— Вот оно!
Посох наткнулся в глубине на что-то твердое. Нищий сунул руку в ворох травы и нащупал мушкеты. Их было три. Все с той же довольной усмешкой он, как видно, что-то задумав, снова набросал траву ворохом, прикрыв находку, и как ни в чем не бывало крикнул:
— Ну что, Ясубэй, нашел?
— Нет. А ты?
— Тоже нет, — ответил Нищий.
— Тогда хватит искать, пожалуй. Может, мы сами лишнего напридумывали.
В тот же день, когда достаточно стемнело, Осэн, дождавшись, пока выйдет луна, отправилась на перевал Ёродзу. Она собиралась забрать из тайника те три мушкета, что Хаято спрятал в лесу.
Дзиндзюро, выслушав рассказ Хаято о его приключениях, напоследок сказал, что, поскольку дело очень опасное, лучше все бросить и туда больше не возвращаться. Осэн, которая делала вид, что вовсе не прислушивается к разговору, никого не спросив и ни с кем не посоветовавшись, потихоньку выскользнула из их тайного убежища. Между тем оставшиеся в доме Дзиндзюро и Хаято были заняты сборами, намереваясь тоже вскоре отсюда ретироваться и перебраться в город, поближе к замку.
Горная тропинка была объята сумраком ночи. Со дна ущелья доносилось неумолчное журчанье бурной речки. Вокруг было так безлюдно и мрачно, что и мужчине стало бы не по себе. Полускрытая кручей, что громоздилась по ту сторону ущелья, луна ярко освещала пока лишь вершину. В горах царила тишина. Слышно было, как под легчайшим дуновением ветерка чуть шелестит листва на деревьях.
Хаято предупреждал, что в горах, наверное, расставили караулы, и Осэн, сознавая степень риска, вполне допускала, что ее могут обнаружить. Тем не менее она была преисполнена решимости довести дело до конца. Через день должна была состояться передача замка. Она рассчитывала пронести в город мушкеты, чтобы с их помощью вызвать столкновение между сёгунскими войсками, прибывшими в Ако, и гарнизоном. Другого способа выполнить порученное ей дело у Осэн, судя по всему, не оставалось. Дзиндзюро и его спутники считали такой путь слишком рискованным. К вящей досаде Осэн, они, похоже, готовы были все бросить и скрыться.
Вскоре она вышла на горную террасу, где призрачно белела трава в лунных лучах. Чтобы добраться до тайника, надо было обогнуть лишенную растительности каменистую террасу и углубиться в сосновый бор. Там, как она слышала, должны быть путеводные знаки — зарубки на деревьях, сделанные мечом.
Завидев рощу, Осэн сразу же поняла, что это та самая, которая ей нужна. В лесу, где ничто не выдавало присутствия человека, лунные блики играли и переливались, окрашивая мерцающим светом траву. Осэн остановилась, принялась внимательно оглядывать стволы деревьев вокруг и, несмотря на плохую видимость, довольно легко отыскала нечто, очень похожее на зарубки. Далее, мысленно протянув нить между зарубками, найти у самых корней дерева ворох травы было и вовсе делом несложным. Она разгребла траву и убедилась, что мушкеты на месте. Вздохнув с облегчением, Осэн уже потянулась, чтобы подобрать мушкеты с земли, как вдруг почувствовала, что кто-то, словно тисками, сжал ее руку.
— Ах! — вырвалось у Осэн.
Она попыталась спастись бегством, но получила такой тычок кулаком, что, как подкошенная, беспомощно осела на траву. До нее дошло, что ее противник не кто иной, как тот самый диковинный нищий, что так неожиданно явился ночью на защиту Кураноскэ, когда того, казалось, уже поймали в западню. Нищий половинкой своего разрубленного посоха пригвоздил подол кимоно Осэн к земле, тем самым лишив ее возможности двигаться.
— Давно жду вас, сударыня! — сказал он жестко с ноткой торжества в голосе.
Осэн, поначалу пытавшаяся вырваться и убежать, поняла тщетность своих усилий и более не сопротивлялась.
— Ладно, убивайте! — выдохнула она.
— Во всяком случае до этого хочу вас кое о чем расспросить. Советую не запираться и выкладывать все начистоту.
— О чем это еще? Нам с вами, сударь, не о чем разговаривать. Можете спрашивать, а ответа все равно не дождетесь! — заявила Осэн и отвернулась.
Пробивавшаяся сквозь кроны сосен луна высветила ее красивый бледный профиль.
— А вы, сударыня, видать, крепкий орешек! Но я ведь пока вам больно не делаю, разговариваю по-хорошему…
— Откуда вам, сударь знать, больно мне или не больно! Чудные речи вы ведете.
Нищий, как видно, не находя аргументов, на некоторое время умолк, затем кивнул:
— Ну, что ж, коли так… — и зычно крикнул кому-то: «Э-эй!»
