Присутствующие опять промолчали, но были явно довольны той полнотой правды, которая наконец-то зазвучала на совете. Ведь если уж выходить за пределы крепости, то надо знать зачем!..
- Поэтому я и предлагаю разделиться поровну: десять ладей поплывут в Белоозеро со мной, а десять других останутся тут, на всякий случай, для обороны крепости, - сказал Рюрик и снова повёл плечами: опять возникло это противное ощущение, будто кто-то проводит по его спине холодной секирой и слегка вонзает её острие то под лопатки, то под ребра.
Бэрин обеспокоенно заглянул ему за спину: "Что его так тревожит сзади? - подумал он и вспомнил маету Рюрика во время посещения их селения ирландскими миссионерами. - Постой-постой, - догадался вдруг жрец. - Уж не волхвы ли Вадима или Гостомысла взялись за душу нашего рикса? - Бэрин чуть ли не ахнул от этой догадки. - Ну, Гостомысл, - ало подумал он, - заманил нас сюда и никакой поддержки не оказывает. Мало этого, так ещё и с Сигуром какую-то шутку сыграли… Нет, князь, ты прав. Медлить нельзя! Плыви в Белоозеро немедля". - И жрец поднял голову, вслушиваясь в последние слова Рюрика.
- Сейчас мы должны решить, кто здесь останется, а кто со мной поплывёт, - проговорил Рюрик, сидя всё в той же напряжённой позе, боясь повернуть голову назад.
- Надо метнуть жребий, - тихо подсказал Дагар и поставил на стол лукошко, наполненное камешками разной величины. - Кто вытащит маленький камушек, тот остаётся здесь, - предложил Дагар, - а кто вытащит большой…
- Ясно, - прервал его Бэрин и первым приготовился тащить камушек. Все засмеялись.
- Нет, Бэрин! - ласково проговорил Рюрик. - Я прошу тебя остаться здесь.
- Ну, раз просишь, то… остаюсь здесь! - шутливо поклонился жрец, подошёл к князю и, положив обе руки ему на плечи, добавил: - Не кручинься, рикс! Не важно, кто из нас с тобой поплывёт, а кто здесь останется. Помни, мы все едины! - Жрец сказал это так сердечно и вместе с тем так торжественно, что в гридне сразу воцарилась тишина.
- Жрец прав! - тихо подтвердил Гюрги и встал, чтобы поклясться. Он вынул меч, взметнул его в сторону горящего факела, затем приложил ко лбу и негромко, но твёрдо сказал: - На земле ли, на воде ли, на коне ли, без коня ли - я всегда с тобою, князь!
Рюрик встал. Встали и военачальники. Каждый из них вынул меч и произнёс ту же клятву и с той же верой и силой, которые всегда покоряли князя…
Когда все вышли, Бэрин задержал возле себя Рюрика.
- Что - у тебя… со спиной? - тихо и по-отцовски чутко спросил жрец, как только убедился, что они с князем остались совсем одни.
Рюрик вздрогнул. Он бы не хотел слышать такого вопроса. Но вопрос задан, и задан Бэрином. А Бэрин… от его пытливого взора никуда не денешься… "Ох, вездесущий жрец, как мне твоя прозорливость иногда не по душе, - хмуро подумал князь и вдруг сознался самому себе: - А ведь больше некому и сказать о своих слабостях! А… вдруг он осмеёт?.." Нерешительность мысли отразилась на лице князя, и он замкнулся.
- Ты не бойся, - догадался жрец. - Я ведаю, это не от хвори, убедительно, но тихо проговорил он и встретился со страдальческим взглядом Рюрика. - Больно спину? - участливо спросил он и тут же решительно потребовал: - А ну-ка сядь, я её тебе всю прощупаю.
Рюрик, колеблясь, топтался на месте.
- Да сядь же, сядь, - умоляюще попросил его жрец. - Это же, пожалуй, волхвы Вадима колдуют над тобой! Не стесняйся меня, Рюрик! Кто же ещё, кроме меня, вразумит тебя! - горячо прошептал Бэрин, усаживая Рюрика на скамью.
Рюрик сдался. Покорно сел на скамью. Опустил плечи. Глубоко вздохнул.
- Скажи, а кроме тебя ещё кто-нибудь заметил? - хмуро спросил он и отвёл взгляд от всё понимающего взора жреца.
- Думаю, нет, - спокойно ответил Бэрин, сильными движениями рук массируя спину князя. - Вот что, князь, - пыхтя, сказал он, - терпи, терпи. А нынче ночью я в твою сустугу насыплю ячменя. Это отпугнёт злую силу волхвов. А все дни, что будешь в пути к Белоозеру, я буду молиться Святовиту о твоём здоровье, как никогда в жизни ещё не молился.
- Благодарствую, Бэрин, - тихо ответил Рюрик.
- Не надо меня благодарить, - горько попросил жрец. - Все мы слуги одного дела! - убедительно добавил он. - Позволь, я обниму тебя, - как-то по-отцовски жалостно попросил вдруг Бэрин и крепко обнял подавшегося к нему Рюрика.
Князь поцеловал жреца в колючую щёку, немного постоял, обняв старика, и, горько вздохнув, тихо прошептал:
- Пора!
- Пора! - так же тихо ответил ему Бэрин и потребовал себе княжескую сустугу.
