Процесс этот непростой и называется «кренгование» или, проще, «откренивание» судна. Обычно парусное судно частично освобождают от балласта, оно подвсплывает и его подводят к мелководью, чаще в устье какой-нибудь речки. Приткнув судно к мели, начинают заваливать его на бок, кладут бортом на воду. Производят такое действо двумя способами. Нагружают на верхнюю палубу каменный балласт и укладывают его вдоль одного борта. Под тяжестью камней корпус судна заваливается на бок, обнажается подводная часть — днище, — и ее очищают железными скребками от ракушек. Потом перетаскивают камни на другой борт и чистят другую половину.
Иногда применяют иной способ. На берегу устанавливают большие деревянные вороты. На них заводят толстые канаты и закрепляют на борту судна. Вращая вороты, наматывают на них канаты, и судно накренивается.
Крюйсу все это дело было знакомо до тонкости. Только не совсем понимал он, почему генерал-адмирал втравил его в эту канитель. «Сие дело капитана «Полтавы» и флагмана эскадры», — слегка возмущался про себя Крюйс. Но приказ есть приказ.
Первым делом он пригласил капитан-командора Сиверса и капитана «Полтавы» Фан Геята:
— Генерал-адмирал распорядился произвести не откладывая кренгование «Полтавы».
«Не разумею, почему Крюйсу поручили такое дело, — не отводя глаз от пронзительного взгляда Крюйг са, подумал капитан-командор Сиверо, — сия обязанность моя и Фан Гента. Не успели по осени, рано морозы ударили. Но мы и без Крюйса об этом заботу имеем».
В свою очередь, Крюйс напыщенно переводил взгляд с командира «Полтавы» на Сиверса.
Двенадцать лет, как делает карьеру Сивере в русском флоте. Недолюбливал его Крюйс, когда был флагманом эскадры. Уж больно самоуверен и заносчив. Хотя дело знает превосходно.
После Гангута государь произвел его в капитан-командоры, назначил командовать эскадрой. Но надо показать, кто здесь старший.
— Полагаю, — сухо начал вице-адмирал, — для успешного выполнения указа господина генерал-адмирала кренгование начать завтра. Для того весь экипаж привлечь — матросы за зиму отъелись, пусть побегают.
Несколько расположенный к общению с капитанами и флагманами, Крюйс был чрезмерно требователен к «подлому» званию людей, простым матросам. Привычка эта зародилась у него со времен службы в голландском флоте, где довольно сурово обращались с экипажами.
На другой день берег возле устья речки Пириты кишел матросами. Сталкивали на воду шлюпки, грузили на них камни, везли к борту «Полтавы», в сетках поднимали на верхнюю палубу. Поодаль стояли кружком офицеры во главе с капитаном. Крюйс и Сивере расположились чуть в стороне, особняком.
Матросы без устали таскали камни, балагурили, подначивали друг друга:
— Кузька, а Кузька!
— Чаво?
— Рыбку съесть—надо в воду лезть!
Хохочут матросы, улыбаются офицеры; Крюйс насупился, помалкивает.
— Петруха, тебя как звать-то?
-Летомзовут Филаретом, азимой — Кузьмой. — Брюхо болит, на краюху глядит.
Хватаются за животы матросы, проворнее бегают за камнями — развеселились офицеры, а Крюйс так и не улыбнется, не любит эти шутки матросни, не по нраву они ему.
Да и многие матросы нет-нет да и кидали в сторону своего бывшего флагмана откровенно неприязненные взгляды. Помнили его «заботу» о корабельных порядках. И до появления Крюйса на кораблях не жаловали офицеры матросов. Прикладывали руку к физйо-
номии за малейшую провинность и просто нерасторопность.
Флагман эскадры Крюйс считал это недостаточным. Для особых случаев провинности объявил для наказания матросов принятый в голландском флоте так называемый способ «килевания».
Посреди судна, поперек палубы, в небольшом расстоянии располагали два каната, которые спускали за борт в воду, протягивали под килем и вытаскивали на другой борт. К этим канатам крепили решетчатый деревянный люк.
Провинившегося матроса привязывали к люку, перебирая канаты, опускали в воду, протягивали под килем и вытаскивали полуживого матроса из воды с другого борта. Иногда, для пущей острастки, матроса протаскивали «с выдержкой» под килем. Частенько такой «выдержки» не переносили, и на палубу поднимали бездыханное тело.
О «порядках» Крюйса знал царь, но не возражал. Надо было держать всех в узде. А Крюйс потом узаконил свой метод и разослал на корабли приказ, который прозвали «Крюйсовыми статьями»…
Видимо, и сам Крюйс почувствовал на себе злобные взгляды матросов и, убедившись, что все идет ладно, отправился в гавань. Там его ждала ластовая эскадра — единственные суда, которыми сейчас командовал вице-адмирал.
