Сидевшие рядом генералы ограничились вежливыми хлопками. Сняв фуражки с кокардами, они остались в перчатках.
— Какая мощь! — на всякий случай заметил Гиммлер.
— Прекрасная операторская работа,— похвалил Гесс, не повернув головы.
Гиммлер не сомневался, что разговор с женой рейхслейтера не останется без последствий. Гесс конечно же все знал, и письмо было написано не без его участия. Но форсировать события явно не стоило. Молчание — тоже знак.
На следующее утро они вновь встретились на ежегодном приеме, который Гитлер давал для дипломатического корпуса. Направляясь через анфиладу комнат в зал приемов, где ему решительно нечего было делать, Гиммлер едва не столкнулся с «Пуцци», шефом партийного отдела внешнеполитической пропаганды.
— Сервус! — фамильярно, как старый бурш, приветствовал он приятеля.
«Пуцци» отличался остроумием и всегда был хорошо информирован. Поболтать с ним было намного приятнее, нежели топтаться в толпе чиновников рейхсканцелярии и МИДа.
— Привет, «Черный герцог»,— Ханфштенгль знал, что прозвище доставит удовольствие эсэсовскому главарю.
— Вы не очень торопитесь?
— Увы! — развел руками Ханфштенгль.— Семь минут до начала.— Он покосился на каминные часы.
Вышел озабоченный Гесс и, стрельнув по сторонам глубоко запавшими глазками, подозвал Гиммлера.
— Фюрер просит вас задержаться,— объявил он.
Гиммлер покорно кивнул и, скрывая тревогу, тихо
отошел в сторону. Постояв у камина, он присел на диванчик. Отсюда была видна как раз та часть зала, где стояли дипломаты. Явились почти все аккредитованные в Берлине послы и посланники. Многие были в треуголках с плюмажами, бархатных камзолах или богато убранных золотым позументом мундирах. Визитки, а тем более смокинги явно остались в меньшинстве.
— Благословенный восемнадцатый век! — пошутил итальянский посол Черутти. Он казался не в меру оживленным и резво перебегал от одной группы к другой.— Можно подумать, что бог, устав от наших войн и революций, передвинул стрелки назад.
— В восемнадцатом веке хватало своих неприятностей,— заметил американский посол Уильям Додд.— Вспомните хотя бы взятие Бастилии, казнь Людовика и Марии Антуанетты, Наполеона, наконец...
— Вы, как всегда, правы, эчеленца. Что ж, история — ваш конек.— Оглянувшись по сторонам, Черутти удостоил поклона советского полпреда Сурица, стоявшего особняком..
На нем была простая черная тройка, и он не без стеснения взирал на мелькающие вокруг бутоньерки, парадные шпаги, фрачные ордена. В меру оживлялся, когда кто-нибудь останавливался возле него, но едва оставался один, вновь принимал безучастно-скучающее выражение.
Ровно в двенадцать вошел Гитлер. За ним почтительно следовали министр фон Нейрат, его заместитель фон Бюлов, статс-секретарь Мейснер.
Папский нунций в красной мантии князя церкви вышел вперед. Послы, заняв подобающие рангу место, образовали полукруг. Нунций огласил витиеватое поздравление на довольно скверном французском. Гитлер растроганно улыбнулся, хотя ничего, кроме «Христос» и «мир», не понял.
— Мне удалось существенно сократить безработицу! — поблагодарив за добрые пожелания, похвастался фюрер, сцепив пальцы внизу живота.
— За счет гонки вооружений,— шепнул французский посол, обернувшись к стоявшему за ним американцу.
Уильям Додд молча опустил веки. Он уже знал истинную цену шпилькам Франсуа Понсе, оказавшего нацистам финансовую поддержку.
Приблизившись к прелату, Гитлер неловко дернулся, высвобождая для пожатия руку, и пустился в витиеватые рассуждения на темы церковной истории, потом довольно долго рассказывал о каком-то австрийском монастыре. Легат его святейшества благожелательно поддакивал, не давая иссякнуть беседе.
Затем наступил черед живчика Франсуа Понсе, так и сиявшего жизнерадостной улыбкой.
— Я слышал, что на Сене ожидается высокий паводок, не грозит ли это славному Парижу? — поинтересовался рейхсканцлер.
— О, ваше превосходительство! Надеюсь, что наводнения не случится.