Улучив мгновенье, Осэн молниеносно выхватила спрятанный на груди кинжал, надеясь поразить врага, но увы, вскоре обнаружила, что целит лезвием себе же в грудь.
— Не шалить! — прикрикнул Нищий, перехватив руку с клинком. Поверженная на землю Осэн упрямо молчала, с ненавистью глядя на противника. Наступило гнетущее безмолвие. Только листва в темных зарослях чуть трепетала в лунном сиянье.
— Умирать не обязательно, — тихо сказал Нищий, отобрав у пленницы кинжал.
— Уходите, и поскорее, а то здесь скоро появятся люди, — неожиданно добавил он.
Осэн удивленно взглянула на него широко раскрытыми глазами:
— Вы хотите сказать, что отпускаете меня?
— Да. На что мне видеть, как прольется ваша кровь?! Убирайтесь куда-нибудь подальше. Вон, сюда уже идут!
И впрямь, в роще уже слышались чьи-то торопливые шаги. Осэн как будто бы не спешила вставать с земли, но Нищий буквально силой заставил ее подняться и идти прочь. Вскоре силуэт женщины растворился в лесном сумраке.
— Звали?
Двое караульных-асигару появились вдалеке, шумно раздвигая высокую траву.
— Молодцы, ребята, стараетесь! Здесь три мушкета было спрятано. Вы их приберите и раздолбайте вдребезги — только и всего.
— Слушаемся! — отвечали асигару.
Вытащив из травы мушкеты, они взяли их за стволы и принялись изо всех сил молотить по соснам. Во все стороны летели ошметки коры, пахучая прозрачная смола сочилась из глубоких ссадин на деревьях. Вскоре изуродованные и приведенные в полную негодность мушкеты были снова заброшены в траву.
— Молодцы, ребята! — похвалил Нищий. — Теперь сторожите хорошенько. Наверное, это ваше последнее дежурство, служба-то кончается… — мягко сказал он и вместе с солдатами покинул рощу.
На дороге они расстались. Асигару остались на посту, а Нищий пошел по извилистой тропе вниз, под гору.
Все наводило на мысль о том, что перекинувшиеся к врагу ронины из окружения Кураноскэ и иже с ними представляют собой сверх ожиданий изрядную силу. Нищий невольно подумал о том человеке, что подослал всех этих лазутчиков. Не зная противника, он заочно чувствовал к нему уважение.
Вскоре послышалось журчанье, и сквозь деревья проглянула озаренная луной река Тигуса.
Вечер был уже недалек. Насколько хватало взора, все вокруг сияло и лучилось, но пышные краски цветущих садов уже поблекли в преддверии надвигающихся сумерек. Под покровом пылающих облаков мирное предвечернее сиянье заливало землю. То было последнее пышное убранство, в которое облачился мир в ожидании ночи, что вскоре должна была накрыть окрестности черным, как тушь, покровом. От устья реки ветерок доносил запах моря в струйках белесого дыма от костров солеваров. Как было заведено испокон веков, понемногу сгущалась мгла.
То был последний вечер… На следующий день была назначена передача замка. Направленный для приема замка отряд под предводительством Вакидзаки Авадзиноками уже вступил в город и разбил бивуак перед главными воротами замка. Знамена Авадзиноками виднелись в просветах меж редкими соснами.
Кураноскэ в одиночестве озирал окрестности из окна донжона. Все приготовления были окончены, оставалось только дождаться завтрашнего дня, когда в час Зайца[113] должна была состояться церемония передачи.
Сейчас, когда предстояло расстаться с замком, родным и близким для всех самураев клана, казалось, в эти стены вместилась вся беспредельная печаль, теснившая сердца обитателей цитадели. Стоя у окна, Кураноскэ видел всех своих самураев: и тех, что молчаливо толпились по обе стороны ворот, и тех, что пересекали в разных направлениях плац. Здесь были не только те, что связали себя клятвой мести, но и другие, объятые тревогой за жен и детей, за свою собственную жизнь. Все они сегодня оставили прочие дела и собрались в замок. Испокон веков этот замок был их общим домом. Когда, возвращаясь из чужедальних краев, кто-нибудь из них видел наконец с пограничного перевала белые стены главной башни замка, радостное ощущение теплой волной захлестывало сердце: «Ну, вот я и вернулся домой!» В решительный час ради этого замка они готовы были отдать жизнь. Многие с младых лет видели, как их деды и отцы каждый день шли на службу по мосту, ведущему к главным воротам, и росли, зная, что после смерти отцов они заменят их и тем же путем ежедневно будут приходить в замок. Как в старом, покинутом доме остаются радости и печали его бывших обитателей, так в каждом дереве, в каждом камне, в каждой царапине на стене замка жили радости и огорчения всех самураев клана, каждому здесь было дорого что-то свое, и бесчисленные воспоминания наполняли души тоской. Все знали, что сегодня они в последний раз пришли сюда…
