Путша стоял не двигаясь. Кровь отхлынула с его отвислых щек, руки мелко дрожали. Тревожный шум за стеной усиливался.
— Боярин Путша. — Святополк ухватил его за плечи, заговорил быстро, шепотом: — Укрой за ближними холмами десяток гридней с запасными конями и сам от них не отлучайся. Буде надо, дожидайся меня. Да наряди гонца в Киев к княгине Марысе, пусть на всяк случай в дальнюю дорогу соберется…
— Исполню, князь! — обрадовался Путша и выскочил из избы.
Полки изготовились, встали друг против друга; новгородские и киевские смерды и ремесленный люд, княжьи гридни и варяги, опершись на мечи и копья, щитами огородившись, ждут рассвета. Во тьме запросто за недруга своего принять можно.
Тысяцкий Гюрята велел перегнать ладьи к любечской пристани, сказав Ярославу:
— Дабы знали, назад нет возврата!
Серело медленно. Колючий морозный ветер дул новгородцам в спину.
— То добрый знак, — заметил стоявший поблизости от Ярослава новгородец.
Ярослав поднял голову. Небо обложили снежные тучи. Заметив, что князь посмотрел на небо, гридин, прислонив к ноге щит, сказал:
— Не быть седни солнцу.
Ярослав оставил его слова без ответа, подождал немного, послушал, как киевляне с новгородцами перебраниваются, только потом, повернувшись к трубачу, проговорил негромко:
— Пора!
Тот поднес к губам рожок, заиграл. Качнулись новгородцы, пошли скорым шагом, а лучники позади спустили тетиву. Запели стрелы. Сшиблись полки, зазвенела сталь, затрещали сломанные копья.
Не выдержали киевляне ярости новгородцев, попятились, побежали.
Напрасно воевода Блуд пытался задержать своих гридней, искал глазами Святополка. Тот был уже далеко. Едва началась сеча, Святополк покинул ее и с боярином Путшей и гриднями скакал, меняя коней, к Киеву, чтобы оттуда укрыться в Польше. А князь Ярослав вошел в Киев.
* * *
Вавельский замок в Кракове оживал в зимнюю пору, когда из Гнезно наезжал король Болеслав со своими рыцарями и многочисленными холопами. Замок Вавель на островке. Замшелые стены, узкие прорези бойниц, четырехугольные и островерхие банши.
Дорога от Кракова обрывается у широкого затопленного рва. По утрам и вечерам далеко окрест раздавался резкий скрип цепей. То с сумерками поднимали и по утрам опускали навесной мост. Поднятый мост служил и первыми воротами в замок.
Зима в тот год выдалась как никогда промозглая. Лили обложные дожди, висели плотные туманы. Погожие дни выдавались редко, и потому, как только проглядывало солнце, Болеслав объявлял, что быть потехе. Скорые гонцы поскакали в ближние и дальние поместья, созывая шляхтичей на забаву.
Тем временем на мощенный булыжником двор замка холопы выкатили клеть с диким зверем. Зверь метался, ревел.
Неподалеку другие холопы устанавливали помост для короля, дощатые скамьи для гостей…
Ночь прошла в суете. Спозаранку начали собираться гости. Старые и молодые шляхтичи в сопровождении разряженных панн и паненок съезжались в замок. Потеха началась после утренней трапезы. В сопровождении рыцарей Болеслав не спеша направился к помосту. На короле алый, отороченный мехом кунтуш, соболья шапка, на ногах мягкие, зеленого сафьяна сапоги. Взойдя на помост, он постоял минуту, потом, пригладив пышные усы, умостился в плетенном из лозы кресле.
Гости усаживались на скамьях с шумом, препираясь за места поближе к королевскому помосту. Не обращая внимания на шляхетскую перебранку, Болеслав подал знак, и голосистый глашатай прокричал:
— Ясновельможные панове, кто удаль испытать желает?
На скамьях затихли, а глашатай, подняв короткое копье, взывал с перерывом:
— Шляхта и рыцари, есть ли такой меж вами?
Болеслав насмешливо окинул взглядом сидящих. Сказал через плечо каштеляну Казимиру:
— От страха задами к скамьям приросли.
Тот крутнул длинный ус, ответил, поднимаясь:
— Еще не сгинуло шляхетство!
Но каштеляна опередил молодой шляхтич. Выбежав вперед, он повернулся к помосту, крикнул:
— Желаем!
Шляхетские жены и дочери захлопали, зашумели. Король одобрительно поднял руку, и молодой шляхтич, приняв из рук глашатая короткое копье, вошел в клетку.
Медведь лежал, но маленькие, глубоко запавшие глазки настороженно следили за человеком. Зверь зарычал, поднялся.