— Что ж, очень рад.— Гитлер шагнул к Уильяму Додду.
— Я слышал ваш разговор с его преосвященством,— сказал посол, пожимая протянутую руку.— Надеюсь, что исторические изыскания помогают вам скрасить досуг.
— Да! — Гитлер принял озабоченный вид.— Я даже предпочитаю историю политике, которая меня изнуряет... Когда вы намерены переехать во дворец Блюхера?
— Боюсь, что от меня это мало зависит, господин канцлер.
— Крайне досадно, что из-за метро это замечательное строение находится в угрожающем состоянии. Того и гляди, могут обрушиться стены... Но ничего, все, надеюсь, устроится,— не дослушав ответа, Гитлер тепло приветствовал английского амбассадора.
И гости, и хозяева прекрасно понимали, что обмен дежурными фразами значит не больше, чем протокольная любезность. Каждый, однако, стремился выказать себя с наиболее выгодной стороны. Общество несколько оживилось, когда фюрер надолго задержался возле русского дипломата. Судя по всему, беседа протекала непринужденно. Не в пример прочим. Это наводило на размышления.
Потом начался разъезд. Машины подавались с короткими промежутками. Отъезжающие одаривали прислугу чаевыми.
Гесс появился, когда Гиммлер, оставшись в полном одиночестве, уже начал терять терпение.
— Обстоятельства изменились,— скрестив на груди руки, небрежно уронил Гесс.— Фюрер сейчас очень занят.
— Понимаю, рейхслейтер,— Гиммлер встал, одернув мундир,— вы говорили, что у него есть вопросы ко мне?
— Вопрос.
— Я бы мог как следует подготовиться, если бы знал, в чем дело. Хотя бы приблизительно...
— Так уж и не догадываетесь! — Гесс насмешливо вздернул кустистые брови.— Хотите откровенно?
— Трудно выразить словами, как я дорожу вашим товарищеским отношением, рейхслейтер.
— Словами?.. Недурно сказано! Время требует от нас не слов, а поступков.
— Что я должен сделать, рейхслейтер? — смиренно, как проштрафившийся школяр, потупился Гиммлер.— Приказывайте.
— Приказывает фюрер, я могу лишь советовать, как товарищ по партии.— За ханжеским смирением Гесса проскользнула откровенная издевка.— Вам не кажется, что ваши парни взяли слишком резвый темп, Гиммлер? Фюреру надоели телефонные склоки. Имейте это в виду.
— Я не совсем понимаю вас, рейхслейтер? — пролепетал Гиммлер, несколько успокаиваясь.— Какие склоки?.. Почему-то стало хорошим тоном валить на нас чужие грехи.
«Неужели эта стерва так ничего и не сказала ему? — подумал он, готовясь выбросить козырную карту. Но Гесс опередил его, сразу же дав понять, что стоит выше всяких личных обид.
— Бедный вы, бедный... Я не спрашиваю, зачем вам понадобилось подключаться к телефонной сети военного министерства, мой кроткий Генрих! — Гесс презрительно хмыкнул.— Но имейте в виду, что господа с Бендлерштрассе принесли официальный протест. Они жаждут крови.
«Только этого не хватало! — внутренне обмер Гиммлер.— Не позже, не раньше».
— Боюсь, что я не совсем в курсе...
— Что ж, тем хуже для вас. Имейте в виду, что мы не намерены вмешиваться.
— Я понимаю,— удрученно кивнул Гиммлер.— А у них есть доказательства?
— Ваших засранцев,— напевно и с очевидным удовольствием протянул Гесс,— задержали на месте преступления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гиммлер. Как бы не повторился уже известный спектакль.
— Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?
— Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовников. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.
— Это все?
— Посмотрим, как будут развиваться события...
— Спасибо, рейхслейтер! — Гиммлер облегченно перевел дух.
Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.
Лиловая дымка над Лондоном пахла горелым коксом. На зеленых лужайках, слезясь, оплывала ноздреватая ледяная глазурь. Знобкий западный ветер трепал приспущенный флаг над Букингемским дворцом. Креповые ленты жалили на лету красный крест святого Георгия, синие диагонали святого Андрея. Вспугнутые колокольным звоном сорвались с квадратных зубцов Тауэра вещие вороны.
Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ирландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайтхолла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран — всюду черные банты, перевитые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.
