Последствием сего было то, что каждый из кораблей потерял 200 листов меди, а некоторые повредили и настоящую обшивку; я, впрочем, по совести, себя не виню. Когда что приказано, то ведь всякому хочется исполнить, несмотря на то что главного-то хозяина они не спросили: как он расположит к тому времени льдами и ветрами? Противных ветров нам было много, и переход наш от Мальты до Кронштадта продолжался 59 дней, никуда не заходя, что так же было согласно с повелением. Пример сей может, однако ж, лечь тяжело на будущих командиров эскадр, особенно ныне, ибо дела наши обслуживают не Морские, а Армейские и, можно сказать, совершенно не знающие сего дела…» Без обиняков Лазарев намекает на князя Меншикова, переиначенного из сухопутного генерала в адмиралы, главного докладчика царя по морским вопросам.
Николай и не заметил опоздания. Сам прибыл к Лазареву на легендарный «Азов» под Георгиевским флагом. К Лазареву отнесся весьма благосклонно, даже «обласкал необыкновенным образом». Обошел весь корабль, как всегда, придирчиво осматривал каждый рундук в жилой палубе, проверял кранцы в батарейных палубах, интересовался подробностями сражения в Наварине. В каюте восхищался лазаревской коллекцией моделей судов, пушек, станков к ним, хвалил новшества на корабле. Меншикову сказал:
— По примеру «Азова» сие на все корабли распространить надобно. — Еще трепетала в нем «инженерная» жилка. Меншиков, конечно, согласно кивнул, а в душе сердился: «Откуда у этого Лазарева столько прыти, и все ему не так, все по-своему делает. Хлопот с ним не оберешься».
Так уж повелось с давних времен в столице — когда прибывали на Кронштадтский рейд корабли из кругосветных вояжей, после одержания побед над неприятелем, царствующие особы удостаивали их посещением.
Прежде бывали на кораблях Екатерина II, Александр I, цесаревичи, императрицы действующие и вдовствующие. Многие просто из любопытства. Тем более что в летние месяцы скука одолевала всех в Петергофе — балы, маскарады, фейерверки приедались. Интересно посмотреть диковинки заморских стран, надо похвалить экипажи, взбодрить своих верных матросов. Владельцы трона обязаны были показываться, хотя бы для проформы, на боевых кораблях. Балтийская эскадра военным щитом оберегала покой и целостность столицы империи. Ежели морской щит обветшает, не дай Бог, рассыплется, над Петропавловской крепостью взовьются иноземные стяги. Еще Екатерина-матушка испытывала страх в лихую годину: «Правду сказать, Петр I близко сделал столицу». Если Александр I «прогуливался» на палубах, то его брат основательно присматривался к флоту. Понимал, что для боя нужны крепкие кулаки. Так было, когда эскадра, «Азов» уходили к Наварину.
По возвращении победителей следовало привечать. Все, что на пользу делу военному, внедрять. Правда, проглядывалась давно, как и в армии, приязнь царя к внешней стороне, порядку и дисциплине беспрекословной, смотрам, смотринам…
Лазарев и сам уже понимал, что все его новинки не приходятся ко двору, вызывают иногда зависть, а то и неприязнь не только у начальства, но и у некоторых командиров. И еще с тоской все больше убеждался в царском показном пустословии. «Эгоизм у иных столь сильно действует, — сообщал он Шестакову, — что никакое предложение, есть ли только не ими самими выдумано, не приемлется, сколь бы, впрочем, полезно оно ни было, и потому, заметив, что делаемые иногда предложения принимаются как будто нехотя и притом не уважаются, то я думаю себе: черт бы их взял, налупиться на неприятности не для чего и лучше, кажется, придержаться старой пословицы: «Всякий Еремей про себя разумей», или, по крайней мере, до случаю…»
Но лазаревский характер не может отдать все воле случая. Надо использовать каждую возможность, чтобы улучшить дело. Он уже давно уяснил — слово как воробей, улетит — не поймаешь. Чиновникам же нужна бумажка, которая «ходит» по кабинетам, и от нее не всегда просто избавиться. Тем паче, если на ней начертано рукой повеление его императорского величества.
Не откладывая, Лазарев изложил не один десяток новшеств в кораблестроении, по опыту Средиземноморской кампании, в специальном докладе царю. Николай повелел Адмиралтейству рассмотреть и представить ему свое мнение.
