— Эй, вы! — заорал Павлин.
За дверью притихли, настороженно выжидая, что последует дальше. Получить пулю от запертых в людской разбойников стрелец не боялся: даже длинноствольное ружье не пробьет сколоченную из толстых досок дверь, не говоря уже о бревенчатых стенах. Их можно разворотить разве что пушкой.
— Тут ваш Данила. Если будете ломать дверь или стрелять, мы его тут же прибьем, а дом запалим со всех углов.
— Брешет, холера! — взвизгнули за дверью, и Тархов сердито ткнул главаря стволом пистолета:
— А ну, подай голос! Не то, как Бог свят, тут и положу!
— Ребята! — Данила сипел, как простуженный. — Сейчас ихний верх! Потом за все посчитаемся.
В ответ из людской донеслись грязные ругательства. Разбойники несколько раз, как тараном, бухнули в дверь чем-то тяжелым: наверно, столом или прикладами ружей. Но дверь держалась крепко — лавка заклинила ее намертво. Убедившись, что запертым ночным работничкам быстро не выбраться, Павлин подтолкнул Данилу к выходу:
— Показывай, где подклеть?
— Постреляют нас во дворе, — уперся главарь. — Из комнат весь двор под прицелом можно держать.
— Ничего, мы по стеночке, — успокоил его Иван. — Все равно первая пуля твоя. Пошли!
Обреченно вздохнув, Данила подчинился. Да и как не подчиниться, когда в спину упирается ствол пистолета? И почему только хозяин охотничьего домика не прорыл потайной ход за тын, как в лисьей норе? Кажется, когда выстроил дом-крепость в лесу, обо всем подумал, а тут дал промашку. Нет бы самому исправить этот промах, но все мы задним умом крепки и горазды махать кулаками после драки, глотая юшку из разбитой сопатки. Панам хорошо, они сидят далеко отсюда и только командуют, а каково ему идти под выстрелы собственных подручных? Как будто он и так мало рисковал шкурой. У-у, драконье семя!
Иван успел прихватить в сенях моток крепкой веревки и связал Даниле руки за спиной. Стрельцы поменялись местами. Теперь пленника конвоировал Попов, а Павлин поднял лежавший в углу топор и первым шагнул за порог. Они быстро спустились с крыльца и, вытирая спинами стену, пошли к подклети. Из бойницы высунулся ствол ружья, но Тархов ударил по нему обухом топора.
Грохнул выстрел, пуля зарылась в землю, а за бойницей раздался дикий вопль. Наверное, незадачливому стрелку размозжило прикладом голову — рука у Павлина была тяжелая.
— Не балуй! — крикнул стрелец. — Не то и вправду пожгу!
Сидевшие в людской разбойники притихли. Одним ударом Тархов сбил замок с двери подклети и распахнул ее. В лица сразу пахнуло сырым холодом погреба. Павлин зажег свечу и вошел в просторное низкое помещение, заваленное разным хламом.
— Терентий?! — позвал стрелец. — Где ты?
В ответ — ни звука, только напряженно сопел Данила да нетерпеливо переминался с ноги на ногу Иван. В углу что-то смутно белело. Павлин поднял повыше свечу и сдавленно застонал: на широком столе лежало обнаженное тело Микулина. Одна половина его лица опухла и посинела, остекленевшие глаза уставились в потолок, в волосах запеклись сгустки темной крови. Рядом, на широкой лавке, в беспорядке были свалены веши гонца.
— Ты! — Тархов сграбастал Данилу за грудки. — Гад!
— Нет! — Тот испуганно заверещал, захлебываясь словами. — Он сам! До смерти убился, как с коня упал. Прямо на камень головой! Когда тащили, уже хрипел. Никто его не пытал, сам он, сам! Мы только грамотку искали.
— Почему он здесь лежит? — Стрелец встряхнул Данилу.
— Куда же мертвяка в дом? — Главарь скривился.
Ему стало страшно, как никогда. Сейчас вполне свободно могут прикончить: полоснут кинжалом по горлу и бросят рядом со своим дружком. Или пристрелят подручные, запертые в людской, — они никому не дадут выехать со двора. Вот угораздило!
Павлин отпустил съежившегося Данилу и осмотрел тело Микулина. Разбойник не лгал: кроме раны на голове, у покойного не было других повреждений. Наверное, он действительно расшибся насмерть, когда ударился головой о камень.
— Уходить пора, — тихо напомнил Иван.
Тархов нашел мешок, сгреб в него лежавшие на лавке вещи погибшего и привязал к мешку его саблю. Потом завернул тело Терентия в овчину и вынес во двор. Из бойницы за ним настороженно наблюдали запертые в людской, но не стреляли. Павлин метнулся в дом, покряхтывая от натуги, выволок тюки с товаром и открыл ворота. Иван вывел из конюшни лошадей. Тюки сложили на телегу, коней впрягли цугом — сразу шестериком. Для такой упряжки оглобли были коротки, поэтому пришлось просто привязать к уздечкам длинные вожжи. В довершение Павлин притащил длинный лук, колчан со стрелами и пук пакли. Данилу бросили на дно телеги и сели сами, как щитом закрывшись тюками с товаром. Иван привстал, гикнул и хлестнул лошадей.
