Родился Исмаил двадцать три года назад в небольшом городке Бефсан, к северу от Иерусалима, в семье небогатого красильщика. Человека работящего, добродетельного и богобоязненного. Был Исмаил младшим ребенком в семье и с самого раннего детства проявлял свой капризный нрав и немалые способности. Домашние, особенно старшие братья и сестры, души в нем не чаяли, а он, рано научившись различать всевозможные человеческие слабости и проникать в людские тайны, любил развлечься тем, что ссорил родственников, знакомых и друзей, настраивая их друг против друга. Поначалу, когда еще сохранялись в нем остатки детскости, его козни легко разгадывались взрослыми и прощались ему. Но потом, он усовершенствовался в своем нечестивом искусстве и сделался настоящим тираном своего семейства. Но и это его не удовлетворило. Пробовал он приобщиться к арабской учености и посвятил этому несколько лет в наилучшем дамасском медресе, но духовной жажды своей не удовлетворил. Очень рано жизнь стала казаться ему пустой, нелепой, науки ничтожными, а люди утомительными. Ему стало казаться, как это часто бывает в юности, что поток существования обмелел, и вот оно, его унылое дно. В каждом веке и даже в каждом десятилетии рождаются люди с таким душевным складом, и, по каким-то звездным законам, конец двенадцатого столетия был особенно богат подобными всходами. А раз есть всходы, то, стало быть, есть основания ждать жатвы. И вот однажды, когда разочарованный Исмаил по своему ленивому обыкновению сидел под дикой сливой на берегу пересыхающего ручья, скрываясь от отца и ядовитых паров его красильни, подошел к нему один интересный человек, в небогатой одежде и с улыбкой на тонких, как потом оказалось, сладкоречивых устах. Завел этот человек беседу с рассеянно возлежащим на сухой траве юношей и, через каких-нибудь два часа, беспечный негодник, отлынивающий мусульманин, любитель отвлеченных и бесплодных философствований, разочарованный лоботряс исчез: вместо него появился страстный, новообращенный исмаилит, яростно взыскующий очередных откровений новой веры. Бродячий проповедник прекрасно знал свою работу. Даже не подумав о том, чтобы зайти домой проститься с кем-нибудь, Исмаил двинулся вслед за ним, буквально подпрыгивая от переполнявшей сердце радостной истовости.
Дорога оказалась не слишком длинной, спустя, наверное, неделю, на двадцатый день месяца мухаррама, новообращенный прибыл в загадочный горный замок, где его объединили с четырьмя юношами примерно одного с ним возраста. Все они были из разных мест исламского мира. Один из Египта, другой из Кашгара, остальные не считали нужным распространяться на тему места своего рождения. Они жили в одной большой комнате без окон, спали на жестких циновках и получали самую скудную пищу. Сначала никто к ним не приходил. А затем появился Синан. Он начал говорить с ними, и речи его были еще более поразительны, чем речи его проповедников. Он не походил на муллу, в его словах помимо истины светилась еще и сила. Он отвечал на все вопросы, и ответы его поражали в самое сердце. Он им предложил нечто вроде договора, он требовал полного подчинения, а взамен предлагал немало — рай.
Они все готовы были верить ему, но даже столь жаждущим душам требовалось нечто сверх слов. И он как будто понял это, или может быть знал заранее, что им это потребуется.
Однажды утром он сказал, что покажет им рай. Хоть завтра. Они очень хотели ему верить, но они сомневались. Исмаил сильнее прочих желал уверовать в учителя до конца и поэтому его сомнения гнездились особенно глубоко. Он легко отрекся от божественного Корана и согласился с тем, что истина находится в устах Имама. Он с охотой проклял абассидов-узурпаторов и признал истинными имамами и наследниками пророка потомков Али. Но какая-то холодная сила, игла сомнения, посверкивала на дне его сердца.
И тогда Синан перешел от слов к делу. Прежде чем повести своих фидаинов в рай, он решил познакомить их с тем, кто в раю этом побывал совсем недавно. Новообращенные собрались в главной зале замка, где перед креслом имама на большом серебряном блюде лежала отрубленная голова. Она была в кровоподтеках и облеплена опилками, пропитанными кровью. Несмотря на это, они все узнали эту голову. Она принадлежала одному из фидаинов, недавно отправившемуся по заданию Старца Горы Синана в город Тивериаду. Там его схватили, и, по приказанию комтура Тивериадской крепости, обезглавили. Естественно он попал, как и было обещано ему Синаном, в рай.
— Хотите я оживлю его и он расскажет вам о том, каково ему там? — спросил Старец Горы у собравшихся в зале юнцов. Конечно же все они хотели этого и хором прошептали:
— Да.
