— Федор Данилович, — взяла княгиня его ласково за рукав. — Вели молебен отслужить у Спаса, чтоб счастья и удачи ему и полку его.
— Хорошо, княгиня. Сегодня же велю твоим именем. Как Федор-то? Я еще не был в покоях.
— Слава богу, получшало. Но слаб еще. А что за отрока ты привез им?
— То великий князь Александру подарил вместе с бахтерцом. И Федору бахтерец послал.
Княгиню новость эта озаботила.
— Стало быть, Федору только бахтерец в дар? А младшему еще и мальчишку?
— С сорочонком, — подсказал Федор Данилович.
— Еще с сорочонком. Так меж братьями недолго и неприязнь посеять.
Федор Данилович понял, чем озабочена княгиня, успокоил ее:
— Нет, Феодосья Игоревна, он справедливо одарил обоих, — каждому по бахтерцу. Александр сам еще и сорочонка попросил. А великому князю к лицу ли такой малостью одаривать, он и велел к сорочонку мальца пристегнуть.
— Ну что ж, коли так, Федор Данилович, подыщи и для Феди мальчишку с тварью какой-нито.
— Мудрое решение, — не удержался кормилец от похвалы. — У меня есть на примете мальчишка из нашей челяди. Так что за него и плата не потребуется. Вот с тварью труднее.
— Ты поищи, поищи, Данилыч. Нельзя в детях из-за такой малости зависть пробуждать.
Вечером поздним Феодосья Игоревна, велев Прасковье ложе свое готовить, отправилась к сыновьям. Застала там Федора Даниловича, уже уложившего княжичей в постели и собиравшегося гасить свечи.
— Не гаси, Данилыч. Я после сама потушу.
Она осмотрела покои. Александр, кажется, спит уже, только Федор глядит матери навстречу тихо и ласково. На полу, в ногах у ложа Александра, прикрытый старым корзном, спит, свернувшись клубочком, мальчик возраста княжичей.
Заметив взгляд княгини, кормилец молвил виновато:
— Ничего не мог поделать, княгиня. Александр хотел его даже к себе на ложе взять. Может, тихонько разбудим да вон?
Но Александр вдруг, не открывая глаз, сказал полусонно:
— Я те дам «вон». Слышь, Данилыч?
— Спи, спи, Ярославич. Никто, никого… Спи.
Княгиня улыбнулась, подошла к младшему, поцеловала его в лоб, перекрестила:
— Спи, сынок. Никто слугу твоего не тронет.
Александр вздохнул глубоко и облегченно. Он большим напряжением не позволял себе спать, дабы Данилыч не выдворил из покоев Ратмира. Слова матери успокоили его, и дальнейшее слышал он в полудреме, погружаясь в вязкий и сладкий сон.
— Пусть мальчишка около привыкает, — сказала княгиня.
— Верно, — легко согласился кормилец, — вырастет рядом, будет, как пес, предан.
Переговариваясь так, они и не подозревали, что «пес» не спит вовсе. Как было уснуть Ратмиру сразу на новом месте, в покоях княжеских, да еще при споре, поднявшемся вокруг него. В душе его благодарной зрела любовь к своему юному господину, единственному его покровителю и защитнику в этой новой и необычной жизни. Он уже сейчас готов был кинуться за него на кого угодно, чтобы доказать свою преданность и любовь. И даже пренебрежительное слово «пес», оброненное господами, не обижало Ратмира, а, наоборот, тешило. Он-то знал, что у человека нет преданней твари, чем собака. И если ему, Ратмиру, выпал удел быть при князе, он будет самым преданным другом.
Ратмир слышал, как, попрощавшись, ушел кормилец. Как княгиня сама потушила свечи, оставив только одну, и долго сидела у постели больного сына. И когда уже уснули оба княжича, она вдруг зашептала над старшим заговор, и Ратмир, слушая жаркие эти слова, начинал и к ней — матери своего господина — ощущать теплое чувство уважения и благодарности.
— … А буде мое слово сильнее воды, выше горы, тяжелее злата, крепче горючего камня, могучее богатыря, — шептала истово княгиня, и сладкий сон накатывался на Ратмира под этот шепот. — … А кто вздумает моего дитятку обморочить, тому скрыться за горы высокие, в бездны преисподние, в смолу кипучую, в жар палючий…
Ратмир уже не слышал, как потушила княгиня свечу, как вышла.
Дружинников Федор Данилович оставил в веске. Он знал: много народу — только дичь пугать. Взяли с собой лишь Сбыслава да ловчего. У ловчего к седлу была приторочена ловушка для птиц — кутня. Клетку с воробьями вез Ратмир. Ловчий, хорошо знавший эти места, ехал впереди, за ним княжич с Ратмиром, следом — кормилец со Сбыславом. Сбыслав и кормилец были хорошо вооружены.