Случаи на море не заставляют себя ждать. Передохнув месяц, Лазарев вышел в море с отрядом кораблей отрабатывать совместное плавание. Маневрируя в Финском заливе, при свежем ветре, линейный корабль «Великий князь Михаил» наскочил на «Азов». Дело было так. На Большом Кронштадтском рейде, лавируя к Красной Горке, «Азов» только что сделал поворот, переменив галс, еще не набрал хода, не слушал руля, то есть был практически неуправляем. Навстречу ему с наветра устремился «Михаил». Командир «Михаила», капитан 1-го ранга Игнатьев, зевнул, имея хороший ход, не уклонился и форштевнем врезался в правый борт «Азова». На «Азове» повреждения были небольшие. На «Михаиле» сломался бушприт, разворотило форштевень, борт, другие сооружения. По первоначальному докладу Совет адмиралов «признал» неправым командира корабля «Михаил» капитана 1-го ранга Игнатьева. Царь сделал строгий выговор Лазареву, а Игнатьева распорядился отдать под военный суд. Однако спустя три месяца сработали мелкая зависть кабинетных начальников и покровители Игнатьева. Морской министр Моллер и его присные убедили царя изменить решение на «совсем наоборот». Пришлось и Лазареву каяться. «…Игнатьев за поцелуй «Михаила» с «Азовом» оправдан и через снисхождение мое, против всякого чаяния, вся вина легла на меня, — сообщал он другу, — и государь приказал предать все забвению единственно только из уважения прежней службы, а в противном случае я, конечно, подал бы объяснение на высочайшее имя, и нет сомнения, что обвинил бы Игнатьева, который в глазах всего флота виноват кругом… Вот как, брат, делается! Вот какой народ судит морские дела наши, сами сидя спокойно в теплых комнатах по 20 или 30 лет сряду. Меня же теперь все бранят, и как ты думаешь, за что? — за то, что Игнатьев произведен в контр-адмиралы».
В эту кампанию настало время расстаться с «Азовом». Вместе с другим «ровесником» он отслужил всего четыре с половиной года, против положенных пятнадцати — двадцати лет, и подлежал слому, оказалась гнилой древесина. Лазарев, конечно, возмущался — «деньги, на них употребленные, можно сказать, брошены в воду». Осенью и зимой специальный комитет наконец-то рассмотрел и принял к исполнению почти все дельные предложения Лазарева по улучшению кораблестроения. Среди других мер он настоял на введении в штат линейных кораблей и фрегатов офицеров из корпуса корабельных инженеров. Они должны отвечать за постройку начиная с закладки киля и за всю дальнейшую эксплуатацию судна. Прежде флот принимал безлично корабли, отсюда были и злоупотребления подрядчиков; платили миллионы, казна несла убытки.
Предложения Лазарева комитет волокитил долго. Меншиков представил царю некоторые улучшения, но далеко не все. Николай и этим остался доволен. Меншиков объявил Лазареву монаршую милость: «Ты желаешь знать, зачем я был призван в Петербург? — писал он Шестакову. — Скажу тебе, что существует комитет под председательством адмирала Грейга для улучшения некоторых частей по флоту, но дело идет не совсем успешно. Чем более смотрю на все, тем более удостоверяюсь, что флот наш никогда не достигнет той степени совершенства, в которой он находился. Не слушай ты тех сказок, что у нас теперь много кораблей, а между тем нет того ни духу, ни честолюбия, которые были…»
Нет-нет да и проявлял иногда интерес к флоту мнивший себя знатоком «инженерной части» Николай. Будучи в молодости в Англии, он присматривался к новинкам на судоверфях. Пока не потерял вкус к новшествам и за границей.
Поздней осенью вернулся из Соединенных Штатов Александр Авинов. На верфях Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии он интересовался новинками кораблестроения.
— Знаешь, Михаил Петрович, за океаном, в Штатах, зарождается исподволь морская мощь. Американцы настойчиво тратятся на сооружение своего флота. У них преимущество великое, все создают заново, а потому и новинки со всего света у них. Ныне железные суда у них в моде с паровыми машинами.
Внимательно прислушивался, размышлял Лазарев. Нет-нет да и вскинется ревнивым взглядом на пароходики, снующие между Кронштадтом и Петербургом…
Друзья вскоре отпраздновали новый чин — сравнялись они теперь в званиях — оба однокашника носили контр-адмиральские эполеты. А зимой Александр Авинов уезжал к новому месту службы, в Севастополь. Получил назначение командиром бригады кораблей.
— В кои годы теперь свидимся? — грустил Лазарев, провожая друга с семьей.
Как-то тепло, по-семейному, будто родного всегда встречали его, закоренелого холостяка, у Авиловых в Кронштадте. Жена Елизавета Михайловна, дети всегда радовались появлению в доме закадычного, доброго душой друга.
