— Приношу вам свои соболезнования, барон. Я понимаю, как вам сейчас тяжело.
— Благодарю вас, госпожа...
— Иваницкая, Надежда Петровна Иваницкая, дочь действительного статского советника Петра Иваницкого.
— Чем могу служить? — осклабился барон.
— Вы бы чрезвычайно обязали меня, если бы предоставили место путевого сторожа моему дворнику. Видите ли, его жена больна туберкулёзом и, как понимаете, нуждается в благорастворённом воздухе. Он говорит, что заведёт там козу и будет отпаивать её целебным молоком. У меня же это совершенно невозможно.
— Мадам...
— Мадмуазель, — поправила его Вера...
— О, простите, мадмуазель Иваницкая, очаровательная Надежды Петровна, я, увы, не располагаю такой возможностью...
— Но я так надеялась на ваше благорасположение, барон. Мне говорили, что вы такой чуткий, такой благожелательный, — и она притворно вздохнула и, достав из ридикюля платочек, поднесла его к глазам.
— Вы меня не поняли, мадмуазель Надежда. О, Надежда... в мрачном подземелье разбудит бодрость и веселье, так, кажется, у Пушкина? Дело в том, что я не располагаю сведениями о наличии свободных мест — это в компетенции моих служащих. Но я дам вам записку к начальнику дистанции с просьбой устроить вашего дворника.
— Разве это будет всего лишь просьба?
— Моя просьба есть приказание...
— О, дорогой барон, я знала, что так будет. Вы столь обходительны и столь любезны, что я не нахожу слов для благодарности.
— О, мадмуазель Надежда, я рад был услужить столь очаровательной особе, — проговорил барон, выходя из-за стола и провожая Веру до двери. — Позвольте вашу ручку, — и, склонив голову с венчиком волос, обрамлявших розовую лысину, он приложился губами к запястью. — И позвольте надеяться на продолжение знакомства. Отныне вы моя Надежда.
— Разумеется, барон, надейтесь, — и торопливо поклонившись, Вера выскользнула из кабинета.
Теперь надлежало обворожить начальника дистанции. При наличии записки управляющего это представлялось не столь сложным. Однако для верности Вера облачилась в свой лучший туалет. Тем паче, что чиновник, к которому её адресовали, мог не знать французского, действовавшего безотказно на начальствующих особ.
Она не ошиблась в своих расчётах. Записка и платье барыньки из высшего света подействовали безотказно.
— Для вас, мадам, я готов был бы освободить место, а не только определить вашего протеже на свободное. Пришлите его хоть завтра, и он будет устроен.
Она не шла, а летела на Екатерининскую. Ворвалась в комнаты, восклицая:
— Дело сделано, друзья! Готовьтесь, Михаил, — обратилась она к Фроленко, — вы, Таня. Я вам выправлю паспорта на имя супругов Александровых. Завтра же, Михаил, отправляйтесь к начальнику дистанции, сыграйте роль дворника и получите у него место.
Вскоре новоявленная супружеская пара устраивалась в домике путевого сторожа в двенадцати вёрстах от Одессы. Там была всего одна комнатёнка с чуланом, чугунная печь, казённая мебель, состоящая из большой железной кровати, четырёх табуреток, подобия буфета для посуды и колченогого стола.
— Экая унылость, — поёжилась Татьяна Лебедева.
— Зато придётся спать в обнимку, — хохотнул Фроленко.
— Надо обживаться, — с этими словами Татьяна засучила рукава, подоткнула юбку и принялась за уборку, благо всё для этого нашлось: ведро, тряпки и веник. — Экая залустелось, — разогнулась она после часа уборки. — А ты вот что, барин: ступай-ка в город, на Привоз, да купи хотя пару кур да петуха впридачу. Всё веселей будет да и видимость соблюсти надо.
— А Вера советовала козу...
— Обойдёмся. Да и дороговато. Всё равно нам тут долго не быть. Поторапливайся. Начальник дистанции непременно явится обозреть либо мастера пришлёт. Так что ты и водку не забудь.
— Это уж непременно, — ухмыльнулся Фроленко. — К вечеру Кибальчич заявится — притащит свою химию. Всё должно быть в готовности, всё снаряжено. Так что мы с тобой здесь не заживёмся. После взрыва знай уноси ноги!
— Бедняга Николай, далеко же придётся ему тащиться.
— И тащить — хоть и невелик груз, да всё ж груз.
