— Что будем делать? Что же нам делать? — стонала она.
— Я думаю, прежде всего нам надо выяснить, насколько глубоки чувства наших молодых людей, — предложила Маргарет.
— Я молю Бога, чтобы их юные сердца не слишком сильно привязались друг к другу, хотя и опасаюсь самого худшего.
Маргарет немного помолчала, затем сказала:
— Но, Бесс, предположим, что они настолько сильно влюбились друг в друга, что их сердца разбились бы, если бы их разлучили… что тогда?
— Я не смею даже подумать.
— Я не хочу, чтобы мой сын Чарльз страдал так же, как его брат Генрих.
— Его брак оказался печальным… брак из стремления к власти, — согласилась Бесс. — Если бы это был брак по любви, то, несомненно, сегодня Генрих был бы жив.
— Я даже сейчас не могу думать об этом… Это все еще убивает меня.
— Вы — его мать… и как любая мать, любящая своих детей, вы бы предпочли, чтобы он женился счастливо на какой-нибудь хорошей девушке, чем обрел смерть… хотя благодаря своей жене он на какое-то время стал королем Шотландии.
Маргарет закрыла лицо руками. «Все идет хорошо», — подумала Бесс. Ей нужно только получить согласие Маргарет, и она устроит эту свадьбу. Она готова принять на себя гнев королевы Елизаветы, когда этот брак уже свершится. Это будет похоже на то, когда она повезла Шрусбери на ванны в Бакстон. Хотя, конечно, это дело будет намного посерьезнее. Ну, ничего. Главное — поженить эту парочку.
— Я понимаю, что вы чувствуете, — утешала ее Бесс. — Вы хотите, чтобы у Чарльза было то, чего не хватало Генриху.
— Я сделаю все ради его счастья, — пылко произнесла Маргарет.
— Тогда мы должны действовать сообща. Мы должны выяснить, насколько сильно молодые люди влюблены друг в друга. А если разлука действительно может разбить их сердца, то готовы ли вы, как его мать, выдержать гнев королевы?
— Да, — сказала Маргарет, — я отдала бы все, чтобы устроить его счастье.
— Как я понимаю ваши чувства, поскольку испытываю то же самое. Я люблю свою Елизавету не меньше, чем вы своего Чарльза. Если мы решим, что так и должно быть… невзирая на последствия, то можем поехать в шеффилдский замок. Я уверена, что королева Скоттов захочет помочь нам.
Маргарет, казалось, обрадовалась этому предложению, как будто попросить согласия у одной королевы означало получить его у другой.
Маленькая Бесси Пьерпонт очень радовалась, когда ее бабушки не было в замке, потому что тогда она могла не бояться быть внезапно призванной к ней. Бабушка Бесс была убеждена, что всем девочкам, какими бы маленькими они ни были, надо каждый день давать задания, и если эти задания не будут выполнены к концу дня, то должно последовать наказание.
Бесси не отличалась хорошими способностями к рукоделию, и стежки на ее вышивании редко получались одинаковыми по размеру. Их приходилось переделывать заново, но они почти никогда не походили на вышивку ее крестной, королевы Марии. Иногда крестная делала вышивку за нее, тогда стежки выглядели идеальными. Это было их тайной; а когда бабушка видела такую вышивку, то поджимала губы и говорила:
— Вот видишь, что выходит, если действительно постараться. В следующий раз мне бы хотелось, чтобы стежки с самого начала были такими.
Бабушка Бесс была убеждена, что детей следует бить, если они ведут себя не так, как надо. А требовала она многого. Почерк должен быть аккуратным и разборчивым; историю следует изучать; и Бесси, хоть и была еще совсем маленькой, уже начала изучать латынь.
Немудрено, что когда бабушка Бесс уезжала из шеффилдского замка, Бесси чувствовала себя свободнее. Ей доставляло удовольствие просыпаться по утрам, тихонько выбираться из постели, в которой она спала вместе со своей крестной матерью, и подбегать к окну посмотреть на слияние рек Шеф и Дон, думая, разрешат ли ей сегодня покататься верхом с одним из конюхов. Она была почти уверена, что да, поскольку ее дедушка всегда так занят, когда она просит у него разрешения, что обязательно согласится; тогда ей стоит только сказать Элеоноре, что дедушка позволил, и Элеонора прикажет конюху оседлать ее лошадку.
Но потом Бесси часто становилось грустно ездить верхом, потому что ее дорогая крестная не могла поехать вместе с ней, и она боялась, что когда она едет кататься верхом, то это напоминает королеве о том, что она — узница.