В бойницах немедленно появилось несколько ружейных стволов, и вразнобой грохнули выстрелы. Внутри людской, как в улье, загудели злые голоса:
— В лошадей! Бей, раззява! Уйдут, мать их!..
Но телега уже выскочила за ворота и помчалась по поляне. Сзади ударили залпом: одна из лошадей рухнула, телегу занесло. Павлин шустро соскочил и, не обращая внимания на щелкавшие рядом пули, обрубил постромки саблей. Потом схватил коней под уздцы и, делая огромные прыжки, потянул их к лесу.
Яростный рев раздался в охотничьем домике — разбойники поняли, что задержать стрельцов уже не удается: телега вломилась в кусты на опушке, здесь ее могла достать только шальная пуля.
— Ну, злыдни, — пробурчал Павлин, наматывая на стрелы паклю. — Иван, дай огня!
Попов чиркнул кресалом и раздул трут, Тархов поднес к нему намотанную на стрелу паклю, и она занялась. Он изо всех сил натянул лук и пустил оставлявшую дымный след стрелу в крышу дома. Не долетев, она впилась в тын.
— Ядри тя в корень! — Павлин сплюнул от досады и снова натянул лук.
Из дома вяло постреливали. Наверное, большая часть разбойников занялась дверью, стараясь побыстрее вырваться на волю. Как только это удастся, они немедленно кинутся в погоню: в конюшне стояли их кони — увести всех стрельцы не смогли.
Вторая стрела воткнулась в кровлю, и от нее потянулась тонкая струйка дыма, ясно видимая в ярком свете народившегося утра. Тархов пустил третью стрелу, четвертую.
— Кончай! — Иван выпряг из телеги лошадей, навьючил их тюками с товаром, а на спину одного из них взвалил крепко связанного Данилу. Чтобы пленник не орал, Попов заткнул ему рот шапкой.
— Занялось. — Павлин выпустил последнюю стрелу и забросил лук в кусты.
Стрельцы вскочили в седла и поскакали через лес туда, где оставили коней, взятых у Исая. Тархов вез завернутое в овчину тело погибшего Терентия. Лошадь, чуя мертвеца, испуганно всхрапывала и тревожно ржала. Кони оказались на месте. Поводья не отвязывали — чиркнули кинжалом и погнали дальше, к гати через болотину, потом по узкой лесной дороге, торопясь поскорее убраться подальше. Хорошо, если болотное гнездо загорелось буйным пламенем: тогда разбойникам не до погони. Но все же надо рассчитывать на худшее.
Когда достигли проезжей дороги, не сговариваясь, свернули к постоялому двору, однако, не доехав до него, вновь подались в лес, запутывая следы. В полдень сделали привал на маленькой полянке, затерявшейся в дремучей чащобе. Выбрав место под раскидистым кустом, Тархов саблей вырыл могилу. В глубокую яму опустили завернутое в овчину тело Микулина, засыпали его и прочли заупокойную молитву. Иван сладил из жердей крест и воткнул его в свежий холмик.
— Прости, Терентий, — глухо сказал Павлин. — Одежду твою нам придется забрать. Может, в ней грамотка зашита?
— Дальше чего будем делать? — Попов перекрестился и нахлобучил шапку. — Не ровен час, уже пошли по нашим следам.
— Разделимся, — подумав, предложил Тархов. — Я возьму вещи гонца, товар, заводных лошадей и двину дальше. А ты вези в Москву нашего пленника да расскажи, что приключилось.
— Надумал. — Иван невесело усмехнулся — Ну, положим, доберешься ты до Варшавы, а потом? Ты же человека тайного не знаешь, и где письмо, тебе неизвестно? Лучше вместе подаваться домой, раз такая петрушка вышла. Опять же вдвоем сподручнее Данилку доставить.
— Сподручнее, — согласился Павлин — А время? Его никто не вернет! Пока до Москвы доскачем, да пока нового гонца снарядят… Нет, разделиться надо! Приеду, открою торговлишку, вдруг нужный человек сам на меня выйдет? А дьяк — когда узнает, что случилось, пошлет кого-нибудь ко мне налегке. На крайний случай через неделю-другую сам возвернусь.
Иван покусывал травинку и молчал. Тархов отличался упрямством, и если он что-нибудь вдолбит себе в голову, спорить бесполезно: все равно настоит на своем. С другой стороны, в его предложении есть резон: время действительно очень дорого, а тайный человек Бухвостова, ожидающий гонца, сам может отыскать Павлина на торге.
Добираться до Москвы с пленником Попов не боялся: граница рядом, еще до вечера он будет в первом же русском городке, а там получит свежих лошадей и охрану из стрельцов. Павлину придется хуже — у него впереди долгие версты нелегких дорог по чужой земле.