Название это прочно закрепилось в русском флоте.
Каждый флот, как и любой военный организм, требует для своего существования самых разных припасов. Экипажи — провианта; оснастка корабля — запасных парусов; рангоут — деревянных частей мачт, стеньги, рей и прочего; такелаж — веревочных и других подвижных частей для управления парусами и оснастки рангоута. Пушки не игрушки, гавкают, когда их снаряжают порохом, стреляют, когда в достатке ядра.
Все эти припасы пополняются по мере расхода. Хорошо, если родные гавани неподалеку. Зашел, стал на якорь, наполнился припасами и гуляй себе в море.
Для перевозки припасов с пристани на рейд, на корабли, стоящие на якорях, требуются особые транспортные суда. Они, эти суда, не имеют, как правило, вооружения, пушек, но вмещают в свои емкие трюмы различные припасы.
Когда же эскадры уходят в дальнее плавание, то берут с собой припасы, вплоть до того, что грузят на верхнюю палубу живую скотину.
Так или иначе, частенько случается, что припасы грузовые суда везут и на дальнее расстояние…
Так уж повелось в русском флоте, что на этих судах — катах, флейтах, талях, шмаках, — перевозивших провизию для экипажей, мерой для ржи — основного продукта питания — служили ласты. Каждый ласт соответствовал примерно по весу сотне с лишком пудов. По наименованию этой меры все грузовые суда называли «ластовыми». Служба на них, в отличие от военных судов, не считалась престижной. Командовали ими боцмана или старослужащие матросы, выбившиеся в унтер-офицеры за особые заслуги. Ластовые офицеры, в отличие от строевых, имели сухопутные звания и считались второсортными моряками. Такую-то «армаду» и имел в своем подчинении вице-адмирал Крюйс.
В первый весенний день Апраксин получил указ от царя: эскадре иметь провианту на четыре месяца. В Ревеле таких запасов не оказалось.
— Поезжай ты сам сей же час в Петербург, — приказал он Крюйсу, — как хошь, а чтоб через неделю сюда тыщу ржи да сотни две ластов гороху доставить. Так государь повелел.
Засопел недовольно Крюйс, ему ли пристало на санях по распутице ехать, но виду не подал, отправился в путь.
Спустя две недели и царь прислал письмо: направить с эскадрой для практики два десятка гардемарин «породных, небедных» из Морской академии. Пришлось опять отряжать нарочного в Петербург к директору Морской академии графу Матвееву…
С каждым днем все сильнее припекало мартовское солнце. Ночью дороги подмерзали, а в полдень санные полозья хлюпали по воде. У кромок льда по всему берегу в гавани зачернела каймой подтаявшая вода. Из Петербурга то и дело подвозили провиант. Царь повелел привезти эскадрой провиант на 2000 человек, для кораблей, которых ожидали в Копенгагене из Лондона и Архангельска.
Часть провизии пришлось распределять на суда эскадры, все ластовые суда были загружены до отказа. Приближалась Пасха.
В последнюю неделю марта Апраксин распорядился Сиверсу прорубить во льду проходы для кораблей эскадры:
— Покуда лед в гавани не проламывается, потому каждый экипаж пускай для своего судна пешнями прдкалывает канаву на выход. Как только лед у входа в залив сойдет, потянемся на якорях завозом на чистую воду. Государь указ прислал, поспешать надобно.
С утра на льду появились сотни матросов, бухта огласилась звонким перестуком пешней, вокруг кораблей появились первые разводья с битым льдом.
Первый день Пасхи совпал с началом второго месяца весны. В гавани, освещенной ярким солнцем, водворилось спокойствие. В экипажах служили молебны. Матросы, переодетые в парадные мундиры, чинно слушали заутреню, втягивали ноздрями пряные запахи наваристых мясных щей. Наконец-то кончился Великий Пост, а с ним и надоевшие постные щи и каша. Наступил мясоед, можно было разговеться.
Заветная предобеденная чарка подняла настроение, все кругом христосовались, не разбирая чинов и званий.
Проснувшись, матросы продолжали разговляться. Кое-кого отпустили прогуляться по городу, побаловаться с девками. К вечеру над укрытой льдом гаванью и окружающими ее берегами воцарилось какое-то загадочное затишье. В лучах заходящего солнца с запада вдруг наплыла какая-то мрачная, до небес, туча. С каждой минутой она вырастала в гигантскую горную вершину и с заходом солнца закрыла половину небосвода. У основания этой тучи внезапно появились светлые проблески. В то же время и северная сторона небосвода покрылась такой же угрюмой тьмой, и обе тучи двинулись навстречу друг другу.
