С помощью знакомого адвоката, знакомого мамы, я пыталась прийти к договоренности об уплате алиментов со своим бывшим мужем, который тем временем тоже приехал в страну и нашел работу в одной из организаций Гистадрута. Миша, которого, в израильском стиле, звали теперь Миха, был несовершеннолетний, и ему полагались алименты до восемнадцатилетнего возраста. Яша, разумеется, не хотел платить и твердил, что я зарабатываю больше него. С большим трудом удалось договориться об алиментах в размере 100 лир в месяц.
Эта сумма должна была перечисляться на мой банковский счет, но поступила туда только один раз. В следующем месяце мне уже пришлось выяснять, почему не переведены деньги. Он стал жаловаться, что не может, что он купил что-то для дома, чтобы я подождала, он вернет мне долг. Я прекрасно знала, как он платит долги: в Риге не раз случалось, что он занимал деньги у знакомых, а затем они приходили ко мне требовать уплаты долга. Я всегда говорила им: «Зачем вы давали ему деньги? Ведь вы его знаете!» В конце концов, мне приходилось платить, чтобы не позориться. Я поняла, что ради получения 100 лир в месяц мне придется вести с ним бесконечные споры и, возможно, даже обращаться в судебные инстанции. Все это будет стоить мне здоровья и окажется пустой тратой времени, которое для меня дороже, чем сама сумма. Я махнула на это дело рукой.
Такова, по-видимому, моя судьба: добиваться всего своими силами, не ожидать ни от кого помощи. Ведь даже мама заявила, что обо мне совсем не нужно беспокоиться.
Глава 46. Черный Судный день
Судный день, или Йом Кипур – это тяжелый день даже для людей нерелигиозных, которые не постятся и не проводят этот день в молитвах. Атмосфера этого дня, тишина, серьезность лиц, отсутствие звуков музыки и отсутствие транспорта, даже частного – все это нагнетает тоску. Я встречала этот день в Израиле в третий раз.
Октябрь – это летний месяц, и было довольно жарко. Я сидела на балконе, что-то читала – и вдруг услышала шум проезжающей машины. Выглянула на улицу и увидела странную картину, не характерную для Судного дня: легковые машины одна за другой подъезжали к домам, из них выходили мужчины с белыми конвертами в руках и входили в дома. Через короткое время из домов выходили посыльные вместе с мужчинами, одетыми в военную форму, часто с винтовками в руках; они быстро садились в машины и уезжали. На всех балконах стояли люди и смотрели на это удивительное зрелище.
Было ясно: произошло что-то очень серьезное, из-за пустяка не стали бы нарушать святость праздника. Люди рассказывали, что автобус остановился возле местной синагоги и все мужчины, кроме стариков, сели в автобус и уехали.
Объяснение могло быть только одно: вот-вот вспыхнет война. Или уже вспыхнула. Я включила радио, хотя и знала, что в Судный день передач не бывает. И действительно – радиостанции работали. Было передано сообщение, что глава правительства Голда Меир выступит с важным заявлением. Просили не выключать приемники; возможно, будут дополнительные указания.
Заявление главы правительства было лаконичным. Она объявила, что Израиль подвергся нападению со стороны египетской армии на юге, у Суэцкого канала, и со стороны сирийской армии на севере, на Голанских высотах. По ее словам, силы ЦАХАЛа отражают нападение сил противника.
Вечером она выступила с более продолжительной речью. «Граждане Израиля», – обратилась она к нам, и это обращение отдалось во мне острой болью: оно напомнило об аналогичном обращении Сталина к народу через неделю после нападения нацистской Германии на Советский Союз. «Отец народов» не выступил сразу, так как думал, что произошел «пограничный инцидент», результат недоразумения – ведь Гитлер его союзник! Этот «инцидент», как он полагал, можно будет скрыть от народа. Только когда выяснилось, что это настоящая война, что на границах возникло катастрофическое положение, он обратился к народу, в помощи которого нуждался. Жестокий диктатор был в панике, опасался за свою жизнь. Надтреснутым голосом он сказал: «Граждане Советского Союза! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
В отличие от этого драматичного обращения глава нашего правительства говорила ровным голосом и деловитым тоном. Она не потеряла самообладания, хотя ей было известно то, чего мы не знали: что положение на фронтах крайне тяжелое, что Израиль застигнут врасплох и его армия не была готова к отражению удара.
