— Лишь бы только все обошлось без излишнего шума, — проворчал г-н Тибо. Он приблизился к Антуану, и голос его дрогнул: — Я рад, что ты смог уйти с дежурства на эту ночь, — сказал он. И сам испугался выраженных чувств.
Молодой человек, смущенный еще больше, чем отец, не отвечал.
— Антуан… Мой милый, я рад, что ты в этот вечер со мной, — шепнул г-н Тибо и, наверно, впервые в жизни взял сына под руку.
В это же воскресенье, вернувшись к полудню домой, г-жа де Фонтанен нашла в прихожей записку от сына.
— Даниэль пишет, что Бертье оставляют его у себя завтракать, — сказала она Женни. — Значит, тебя не было, когда он вернулся?
— Даниэль? — Девочка встала на четвереньки, чтобы достать забившуюся под кресло собачонку. Она долго не поднималась. — Нет, — сказала она наконец, — я его не видела.
Она схватила Блоху, прижала ее к себе обеими руками и, осыпая поцелуями, вприпрыжку побежала в свою комнату.
Она появилась перед завтраком.
— У меня болит голова. Я не хочу есть. Лучше полежу в темноте.
Госпожа де Фонтанен уложила ее в постель, задернула шторы. Женни свернулась под одеялом в клубок. Она никак не могла заснуть. Проходили часы. Много раз за день г-жа де Фонтанен заглядывала к дочери, клала ей на лоб прохладную руку. Под вечер, изнемогая от нежности и тревоги, девочка схватила эту руку и поцеловала ее, не в силах удержаться от слез.
— Ты возбуждена, родная… Должно быть, у тебя жар.
Пробило семь, потом восемь. Г-жа де Фонтанен не садилась за стол, ожидая сына. До сих пор Даниэль ни разу не пропускал обеда, заранее об этом не предупредив, и уж никак не оставил бы мать и сестру обедать без него в воскресенье. Г-жа де Фонтанен облокотилась о балконные перила. Вечер был теплый. По улице Обсерватории шли редкие прохожие. Между деревьями сгущалась тень. Несколько раз ей казалось, что она видит Даниэля, узнаёт в мерцании уличных фонарей его походку. В Люксембургском саду пророкотал барабан{6}. Сад закрывался. Наступала ночь.
Она надела шляпу и побежала к Бертье. Они еще накануне уехали за город. Даниэль солгал!
Госпожа де Фонтанен постоянно имела дело с ложью подобного рода, но чтобы солгал Даниэль, ее Даниэль, — это было впервые! В четырнадцать лет?
Женни не спала, чутко ловила малейший шорох. Она окликнула мать:
— А Даниэль?
— Он лег. Думал, ты спишь, и не стал тебя будить.
Ее голос звучал естественно. Стоит ли зря волновать ребенка?
Было поздно. Г-жа де Фонтанен села в кресло, возле полуоткрытой двери в коридор, чтобы услышать, как возвращается сын.
Ночь прошла, наступило утро.
Около семи утра собака вскочила на ноги и заворчала. В дверь позвонили. Г-жа де Фонтанен бросилась в прихожую, она хотела открыть сама. Перед ней стоял незнакомый молодой человек с бородой… Несчастный случай?
Антуан назвал себя, сказал, что ему нужно повидать Даниэля, прежде чем тот уйдет в лицей.
— Дело в том, что как раз… моего сына нет сейчас дома.
Антуан удивленно развел руками.
— Извините мою настойчивость, сударыня… Мой брат, близкий друг вашего сына, со вчерашнего дня исчез из дому, и мы страшно встревожены.
— Исчез?
Ее рука судорожно вцепилась в белый шарф на голове. Она отворила дверь в гостиную, Антуан последовал за ней.
— Даниэль тоже не вернулся вчера домой, сударь. Я тоже очень волнуюсь.
Она опустила голову и тут же снова вскинула ее.
— Тем более что сейчас моего мужа нет в Париже, — добавила она.
Все в этой женщине дышало такой искренностью и простотой, какой Антуан никогда еще не встречал. Измученная бессонной ночью, вся во власти смятения и тревоги, она стояла, обратив к молодому человеку открытое лицо, на котором чувства сменялись, как чистые тона на палитре. Несколько секунд они глядели один на другого, друг друга не видя. Каждый следовал за извивами своей мысли.
Антуана поднял в это утро с постели детективный азарт. Он не воспринимал трагически выходку Жака; его подстегивало лишь любопытство, он пришел допросить этого мальчишку, сообщника брата. Но дело запутывалось еще больше. Он даже испытывал от этого удовольствие. Когда события захватывали его врасплох, в его глазах вспыхивала непреклонность и под квадратной бородой круто каменела челюсть, тяжелая семейная челюсть Тибо.
