Примакова В. М.) ЦК ВКП(б) т. Власову, в дело (3)
27.8.36
Заседание Партколлегии КПК № 146/2 Слушали: дело Примакова В. М. Примаков Виталий Маркович, г. р. 97, член ВКП(б) с 1914 (партбилет изъят НКВД), последнее время комкор, заместитель командующего войсками Ленинградского Военного Округа.
Обвиняется в контрреволюционной троцкистской деятельности.
(Доклад т. Семенова, заочно)
Постановили: исключить Примакова В. М. из рядов ВКП(б) как контрреволюционера.
Секретарь Парткомиссии Шкирятов
Совершенно секретно
Комиссия Партийного контроля при ЦК ВКП(б)
тов. Шкирятову
Направляю Вам заявление Виталия Примакова.
Зам. Народного комиссара Внутренних дел Союза ССР
Агранов 3 сент. 1936
№ 57554
ЗАЯВЛЕНИЕ
Постановлением Партколлегии КПК от 27.VIII1936 я исключен из партии как контрреволюционер-троцкист. Постановление это объявлено мне через Следователя НКВД т. Слуцкого.
Я не контрреволюционер и не троцкист, я большевик.
В 1928 году я признал свои троцкистские ошибки и порвал с троцкистами, причем для того, чтобы троцкистское прошлое не тянуло меня назад, порвал не только принципиально, но перестал встречаться с троцкистами, даже с теми из них, с кем был наиболее близок (Пятаков, Радек)...
...Уверен, что моя невиновность будет доказана и следствием НКВД.
Прошу о пересмотре по моему делу и восстановлении меня в партии.
Виталий Примаков
31. VIII 36 года Москва
Секретно
Комиссия Партийного контроля при ЦК ВКП(б) СПО НКВД т. Молчанову (для ознакомления
Примакова В. М.), ЦК ВКП(б) т. Власову, в дело (3)
Выписка из протокола Партколлегии КПК
М 155 пункт 8 от 5.Х 1936
Слушали:
8. Дело Примакова В. М.
Примаков Виталий Маркович, г. р. 1897, член ВКП(б) с 1914 (партбилет М 0471519 — изъят НКВД), последняя работа — Зам. командующего войсками Ленинградского Военного Округа — обвиняется в контрреволюционной троцкистской деятельности.
Партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) 27 августа 1936 г. постановила исключить Примакова В. М. из рядов ВКП(б) как контрреволюционера.
В настоящее время арестован НКВД.
Просит о пересмотре дела.
(докладчик т. Анискин, заочно)
Постановили:
В пересмотре дела Примакову В. М. отказать.
Секретарь Партколлегии Шкирятов
18 августа на Щелковском аэродроме состоялся традиционный воздушный парад. Великая авиационная держава рукоплескала героям-соколам.
«...Стальные руки-крылья,— гремело над летным полем, заглушая рев проносившихся эскадрилий,— а вместо сердца пламенный мотор...»
Фигурный строй самолетов серебристыми крестиками по синему шелку вышивал дорогое имя. На трибуне рядом с вождем стоял Валерий Чкалов. Снимок напечатали во всех газетах.
Льющийся с неба поток тепла и света, окрыляющая музыка, победная песня могучих пропеллеров.
Но глубоко под пластами земли свивались черные струи подземных течений.
Обрушиваясь в смрадную мглу коллекторов, сточные воды не уносят с собой даже искорку света.
— Никаких просьб, никаких заявлений,— пояснил Ежов секретарю Партколлегии Матвею Федоровичу Шкирятову, возглавлявшему ранее союз швейников.— Эти люди и думать не смеют о партии. Исключили — все. Органам дано соответствующее указание.
Суд над участниками троцкистского объединенного центра проходил под председательством армвоенюриста Ульриха в Октябрьском зале Дома Союзов. Обвинение поддерживал Андрей Януарьевич Вышинский.