— Ступай-ступай, эк заболтался, — и она снова принялась за мытье пола.
Забот было много — у всех. По добытым известиям царский поезд далеко не всегда делал остановку в Одессе — государь предпочитал для разминки небольшие станции, однако же все на линии были оповещаемы, где: в Раздельной либо в Бирзуле, а то ещё где-нибудь. Всё это надлежало разведать. Доподлинные сведения можно было получить у управляющего дороги. И Вера отправилась к нему, зная наперёд, что выведает всё необходимое у барона.
На этот раз она приняла все меры, чтобы выглядеть как можно более обольстительной. И достигла цели: барон был сама любезность и предупредительность. Он не сводил с неё глаз. Он даже вышел из-за стола и подсел к ней.
— Я пришла к вам поблагодарить, дорогой барон, — защебетала Вера. — Мой дворник очень доволен. Они там, в этой будке, обживаются. Он говорит, что они с женой застали там ужасное запустение. Я дала ему постельное бельё: он говорит, что там ничего, кроме тряпок, не было. Пришлось запрячь мой выезд в подводу, чтобы отвезти туда кое-какую мебель.
— Это лишнее, дорогая мадмуазель Надежда, мы снабжаем путевых сторожей казённым имуществом.
— Ах, барон, когда ещё это будет, а мне их так жаль. Движение по вашей линии, говорят, довольно интенсивное, так что, вероятно, у них будет много работы. Я даже слышала, что поезд государя, случается, следует по вашей дороге.
— Совершенно верно, сударыня. И тогда нам приходится предпринимать строжайшие меры предосторожности.
Вера округлила глаза.
— Даже так? Какие же это меры?
— Генерал-губернатор Тотлебен на некоторых участках расставляет солдат, особенно на переездах. По счастью, мы ныне избавлены от этих хлопот.
— Отчего же, барон?
— Получена депеша, что поезд государя проследует по другой дороге.
— Ах, какая жалость! — невольно вырвалось у Веры.
— Отчего же. Мы все довольны: гора с плеч. Последнее время возросла опасность покушений, и нам предъявляются строгие требования...
— Боже мой, какой ужас! — воскликнула Вера. — Мне стало плохо, барон, простите. — Она торопливо щёлкнула замочком ридикюля, вытащила флакончик нюхательной соли и поднесла его к носу. — Простите меня, дорогой барон. Вы были так любезны... Мы ещё встретимся...
— Может, вам нужна помощь? — барон был несколько обескуражен. Он не мог понять, что привело его очаровательную посетительницу в такое волнение.
— Благодарю вас, я сама...
И пошатывающейся походкой Вера вышла из кабинета. Оказавшись за порогом, она заторопилась. «Ах, чёрт возьми, столько хлопот, столько усилий — и всё напрасно! Надо немедленно сниматься и уезжать. Придётся Николаю отправиться к Михаилу и Тане — предупредить их. Всё сорвалось, слава Богу, не по нашей вине. А что повелит комитет? Куда податься дальше? Чем заняться?»
Она взяла извозчика и поехала на Екатерининскую. Кибальчич, задвинувши все засовы, приготовлял своё опасное варево, готовясь вечером отвезти его в путевую сторожку.
Вера долго звонила и стучала. Наконец, услышав её голос, он отпер.
— Отчего на окне нет горшка с геранью! — накинулась она на него. — Я так и подумала, что ты захлопотался.
— Прости меня, я так торопился — боялся, что не успею, — оправдывался он.
Вера рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Кибальчич испуганно глядел на неё.
— Что случилось, Вера?
Она долго не отвечала, и он окончательно переполошился. Тотлебен свирепствовал: казни следовали за казнями, обыски за обысками, людей хватали прямо на улице...
— Неужели провал?
Она помотала головой.
— Всё напрасно. Царский поезд проследует по другой дороге.
Глава двенадцатая
ПРИГОВОР ВСТУПИЛ В СИЛУ...
Правительство находится в состоянии
изоляции, внушая серьёзную тревогу всем,
кто искренно предан императору и отечеству.
Дворянство <...> не понимает своих истинных
интересов, недовольно, возбуждено,
несколько непочтительно, раздроблено на
множество различных течений, так что оно
в данный момент не представляет серьёзной
опоры. Купечество мало вмешивается в политику,
но оно не пользуется доверием и не оказывает
никакого полезного воздействия на массы.
<...> Крестьяне образуют более или менее
независимую или беспокойную массу,
подверженную влиянию опасных иллюзий и