Рюрик улыбнулся и молча повиновался.
- Да хранит тебя Святовит! - трижды горячо повторил Бэрин, когда за Рюриком закрылась тяжёлая дверь.
А на следующее утро, едва лишь рассвело, десять ладей Рюрика тронулись по ледяной воде вниз по течению полноводного Волхова к Ладожскому озеру.
Путь предстоял долгий: из Ладожского озера, которое в те времена, как и реку, звали Невой, надо было проплыть в исток реки Свирь, преодолеть весь её речной путь, войти вместе с ней в озеро Онежское, затем найти устье коварной, хотя и мелководной Вытегры. А после предстояло поднять ладьи на сушу, волоком протащить их до речки Ковжи, по которой можно попасть в Белое озеро, и идти вдоль всего южного его берега либо прямо плыть в городок Белоозеро к младшему двоюродному брату князя рарогов, отважному предводителю и умелому строителю боевых метательных машин Сигуру.
И в то же утро, но часом позже, из той же Ладоги отправилась маленькая юркая ладья вверх по Волхову в город Новгород к князю Вадиму сообщить весть дивную: заморский князь учуял смуту белоозерскую, идёт туда с дружиною. Кто-то в беспутье поведал Рюрику Сигурову беду, а потому берегись, князь новгородский что-то начинается: Рюрик проснулся! Два года терпел заморец обиды, чинимые дружинникам его: то за службу не все, что положено, им выплачивали; то хлеба не давали воинам; то в тёмном лесу изобьют кого; то дрова от жилищ попрячут, и живи как хочешь в холодной сыром краю! То рыбу нельзя ловить - это речка общинников, то зверя в лесу нельзя стрелять - это лес боярина знатного, то по дорогам ходить не смей - бревна клал на ней сам Золотоноша - то не так, сё не эдак. Понял Рюрик давно, что гость он, хоть и званый, да нежеланный, но терпел да оглядывался, а думу твёрдую про себя держал. Теперь с этой думой в Белоозеро плывёт, что-то там предпримет!
Да, плывёт Рюрик с твёрдой думой, смуту из души гонит, речей длинных ни с кем не ведёт, ночью на звезды глядит, по ветру и небу погоду определяет, днём на птиц смотрит, крик их слушает, внемлет голосу реки, ледохода остерегается, осторожничает, с беспокойством на Эфанду поглядывает.
Верная жена давно научилась скрывать свою печаль по родному краю, ведала все горести своих соплеменников на чужбине и ожидала со страхом всё новых и новых испытаний судьбы, моля у богов сил для терпения и преодоления их. Рюрик заметил, как она осунулась, побледнела; большие серые глаза лишь тогда излучали счастливое тепло, когда она ловила на себе взгляды любимого. Брови хмурила она только в его отсутствие, но складочка на лбу уже чётко обозначилась и тревожила мужа. "Зачем и её втянул в эту мятежную жизнь, постоянно терзал он себя вопросом, - может, жалеет обо всем, да молчит?" Уж что-что, а молчать она умеет. Увидит его хмурый взгляд, вскинет брови: "Неужели я всему виной?.. Неужели без меня тебе было бы легче? Неужели я тебе здесь в тягость?" - Глаза широко раскроет, с болью ищет в выражении его лица ответы на свои вопросы, не находит их, вспыхивает от безудержного прилива счастья и, опьянённая, услышит вдруг: "Ладушка ты моя!" "Всё уладится! - шепчет она. - Не копи печаль! Копи думы мудрые", - и улыбнётся.
"И как похожа её улыбка на улыбку Унжи! Старая вдова умела, как никто другой, своей добротой растапливать холодные сердца людей… Каково-то ей сейчас с Олафом в Полоцке?.. - Мысли Рюрика беспокойно перебегали от одного близкого ему человека к другому. - Почему с нами так сурово поступили, разобщив и умалив силы наши? Даже Аскольда с Диром в разные места отправили. А Гостомысл, старый лис… Смотрел на меня, будто на родного сына, а теперь ни слуху ни духу… Оборотень болотный!.. - Рюрик стиснул зубы. - Ладно… Скорее бы Белоозеро, там многое прояснится…" - подумал он, постепенно успокаиваясь. Вглядываясь в мутные воды Волхова, князь постарался припомнить и ещё кое-что…
В ту знаменитую осень на совете старейшин он вроде бы принял необходимость разделить дружину, а сейчас начал понимать и другое. Внутренний порядок словенам как будто всё ещё и не нужен. Общинники-ладожане сами чинят суд, ищут свою правду и его не зовут на свои местные веча. Узнает он о свершении суда позже всех и уже предпринять ничего не успевает. Бояре в своих селениях тоже сами управу вершат, о новых судьях-пришельцах и слышать не хотят. Как же он тут управляет? Да никак пока! Уж ежели он, князь, с достаточным опытом борьбы за жизнь и за власть никак не освоится на новом месте и лишь тревога за Сигура заставила его поднять дружину, то что там, в Полоцке, может сделать молодой их вождь, ныне предводитель войска в пятьсот человек?! Разве что мудрая Унжа не скупится на советы, благодаря чему они все и живы ещё в этом маленьком туманном городе. И соседние племена не хотят пока изведать меча Рюрика.