Приблизительно в два часа пополудни послышалась протяжная сирена, и по радио было передано указание спуститься в подвалы. Мы послушались и сидели там какое-то время, но ничего не происходило. Дети вышли первыми, потому что им надоело; не было никаких ощутимых признаков опасности. Постепенно начали выходить и взрослые. Не было сигнала об отбое. Много лет спустя мы узнали, что была запущена ракета в сторону Тель-Авива. Израильский летчик-истребитель с помощью смелого маневра сумел сбить ее над морем.
В первую неделю войны царило очень мрачное настроение. Мы, бывшие советские граждане, умели читать между строк официальных сообщений о положении на фронтах: если говорится, что идут тяжелые бои, указывается число жертв на стороне противника и не сообщается о жертвах, понесенных ЦАХАЛом, это значит, что дела плохи. Но мы знали, что ЦАХАЛ мобилизует резервы и вскоре перейдет в контрнаступление, и с нетерпением ждали лучших новостей.
Были даны указания затемнять окна в вечерние часы. Общественный транспорт прекращал работу с наступлением темноты. У нас в редакции была организована вечерняя смена до 23.00, чтобы мы могли следить за сообщениями, поступающими от телеграфных агентств, и помещать их на первые полосы газеты.
Я часто работала вечерним редактором во время войны. Поскольку общественный транспорт не действовал после заката, была организована система подвоза домой для тех журналистов и работников типографии, у которых не было своих машин. Несколько работников нашей фирмы добровольно вызвались развозить людей. После окончания смены мы ждали своей очереди на подвозку. Нередко я возвращалась домой после полуночи. Поездки по пустым улицам с затемненными окнами домов навевали тоску. Мы пытались разряжать напряженность, шутить, но это не очень удавалось, так как все были усталыми и нервными. Никто не жаловался; мы знали, что наши трудности не идут ни в какое сравнение с тем, что переносят наши солдаты на фронтах.
Если не считать эти изменения, жизнь в тылу протекала как обычно. Люди сидели в кафе, в магазинах не было недостатка в товарах. На второй неделе войны сообщения с фронтов стали более ободряющими. Мы узнали, что наступление сирийских танков на севере остановлено и что ЦАХАЛ окружил третью египетскую армию, которая переправилась через Суэцкий канал и прошла в Синай, прорвав прибрежную линию обороны. Наряду с этим в тыл просачивались сведения о больших потерях на нашей стороне, особенно на египетском фронте.
Официально война продолжалась девятнадцать дней, но было много огневых инцидентов и после вступления в силу соглашения о прекращении огня, навязанного Израилю великими державами. Самой активной в усилиях остановить наступающие силы ЦАХАЛа была, разумеется, наша «доисторическая родина». Советский Союз не хотел допустить сокрушительного разгрома его арабских клиентов. Как бывшая советская гражданка, я не могла забыть, что все наши жертвы – 2569 человек в этой войне и тысячи в других войнах – пострадали от оружия, пришедшего из одного источника – Советского Союза. Все раненые, оставшиеся инвалидами и до сих пор страдающие от болей, были поражены оружием, которым Советский Союз щедро снабжал наших противников.
Несмотря на тяжелое начало, к концу войны победа ЦАХАЛа была ясной и неоспоримой. Но, несмотря на это, мы оказались на распутье, на водоразделе между «Израилем до» и «Израилем после». Если победа в Шестидневной войне повлекла за собой энтузиазм и прилив национальных чувств евреев во всем мире, включая СССР, победа в войне Судного дня, не менее блистательная с военной точки зрения, повлекла за собой чувства подавленности и депрессии.
Что представлял собой «Израиль до»? Народ был оптимистичен, уверен в себе, полон радужных планов на будущее. Народ верил, что с войнами покончено, что конфликт разрешен в нашу пользу. Мы, репатрианты, жадно впитывали эти настроения. Нам нравилась официальная версия конфликта, согласно которой правда и справедливость стопроцентно на нашей стороне. Нам нравились песни о Шестидневной войне, о новых поселках в Синае и о цветах, которые девушки бросают танкистам. Быть израильтянином – это звучало гордо.
Один из политических лидеров, Игал Алон, разработал план, в котором определял, какие части занятых в Шестидневной войне территорий Израиль сможет возвратить арабам в обмен на признание и полный мир, а какие нужно оставить в наших руках ввиду их стратегической важности. Ни у кого не было сомнения, что это зависит только от нас. Очень многие не хотели даже слышать о возвращении какой-либо части территорий. Я узнала тогда новое понятие – «неделимый Эрец Исраэль». Возникло даже движение под таким названием. Оказалось, что государство Израиль и Эрец Исраэль (страна Израиля) – это вовсе не одно и то же.