У Александра под кафтаном дареный бахтерец, на поясе кинжал, к седлу приторочены лук и туло, полное стрел. Хотя ничего из этого сегодня и не нужно было, кормилец всячески поддерживал в княжиче желание быть всегда вооруженным, готовым к бою. А после прочтения рассказа летописи о гибели Андрея Боголюбского кормилец заметил, как мальчик стал даже прятать на ночь под подушку кинжал.
«Пусть привыкает, — думал с удовлетворением кормилец. — И осторожность, буде время, сгодится». Он-то знал, что никто на детей не покусится, тем более что двор охранялся преданной младшей дружиной князя. Но привычка быть всегда оружным для русского князя очень нужна, и чтобы она крепче была, воспитать ее надо с детства.
Ловчий выбрал веселую, солнечную опушку леса. Спешился и сразу стал отвязывать от седла кутню.
Едва Александр остановил коня и приготовился спрыгнуть, как у стремени оказался Ратмир.
— Давай пособлю, князь.
Ратмир поймал ножку в мягком сафьяне и помог княжичу спуститься на землю. Тот сказал с укором:
— Ты хоть на людях не лезь с этим. Сам соскочу.
— Скачи, — пожал плечами Ратмир. — Только какое тогда будет у людей почтение к тебе, князю?
— Это отчего?
— Оттого, что князь, как смерд простой, будет влезать да слезать с коня.
— Ишь ты, — княжич с любопытством посмотрел на Ратмира, словно впервые его увидел.
Кутню устанавливали все, даже княжич принял участие. Его очень заинтересовало устройство ловушки. Воробьев, привезенных в клетке, ловчий поместил в среднюю часть кутни. Потом насторожил дверцы.
— Ну вот, — сказал он. — Дело за ястребом.
Александр внимательно осмотрел настороженную кутню, обошел ее вокруг. Кормилец подошел сзади, положил ему руку на плечо:
— Зри, Ярославич. Какая ястреб птица! Умная, храбрая, а вот такую ловушку ума недостает облететь.
— У старого ястреба достает, — сказал ловчий. — В кутню только молодые и попадаются.
Федор Данилович даже не оглянулся на ловчего, но сказанное ему понравилось.
— Слыхал? — спросил он негромко Александра. — И в нашем ратном деле можно в такую кутню угодить к поганым, что и святые не помогут.
Александр поднял на кормильца темные задумчивые глаза, спросил:
— А если поганые?
— Что «поганые»? — не понял кормилец.
— Если поганые в нашу кутню, а не мы к ним?
Кормилец даже крякнул от удовольствия.
— Это, пожалуй, лучше будет!
Приятно Федору Даниловичу, что поучения его не пропадают даром, что посевы добрые всходы дают.
Отъехали недалече. Коней привязали под дубом, сами залегли в траве. Ловчий, полулежа на боку, нет-нет да вытягивал шею, кутню высматривал.
— Ну как? — спрашивал Александр.
— Пока пусто, княжич. Да ты не волнуйся, поймаем ястреба. Воробьи сразу зашумят, как попадется.
Потом, покусав травинку, ловчий молвил:
— Поймать немудрено. А вот выносить его, наторить…
— Я выношу, — вызвался Ратмир.
— Ты? — покосился недоверчиво ловчий. — Совладаешь ли?
— Он умеет, — сказал Александр. — Сороку ж наторил.
— Ястреб не сорока. А потом кто с ним на лов ездить станет?
— Я. — Александра даже удивил такой вопрос. — А что?
— Лучше б тогда тебе и натаривать, княжич. Птица привыкает к тому, кто ее вынашивает. Впрочем, и человек так же.
— А что? И выношу!
Федору Даниловичу разговор этот не понравился. Он же хотел ястреба для Федора поймать. У младшего сорока есть, так старшему бы ястреба добыть. Надо было еще до лова об этом сказать, а теперь, когда младший навострился на ястреба, недолго и рассердить отрока.
— Ну, будет. Не поймали — ощипали, — проворчал кормилец, досадуя более на себя самого.
Вдруг на опушке всполошились, закричали истошно воробьи. Ловчий вскочил.
— Есть! Попался, — и побежал к кутне.
Все кинулись за ним. В боковой клетке кутни бился красно-рябой ястреб. Несмотря на нежданный плен, глаза его горели боевым азартом. Испуганные насмерть воробьи сбились к противоположному углу внутренней клетки, писком своим возбуждали голодного ястреба.
— Клетку! Скоро! — скомандовал ловчий, открывая дверцу кутни.
Ратмир кинулся бегом к коням. Клетка висела на луке его седла. Еще издали он увидел, что конь его отвязался, но, к счастью, ушел недалеко. Пасся тут же. Когда Ратмир стал подходить к коню, тот неожиданно зашагал от него.
