одни пятерки, и которого было трудно оторвать от книжек, занимал эту ответственную должность. Командирских качеств у него не было, но он обладал неиссякаемым чувством занудства и озабоченности по данному делу, которые помогали ему при сдаче зачетов и экзаменов. В наших кругах он был не особо замечен, а сейчас, после того как его назначили на должность, мы стали его слушаться. Прибыв на вокзал, начальник поезда Иванов и комиссар Збруев, дали нам десять минут на прощание с родными.
Команда: «Разойтись!» и наш строй рассыпался как пчелиный рой к своим семьям. Толкаясь с кучно стоящими людьми, я искал свою любимую. Вдруг сзади, словно из неоткуда запрыгнула на меня Ксения, сбив с головы пилотку. Её сладкие от помады губы тут же страстно окутали мои. Она прижалась ко мне так крепко, что я почувствовал хруст своих костей.
— Я думал ты не придешь!
— Как же я не приду к тебе, родной ты мой? Алёш, почему мне кажется, что это наша последняя встреча, а?
(Плачет)
— Да ну что ты, девочка моя! Я вернусь, вот увидишь! Живым и невредимым! Обещаю! Ты главное дождись меня!
Отойдя от меня на шаг, она полезла в сумочку, весящую у нее на правом плече, и вытащив оттуда свою фотокарточку вложила мне в грудной карман.
— Знай, что я жду тебя и очень люблю! Только об одном прошу, береги себя!
— Прощаться навсегда не будем! — ответил я, и обнял еще крепче.
В то время саратовский вокзал, как и сотни других вокзалов страны, видели многое. И слезы солдат и их родственников, и клятвы, и прощания, и нежные поцелуи, которые для большинства здесь находящихся, были последними в их жизни.
Раздалась команда начальника поезда: «Все по вагонам!»
Набившись компактной массой в состав полуоткрытого типа, воинский эшелон тронулся с места.
Она закрыла рукой свое лицо и махала мне на прощание. В этот момент, я впервые переживал искренние чувства. Как тяжело расставаться с человеком, которого беззаветно любишь, при этом понимая, что возможно никогда не увидишь его снова. Что происходило в наших сердцах в тот момент передать сложно. Тем, кто с этим не сталкивался, вряд ли поймёт…
А наш состав, тем временем набирая скорость, все дальше и дальше отдалял нас от любимых людей. Так, мы молодые мальчишки двадцати лет не нюхавшие пороху, уезжали на войну.
Эпизод 5: «Прибытие»
Прибыли в пункт назначения довольно быстро. Уже пятого июля, наши эшелоны выгружались на станции Орша, что под Минском. Мы тогда еще многого не знали и не понимали сути происходящего. Вдали за холмом гремели бои и стояли клубы дыма. В наши только что освободившиеся вагоны, грузили раненых бойцов и местное население. Мимо нашего строя проходили вереницы отступающих частей на восток. Лица у них были обескураженные и безразличные. Глядя на них, я понял — это конец.
«Где же вся наша мощь? Где же лозунги: Бить врага на его территории малой кровью?» — с недоумением прокручивал в голове эти вопросы. Да и что в принципе двадцатилетний мальчишка вроде меня может понять.
К нашему строю подошел какой-то капитан. Форма замызгана кровью и землей. Сам он был не большого роста, худенький. Видимо из-за полученной накануне контузии, он постоянно нервно крутил головой влево. Лицо морщинистое, в шрамах. На его голове, из-под фуражки пробивался кусок бинтовой ткани, скудно пропитанный кровью. Поприветствовав сопровождавшего нас комиссара, он пристально разглядывал прибывшее пополнение.
— Значит так, сейчас называю фамилии и те отправляются с капитаном Смирновым! — приказным тоном произнес комиссар.
— Сержант Денисенко! Шаг вперед. Сержант Колобанов, шаг вперед. Сержант Петровский выйти из строя! Вы направляйтесь в 23-й отдельный медико — санитарный батальон. Всё! Шагом марш!
После того как услышали свои фамилии, мы и другие бойцы стрелковых частей отправились за капитаном.
Оглядываясь по сторонам и вздрагивая от каждого разрыва, который эхом доносился где-то из-за холмов, я задавал вопросы у сопровождавшего нас капитана Смирнова.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться?
— Валяй!
— Товарищ капитан, я на станции слышал, что Минск взяли, это правда?
Смирнов закуривает папиросу.
— Да… на минувшей неделе!
Он выдержал паузу, сделав несколько глубоких затяжек.
— Что ж они там, совсем охренели в штабах? Детей набирать стали! Вам по сколько лет то всем? Сразу в пекло бросают! — сминает рукой со злости недокуренную папиросу и швыряет на изрытую от разрывов бомб землю.
— Ну, вообще-то мы уже ни дети! Нам без малого двадцать лет будет. Навоюем не меньше остальных! — ответил я.
Капитан в голос засмеялся.
— Да я тебя умоляю, сынок! Навоюем?! Ни сегодня — завтра перебьют нас всех к чертям собачьим и поминай как звали. Ты вообще знаешь, какая средняя продолжительность жизни простого пехотинца, а? Сутки! Максимум двое!! А вы вообще медики! Для вас господь сорок секунд отмерил! Немец в первую очередь будет вышибать, что бы вы никого с поля боя вынести не смогли!
Насупившись от его столь обидных слов, я молча продолжил движение дальше.
Шли мы долго по изрытой белорусской земле. В этом походе, я думал о своей единственной и неповторимой Ксенечке и наши прогулки по набережной.
— Воздух!!! Всем в лес, быстро! — взвизгнул вдруг Смирнов, увидев сваливающуюся на нас кучку немецких пикировщиков.
Со стороны солнца заходила пятерка Юнкерсов и с ужасающим рёвом начала обстреливать колонну. Я в панике помчался в сторону леса, до которого было метров двести. Мы с капитаном успели добежать до опушки, но остальные ребята не смогли добраться.
Глядя на то, как наших ребят смешивают с землёй бомбами и пулеметами, я сбросил вещевой мешок, винтовку и ринулся к ним на помощь. Смирнов догнал меня, накинулся сзади и оттащил обратно в лес.
— Ты чего совсем дурак? Ты куда поперся? Ты видишь, что там творится?
— Ну как же так товарищ капитан? Там же Демьян, там же мои друзья! Я должен им помочь!
Мне удалось вырваться из его рук, но капитан, почувствовав, что я утратил над собой контроль, тут же заехал мне кулаком в морду, от чего я потерял сознание.
Очнулся от струек холодной воды бегущих по моему лицу. Капитан, приводя меня в чувства, поливал на лицо из своей походной фляжки.
— Ты прости сержант! Так надо было. Если б я тебя не задержал, ты бы сейчас лежал за компанию. (Держит мою голову рукой и продолжает поливать).
— Тебя как звать-то?
Насупившись от обиды, я сквозь зубы проворчал:
— Сержант медицинской службы Петровский!
— Да етит твою… по имени!
— Алексеем…
— А я Иван Алексеевич!
Протягивает