Шляхтич отпрянул, заходил то с одного бока, то с другого. Улучив время, он сделал еще прыжок, и копье вонзилось в медведя. Но зверь ударом лапы вышиб из рук человека копье. Теперь шляхтич делал обманные движения, норовя достать копье, но медведь был наготове. Едва шляхтич нагнулся, как зверь кинулся на него, подмял.
Перекрывая свирепый рев, дико закричал шляхтич. На скамьях вскочили.
— До помощь!
Вопли и визги перепуганных паненок огласили замок.
— Тихо, панове, тихо! — пытался успокоить разволновавшуюся шляхту каштелян Казимир.
К клетке кинулись холопы с копьями и мечами. Упершись в подлокотники кресла, король смотрел на все без жалости. На то и потеха. А из шляхтича, знать, плохой рыцарь, коли не увернулся от зверя.
Услышав голос оружничего за спиной, Болеслав недовольно оглянулся:
— Зачем тревожил?
— Король, в Краков въехал Святополк с женой и малой дружиной.
— Святополк? Что надо ему и почему бросил Киев?
— Король, людская молва летит впереди русского князя. Сказывают, Святополка Ярослав из Киева прогнал.
— Брешешь, пся крев! — гневно перебил оружничего Болеслав. — По очам твоим вижу, что брешешь. — И погрозил ему кулаком. — Ежели речь твоя облыжная, сидеть тебе на колу. Вели впустить князя в замок, а дружину в городе размести.
Несмотря на тучность, Болеслав легко соскочил с помоста, рысцой затрусил в покои.
* * *
Не дожидаясь королевского обеда, гости поспешно покидали замок. Их никто не задерживал.
Тело шляхтича холопы уложили рядом с клетью. Медведь звенел цепью, метался, ревел. В дальнем углу замка русские дружинники вываживали коней, умывались с дальней дороги. Среди гридней Блуд и Путша. Княгиню Марысю уже проводили в покои, а Святополка — к Болеславу.
Король был не один, с ним находился и каштелян. Болеслав хмуро встретил Святополка. Долго выговаривал, попрекал, не обращая внимания на Казимира. Наконец королю надоело молчание князя, и он сказал:
— На исходе весны, когда земля просохнет от грязи, я поведу рыцарство на Русь. А ты отправляйся к хану Боняку, зови его на Киев.
Отстегнув серебряные пряжки кунтуша, Болеслав почесал пухлый живот, шумно отрыгнул и снова сказал:
— Но за помощь, что я тебе окажу, ты отдашь мне Червенские города. И еще Предславу в жены. Слышишь, Святополк, мой уговор?
Святополк кивнул, ответил:
— Согласен, только изгони из Киева Ярослава.
Болеслав повернулся к каштеляну:
— Ты, Казимир, посылай гонцов по всей Ляхии, нехай шляхта готовится.
* * *
Несмотря на ранний час, Киев давно пробудился. На улицах людно, и все больше чужих, новгородских, с котомками, узлами.
Не дожидаясь тепла, новгородские полки покидали Киев. За помощь Ярослав расплатился щедро, каждому ратнику досталось по четверти гривны, а именитых людей одарил богатыми подарками…
Воевода Добрыня, выйдя со двора, лицом к лицу столкнулся с Ярославом. Уминая подсыпавший за ночь снег, вышли за городские ворота. Оба в валенках, шубах и собольих шапках. Остановились, смотрят на отъезжающий поезд. Гомонят люди, ржут кони, дерет полоз слежалый снег.
— Прознает Святополк, что новгородцы Киев покинули, станет подбивать короля на войну с Русью, — сказал Добрыня.
— О том и я подумал, — согласился Ярослав. — Коли такое случится, сызнова поклонимся Новгороду.
Глухо отдаются шаги под сводами католического монастыря. Монах в черной сутане, подпоясанной бечевкой, опустив на глаза капюшон, безмолвно шагает впереди. Монах идет быстро, и Болеслав едва поспевает за ним. Король запыхался, в душе проклинает монаха. Вдоль узкого перехода — низкие полукруглые двери. У одной из них монах остановился, стукнул согнутым пальцем, пробубнил:
— Во имя Отца и Сына!
— Амен! — ответил ему тихий голос.
Монах открыл дверь, пропустил короля в келью, снова закрыл. Привыкшие к темноте глаза Болеслава разглядели маленького розовощекого епископа, настоятеля монастыря.
Узнав короля, епископ поклонился и, указав на плетеное кресло, с трудом сказал по-польски:
— Садитесь, ваше величество.
Болеслав уселся, беглым взглядом окинул келью. Деревянное ложе, столик с двумя креслицами, широкая полка с книгами, соломенная подстилка на полу.
Король усмехнулся в усы. Ему ли не знать, что нет богаче и могущественней этого католического монастыря, построенного еще при жизни короля Мешко.