Бесси понимала, что быть пленницей — очень грустно, потому что так ей говорила королева. Крестная очень о многом рассказывала ей, когда они вместе ложились в постель; вспоминала о тех временах, когда она жила в монастыре на острове Инчмэхом, о том, как плыла во Францию на большом корабле и как уже тогда англичане хотели захватить ее в плен, хотя великая королева Елизавета тогда еще не была королевой, а всего лишь маленькой девочкой, как сама Бесси.
Это все казалось слегка печальным и непонятным. Бесси хотелось сделать что-нибудь, чтобы королева стала счастливой. Хотя Мария и говорила ей, что она и так много для этого делает.
Бесси стояла у окна и смотрела, как идет дождь. Значит, она не сможет поехать кататься верхом, даже если ей позволят. Бесси не знала, что делать. Ей хотелось бы иметь четырех Бесси, как у королевы было четыре Мэри, с которыми она могла бы играть. Какие игры они затеяли бы в шеффилдском замке!
Бесси решила поискать королеву и посмотреть, как продвигается работа над платьем, которое та шила для нее. Может быть, если королева шьет с кем-нибудь из своих дам, то Бесси попросит рассказать ей какую-нибудь историю об Инчмэхоме или о французском дворе. Она могла без устали слушать их.
Она пошла в апартаменты королевы и тихонько толкнула дверь. Сначала она подумала, что в комнате пусто; затем увидела мужчину, который сидел за столом и писал. Бесси уже собиралась повернуться и убежать, когда он сказал:
— Я вижу тебя. Что ты хочешь?
Бесси вошла в комнату, стараясь выглядеть высокомерной. Бабушка заставляла ее каждое утро пройти семь раз вокруг комнаты с книгой на голове. Это делалось для того, чтобы убедиться, что она держит спину прямо, а голову высоко. Это была еще одна неприятная обязанность, которой она избегала в отсутствие бабушки. Итак, сейчас Бесси шла, как будто несла книги на голове, и смотрела так высокомерно, как этого хотела бабушка. Девочка спросила:
— А кто вы такой, что спрашиваете меня, сэр?
Темные глаза мужчины, казалось, посветлели и засверкали, уголки губ приподнялись в улыбке.
— Всего лишь секретарь ее величества, ваша светлость. Или мне следует обращаться к вам «ваше величество»?
— Да, — ответила Бесси, внезапно засмеявшись, — говорите и то и другое.
Мужчина поднялся из-за стола, положил ручку и поклонился.
— Вы странно говорите, — сказала ему Бесси.
— Это потому, что английский — не мой родной язык. Я — французский секретарь ее величества, ваше величество.
Бесси снова засмеялась.
— Как вас зовут?
— Жак Нау.
— Какое странное имя, совсем не как Бесси.
— Вовсе не как Бесси.
— Но, — продолжала девочка, — нельзя же всех называть Бесси.
— Не думаю, чтобы это имя подошло мне так, как подходит вам.
Все, что он говорил, казалось Бесси ужасно смешным. Из тех, кого она знала, он меньше всех походил на взрослого человека.
— А что вы пишете? — полюбопытствовала она.
— Письма для королевы.
— Вы, наверное, умный.
— Очень-очень умный, — заверил он ее.
Бесси вдруг потеряла всякий интерес к нему и пошла к окну. Ей хотелось посмотреть, не кончился ли дождь.
— Тогда я смогу покататься на моем пони, — бросила она через плечо.
— Ну как, кончился дождь? — спросил он.
Она отрицательно покачала головой и, взобравшись на подоконник, встала на колени. Небо казалось низким, а реки вспучившимися. Она не оглядывалась, но могла слышать поскрипывание пера и понимала, что человек со странным именем вернулся к работе. Он понравился ей тем, что не приказал ей уйти. Он сделал так, чтобы она почувствовала себя не глупым ребенком, а взрослой личностью, чье желание кататься верхом или смотреть из окна было столь же необходимым для нее, как то, что он должен был писать письма королевы.
Ей нравилось стоять на коленях, глядя на дождь, прислушиваясь к поскрипыванию пера.
Она представила, что у нее есть четыре маленькие подружки и всех их зовут Бесси. Она должна придумать им прозвища, как королева назвала своих Мэри. «Сетон, Битон, Ливи и Флем…» — прошептала она про себя. И представила себя их предводительницей. Они плыли на большом корабле во Францию, а когда прибыли туда, все были очень рады видеть их.
Вдруг она заметила группу всадников, направлявшихся к замку. Она пристально вгляделась: должно быть, они очень промокли. Следует ли ей пойти и сказать Элеоноре или какой-нибудь другой горничной, что к ним приближаются посетители?