Прокурор и судья не только знали, как и положено прокурорам и судьям, обстоятельства дела, но знали и то, как оно будет развиваться, вплоть до вопросов к подсудимым и ответов на эти вопросы, и то, чем закончится. Роли были разучены, в чем лишний раз убедились следователи. Позволить себе отступление от текста, импровизацию" мог один прокурор, обогативший юридическую науку фундаментальным принципом афористического характера: «Признание обвиняемого — царица доказательств». Процесс и строился на одних признаниях, а отсутствие доказательств с лихвой компенсировалось экзальтацией страха и ненависти, раздуваемых по всей стране пропагандистской махиной.
Требуемую тональность задавали редакционные статьи и передовицы «Правды», которые перепечатывались остальными газетами на всех языках народов СССР, передавались по радио. За ежедневной сменой заголовков-лозунгов следили с напряженным вниманием.
19 августа. «Великий гнев великого народа».
20 августа. «Раздавить гадину».
21 августа. «Германские фашисты выгораживают Троцкого».
22 августа. «Троцкий — Зиновьев — Каменев — гестапо».
Динамичная хроника напоминала теорему, которой положено заканчиваться сакраментальной фразой: «Что и требовалось доказать».
Оппозиция предстала в омерзительном облике отростка мирового фашизма. Только закоренелые бесчувственные преступники могли так спокойно, даже с охотой рассказывать о том, как готовили и совершали убийства. Причем с такими подробностями, от которых леденела кровь. И в самом деле: люди ли это? Убили Кирова, готовили покушение на товарища Сталина. Зиновьев признал, что злодеяние было приурочено к открытию Седьмого конгресса Коминтерна. Безграничный цинизм.
«Взбесившихся собак надо расстрелять!» — прозвучало категорическое требование к суду, которому оставались — с перерывами на воскресенье — сутки работы.
В зал допускались по специальным билетам, которые охрана тщательно сверяла с удостоверениями личности. За исключением нескольких руководителей различных ведомств и членов ЦК, места для публики заполнили сотрудники НКВД, не очень занятые текущими делами. Якир, например, сидел рядом с хорошенькой машинисткой, которая то и дело принимала томные позы, строила командарму глазки.
— О чем он с тобой говорил? — спросил ее в перерыве замначальника отделения.
— Ни о чем! Молчал, как в воду опущенный.
— Ну и дура!
Сюрпризы начались в первый же день. На вечернем заседании Рейнгольд показал на Григория Сокольникова. Затем в соучастии с «преступной контрреволюционной группой» были обвинены Пятаков и Угланов, Раковский и Радек. Наконец, Томский, Бухарин, Рыков.
Государственный обвинитель сделал заявление для печати:
«На предыдущих заседаниях некоторые обвиняемые (Каменев, Зиновьев и Рейнгольд) в своих показаниях указывали на Томского, Бухарина, Рыкова, Угланова, Радека, Пятакова, Серебрякова и Сокольникова, как на лиц, причастных в той или иной степени к их преступной контрреволюционной деятельности, за которую обвиняемые по настоящему делу и привлечены сейчас к ответственности. Я считаю необходимым доложить суду, что мною вчера сделано распоряжение о начале расследования этих заявлений обвиняемых в отношении Томского, Рыкова, Бухарина, Угланова, Радека и Пятакова, и в зависимости от результата этого расследования будет Прокуратурой дан законный ход этому делу. Что касается Серебрякова и Сокольникова, то уже сейчас имеющиеся в распоряжении следственных органов данные свидетельствуют о том, что эти лица изобличаются в контрреволюционных преступлениях, в связи с чем Сокольников и Серебряков привлекаются к уголовной ответственности».
С Сокольниковым и Серебряковым (справка на него пошла в КПК в одной сопроводиловке с Примаковым и Путной) особых затруднений не предвиделось. За исключением личного момента, весьма волновавшего прокурора, чья лексика, засоренная канцелярскими штампами, оставляла желать лучшего. Но дело не в ней, тем более что громоподобные обличения воспринимались как верх красноречия. Просто Андрею Януарьевичу давно нравилась соседняя дача на Николиной Горе, а владельцем ее был не кто иной, как Леонид Серебряков. Обрисовалась двойная задача: серебряковский дом взять себе, а свой продать государству. Вторая часть представлялась особенно проблематичной. Словом, у Вышинского появился особый интерес поскорее спровадить Серебрякова на скамью подсудимых.