Синан протянул к окровавленной голове свои сухие жилистые ладони и замер так на несколько мгновений, произнося одними губами бесшумные слова заклятий. И чудо произошло, голова очнулась, захлопала веками и судорожно задышала.
— Гасан, — обратился к ней Старец, — расскажи нам о том месте, где ты сейчас находишься.
И последовал рассказ. Отрубленная голова жутко улыбалась и можно было понять, что открывшиеся ей там видения прекрасны. Все — и гурии, и яства, и божественные вина были описаны в подробностях.
— Хочешь ли ты вернуться в наш мир, Гасан? — было спрошено у головы напоследок.
— Нет, нет, повелитель, — испугалась голова, — не делай этого, за что ты хочешь меня наказать, я верно служил тебе.
— Что ж, — кивнул Синан, — будь по твоему.
Голове было позволено умереть окончательно. Новообращенные были потрясены, всем им показалось, что они находятся в состоянии некоего опьянения. Они отнесли это на счет удивительного эффекта, произведенного зрелищем отрубленной головы.
Синан не ограничился этим, спустя некоторое время Исмаил получил возможность лично удостовериться в том, что волею Старца Горы он может оказаться в настоящем раю. Случилось это следующим образом: задремал он как-то днем, лежа на циновке в своей комнате. А очнулся в божественно прекрасном саду. Вокруг пели райские птицы райскими воистину голосами, росли смоковницы и ореховые деревья, прямо под их ветвями стояли столы, полные самых изысканных и даже невиданных яств и вин. Поскольку одной из особенностей жизни фидаинов было строжайшее воздержание, чувство голода не оставляло молодой организм никогда. Исмаил с радостью набросился на пищу и вино. Когда он совершенно насытился, скучать ему отнюдь не пришлось, ибо тут же из ласковой сени сада появились две гурии в прозрачных одеждах и тут же затеяли с юношей любовную игру. Они были молчаливы, но веселы и услужливы. Когда Исмаил у наскучили их ласки, он отправился на прогулку, и в каких-нибудь ста шагах отыскал своего знакомого Махмуда, которому также досталось местечко в райском саду. Они весело выпили вина. Ни у одного, ни у другого не возникало сомнений относительно того, где они находятся, но все же понятное любопытство заставило их исследовать округу. Очень скоро они обнаружили, что находятся на острове посреди то ли громадного озера, то ли очень большой реки. В горах, где стоял замок Синана, ничего подобного быть не могло, и это было еще одним доказательством того, что они находятся именно в раю. Вскоре обоих юношей стало клонить ко сну. Очнулся Исмаил уже в обычном мире, на циновке в углу комнаты. Он попытался рассказать о пережитом, но никто его не слушал, ибо все были только что из рая.
Когда появился Синан, все новообращенные уже превратились в истинно уверовавших, они распластались у ног повелителя и заявили о своей полной преданности и покорности. Синан сказал им, что попасть навеки в те места, где они только что побывали, они теперь могут только в том случае, если погибнут, выполняя его приказ.
— Так, приказывай! — воскликнули они.
Он ответил им, что их гибель, как таковая, ему нисколько не нужна. Они еще должны долго учиться, прежде, чем станут воинами истинной веры и их жертвенность станет актом плодотворным, а не бессмысленным. Они заявили, что готовы учиться чему угодно, лишь бы он счел это необходимым.
Оказалось, что в замке существует и издавна действует целая школа, где можно овладеть тайным боевым искусством, без чего немыслимо стать истинным фидаином. Угрозами и посулами Синан и его предшественники, Бузург-Умид и Гасан Второй, собрали в замке Алейк лучших оружейников и тех, кто обладал божественной способностью сражаться без всякого оружия. Исмаил с огромною страстью отдался изучению тайной премудрости и вскорости овладел всеми известными способами убивать быстро, долго, больно и безболезненно. Сын красильщика выделялся среди прочих. Он лучше всех метал кривой эламский кинжал, пробивающий с двадцати шагов любые доспехи, кроме старинных парфянских, изготовленных из слоеной стали. Научился стрелять из длинной полой камышины отравленной колючкой и превосходил в этом искусстве самих берберов, изобретателей этого оружия. Овладел он также искусством стрельбы из халдейского лука, воспламеняющимися на лету стрелами. Обычной сельджукской саблей он владел лучше, чем иной человек собственной мыслью. Ему подробно объяснили, из каких костей и жил состоит человек и куда его можно ударить невооруженной рукой и даже одним только пальцем, чтобы убить или лишить сознания.