— В котором часу вчера утром ушел ваш сын? — спросил он.
— Очень рано. Но довольно скоро вернулся…
— А, приблизительно между половиной одиннадцатого и одиннадцатью?
— Около того.
— Так же, как Жак! Они бежали вдвоем, — заключил он четко, почти весело.
Но в это мгновение дверь, остававшаяся приотворенной, широко распахнулась, и на ковер рухнуло детское тело в ночной рубашке. Г-жа де Фонтанен вскрикнула. Антуан уже подхватил с пола потерявшую сознание девочку и держал ее на руках; следуя за г-жой де Фонтанен, он отнес ее в комнату и уложил на кровать.
— Позвольте, сударыня, я врач. Дайте холодной воды. У вас есть эфир?
Скоро Женни пришла в себя. Мать улыбнулась ей, но глаза девочки оставались суровы.
— Теперь все в порядке, — сказал Антуан. — Ей нужно уснуть.
— Ты слышишь, родная, — шепнула г-жа де Фонтанен, и ее рука, лежавшая на потном лбу ребенка, скользнула по векам, прикрывая их.
Они стояли по обе стороны кровати и не шевелились. В комнате пахло эфиром. Взгляд Антуана, устремленный вначале на изящную ладонь и вытянутую руку, украдкой изучал теперь лицо г-жи де Фонтанен. Кружевной шарф, в который она куталась, упал; у нее были светлые волосы, в них кое-где блестели седые пряди; ей было, наверное, около сорока, хотя походка и порывистость движений говорили еще о молодости.
Женни, казалось, уснула. Рука, лежавшая на веках девочки, поднялась с легкостью крыла. Они на цыпочках вышли из комнаты, оставив приоткрытыми двери. Г-жа де Фонтанен шла впереди. Она обернулась.
— Спасибо, — сказала она, протягивая обе руки. Движение было таким непосредственным, таким мужским, что Антуан взял ее руки и сжал их, не решаясь поднести к губам.
— Малышка очень нервная, — объяснила она. — Услыхала, наверное, лай Блохи, решила, что возвращается брат, и прибежала. Она нездорова со вчерашнего утра, всю ночь ее лихорадило.
Они сели. Г-жа де Фонтанен вынула из-за корсажа записку, оставленную накануне сыном, и подала Антуану. Она смотрела, как он читает. В своих отношениях с людьми она всегда руководствовалась чутьем и с первых минут ощутила доверие к Антуану. «Человек с таким лбом, — думала она, — не способен на подлость». У него были зачесанные назад волосы и довольно густая борода на щеках, и среди этих двух массивов темно-рыжих, почти черных волос на виду оставались только глубоко посаженные глаза да белый прямоугольный лоб. Он сложил письмо и вернул ей. Казалось, он размышляет над прочитанным, а на самом деле подыскивал слова, не зная, как приступить к делу.
— Мне думается, — осторожно начал он, — что есть определенная связь между их бегством и следующим фактом: как раз в эти дни их дружба… их связь… была обнаружена учителями.
— Обнаружена?
— Ну да. Нашли переписку, которую они вели между собой в специальной тетради.
— Переписку?
— Они переписывались на уроках. И письма были, по-видимому, довольно странного свойства. — Он отвел от нее взгляд. — Настолько странного, что обоим виновным грозило исключение.
— Виновным? Признаться, я что-то в толк не возьму… Виновным в чем? В переписке?
— По всей видимости, тон этих писем был весьма…
— Тон писем?
Она ничего не понимала. Но она была слишком чутка, чтобы не заметить все возраставшего смущения Антуана. Она покачала головой.
— Это совершенно исключено, сударь, — заявила она напряженным, чуть дрожащим голосом. Казалось, между ними внезапно возникла стена. Она встала. — Что ваш брат и мой сын вдвоем учинили какую-то совместную шалость, — это вполне возможно; хотя Даниэль ни разу не произносил при мне фамилию…
— Тибо.
— Тибо? — повторила она с удивлением, не закончив фразы. — Постойте, это очень странно: моя дочь минувшей ночью, в бреду, отчетливо произнесла вашу фамилию.
— Она могла слышать, как брат рассказывает про своего Друга.
— Да нет же, поверьте, Даниэль никогда…
— Откуда же она могла узнать?
— О, — сказала она, — эти таинственные явления происходят так часто!
— Какие явления?
Она стояла с серьезным и немного отрешенным видом.
— Передача мыслей.
Это объяснение и сама интонация были так неожиданны для Антуана, что он посмотрел на нее с любопытством. Лицо г-жи де Фонтанен было не просто серьезным, оно было озаренным, на губах блуждала едва заметная улыбка женщины верующей, которая привыкла, когда речь заходит об этих вещах, сталкиваться со скептицизмом окружающих.
