избавиться от Конькова — ее жизнь ограничивается теперь Петербургом, богатейшим воронцовским дворцом в Литейной части столицы на Неве. В права владелицы Конькова входит А. Н. Зиновьева, тетка всемогущих братьев Орловых.
Дочь известного русского кораблестроителя Наума Сенявина, жена петербургского генерал-полицмейстера, А. Н. Зиновьева за недолгие годы хозяйствования в Конькове оставила по себе память страшную. Хотя к этому времени уже подходило к концу следствие по делу Салтычихи, Зиновьева мало чем разнилась от своей соседки по усадьбе. Скорая на руку, грубая, сварливого нрава, она отличалась к тому же редкой жестокостью в расправах с крепостными и даже с членами собственной семьи. Энергичная и расчетливая хозяйка, она присоединяет Коньково к ранее купленной части тех же соседних земель, разделенных еще в Смутное время. До 1609 года эта часть, получившая название Конькова-Сергиевского, находилась во владении Петра Никитича Шереметева, позднее — стольника Д. М. Толочанова и его наследников. Только в 1710 году коньковская земля входит в число владений Голицыных, которые сохраняют ее за собой до конца 1750-х годов. Братья Орловы — постоянные гости в Конькове и при жизни своей тетки Зиновьевой, и после ее смерти в 1773 году. Но с 1776 года все коньковские земли уже числятся за Дворцовым ведомством.
Проект Баженова так и остался неосуществленным. Появившиеся скромные строения — о них позволяют судить два сохранившихся одноэтажных деревянных флигеля. К тому же времени относилось сооружение трапезной, двухъярусной колокольни и внутренняя отделка церкви, которая к середине XIX столетия достраивается еще и правым приделом.
По сравнению с другими подмосковными селами Коньково многолюдностью не отличалось. В нем насчитывалось тогда же сорок дворов и около трехсот человек жителей, хотя сел числилось два. Путеводитель 1839 года указывал на Старой Калужской дороге, «едучи от Москвы», Сергиевское-Коньково и Коньково-Троицкое, за которым находилась первая почтовая станция — Теплые Станы.
Число жителей остается и в дальнейшем без существенных изменений, разве что сокращалось число мужчин, уходивших на заработки. Своих промышленных предприятий в Конькове так и не появилось, зато открылись училище, два трактира и существовала «одна летняя дача». В девяностых годах усадебная часть принадлежала двум владельцам — почетным потомственным гражданам Ирошниковым и однофамильцу или отдаленному потомку первых владельцев — коллежскому советнику В. П. Безобразову.
Сохранялся парк Конькова и старый барский дом, но перевезенный в Царицыно и занятый под управление дворцовой волости. Существует и еще один связанный с Коньковом превосходный памятник русского искусства — портрет Е. Н. Орловой кисти Федора Рокотова, запечатлевшего образы большинства членов орловской семьи. И выбор Г. Г. Орловым художника не был случаен: обращение к любимому московскому портретисту представлялось своеобразным проявлением фрондерства. Скорее всего, Орловы обращаются к Рокотову после свадьбы — естественный жест влюбленного супруга, — где-то около 1776 года.
И торжественная пышность портрета совсем по-иному, чем державинские строки, рисует образ удачливой соперницы великой Екатерины. Орлову трудно себе представить робким подростком, потерянным среди придворной роскоши. Зато в прямом взгляде спокойных глаз, четком рисунке рта, твердом абрисе подбородка есть та воля, которая позволила ей не побояться гнева императрицы, целых пять лет прожить под угрозой царского наказания. Наверное, есть в такой внутренней решительности что-то от деда, адмирала А. Н. Сенявина, и от прямой жестокости матери, какой бы мягкой и поэтичной ни хотела казаться сама графиня. Такова разгадка одного из лучших полотен Третьяковской галереи, подсказанная страницами истории Конькова.
Дворец, в котором никто никогда не жил. Беседки, из которых хозяева не любовались видами. Парк, по аллеям и дорожкам которого никогда не ходили. А между тем все они существуют, неся на себе печать талантливейших зодчих, интереснейших архитектурных замыслов. Царицыно… Нет усадьбы, которая бы повторила его судьбу.
Расцвет правления Екатерины II. Наконец-то подавлен Пугачевский бунт. Наконец-то с нарушением всех международных законов и дипломатических норм выловлена и привезена в Петропавловскую крепость молодая женщина. Кто-то назовет ее княжной Таракановой (сама она и ее окружение этого имени не употребляли), вся Европа — принцессой Елизаветой, видя в ней родную дочь императрицы Елизаветы Петровны от морганатического брака с очередным фаворитом. Дело не в том, кем была эта женщина, — удушливая промозглая сырость казематов положила конец ее жизни, и это главное. В эйфории удач императрица решила побаловать себя еще одной подмосковной. Василий Иванович Баженов должен был превратить былую Черную Грязь, былую пустошь при селе Коломенском в Царицыно, романтическое, фантастическое, в подсказанном, как уверяли современники, Григорием Александровичем Потемкиным-Таврическим готическом стиле. Впрочем, готический стиль они готовы были видеть и в разнобое кремлевских стен и башен. Местность с ее холмами и прудами, с густым лесом была слишком хороша, чтобы не увлечь В. И. Баженова. Один замысел опережал другой: руины, гроты, отдельные здания, причудливые мосты, беседки — все было возможно, и ни на что императрица не жалела средств. Но — настал 1785 год, и императрица решила собственными глазами увидеть новую подмосковную. Ничто не предвещало гнева или беды. Это было неожиданностью для всех: не доезжая до Царицына, едва увидев издалека дворец, Екатерина вскрикнула и приказала поворачивать лошадей. Как можно скорее, как можно дальше от проклятого места: в очертаниях дворца царицу поразило привидевшееся сходство с катафалком.
