– Россы настигают нас! – молвил спутник, на миг выглянув из-под парусинового полога. А когда повернулся к Каридису, то увидел его прыгающим в кусты справа от дороги. – Я должен быть всегда с тобой! – крикнул встревоженный «телохранитель» и прыгнул следом.
Главное – не останавливаться, пусть сердце выпрыгивает из глотки, в ушах шумит, как будто идёт небывалый ливень, а ноги подкашиваются и не хотят нести тело по крутому склону вверх. Только горячее желание бежавшего следом помощника пустить скорее в ход свой клинок давало старшему трапезиту силы мчаться впереди. «Ага, вон она, сторожка, значит, выпрыгнул почти правильно, скорее!» Последнее усилие, последние десять шагов, через красные круги перед глазами, через подкатывающую тошноту. Заметив, что «телохранитель» чуть приотстал, он тоже на мгновение остановился, переводя дух, но, услышав внизу чужие голоса, заставил себя бросить тело вперёд. В сторожку ввалился первым, коротко приказав телохранителю закрыть дубовый засов. Это была роковая ошибка его первого палача. Руки молодого трапезита ещё не оторвались от засова, когда короткий кинжал Каридиса привычным движением вошёл ему в шею и сразу же в правый бок.
– Прости, ты сильнее, а я опытнее, ты немного оплошал, брат, – тяжело дыша, прохрипел Каридис, падая на топчан напротив двери, кажется, силы оставили его.
Ещё живой, но уже недвижный телохранитель, глядя на свою недавнюю жертву очами, полными досады, удивления, боли и отчаяния одновременно, оседал у двери, хрипя перерезанным горлом. Снаружи послышалась скифская речь, потом кто-то сильно навалился на дверь. В широкие щели между досками очертилась могучая фигура, дверь затрещала, но не поддалась. Не вставая со своего места, трапезит метнул нож, целясь в щель между дубовыми досками, но утомлённая рука вяло исполнила бросок, и нож, отщепив край доски, только самым концом поранил того, кто был за дверью. В бессильной злобе раненый несколько раз саданул по крепкой преграде ногами. Снова послышались разговоры, на этот раз, кажется, знакомый голос… Каридис, вынув нож из двери и пряча его в ножны, осторожно выглянул из узкого окна-бойницы.
– Ага, вот два пожарища и сошлись, а ну-ка, покрошите теперь друг друга! – злорадно прошептал трапезит.
Но его надежды не оправдались. Палачи не стали драться, напротив, вступили в переговоры, а потом один из византийцев через короткое время принёс две амфоры, помеченные красной охрой. Так это же… Надо действовать быстро, иначе! Пленник, стараясь не шуметь, отодвинул старый топчан и потянул за пыльное кольцо на полу. В это время о дверь разбилась первая амфора, и сквозь щели внутрь потекла горящая густая жидкость. Один из язычков зажёг одежду лежащего трапезита, но тот, видимо, уже умер, потому что даже не застонал. С треском разбилась вторая амфора, и пламя разбрызгалось по стенам и полу сторожки. Каридис успел прикрыть левой рукой лицо, когда в него угодила огненная смесь. Трапезит закричал диким стоном-воплем и рухнул в старый подземный ход, отрытый монахами ещё при постройке обители, ведущий к монастырю. Катаясь по сырой земле, он старался погасить пламя, сдирая его с себя вместе с кожей.
Как потом скрывался ото всех, терпел голод, лишения, пробираясь малохожеными тропами, об этом не хотелось вспоминать. Зато когда он появился на пристани в болгарском морском граде, никто уже не смог бы признать в исхудавшем, обросшем оборванце с обожжённым ликом и лихорадочно блестящими от голода очами прежнего старшего стратигоса. Он решил наняться на какой-нибудь корабль, уходящий подальше и от Болгарии, и от Византии, и от прежней жизни. А когда услышал от купца-жидовина слово «Меотида», понял – это именно то, что нужно.
– Так что, Палёный, не раздумал ещё, может, останешься? – пробился сквозь пелену воспоминаний голос хозяина. – Со временем в охранники тебя переведу, плату хорошую положу, понравился ты мне, так как? – обратился лысоватый купец к стоящему у борта с багром в руках работнику. Никто не знал, как его зовут, кто он и откуда, да о том никто и не спрашивал. Широкий шрам от ожога протянулся от левого виска оборванца, лишив его волос, до нижней челюсти, будто сам бог Огня мазнул по лику своим пылающим перстом. Такой же узловатый шрам тянулся от тыльной части кисти до самого локтя на шуйце.
– Нет, Самуил, не останусь, – с лёгким налётом чужого языка отвечал работник.
Прозвище Палёный дали ему гребцы и охоронцы, когда он пришёл наниматься в дунайском Нов-граде, – оборванный, худой, со впалыми карими очами. Купец-жидовин сперва не хотел его брать, но работник был нужен, а этот даже не стал спорить, когда Самуил предложил ему работать только за еду. С отплытием надо было спешить. Купец забил свои лодьи оружием и прочей воинской добычей, которую задёшево приносили ему местные жители с полей битв, да и воины продавали лишнее. В далёкой Меотиде оружие можно выгодно продать либо обменять на рабов. Тем более что русы в изнуряющих битвах с византийцами наверняка ослабили надзор за купеческими судами и можно будет легко избежать уплаты десятины с товара. Надо спешить! Тут и подвернулся Самуилу почти дармовой работник. Вначале осторожный купец опасался оборванца, как бы не стянул чего ценного и не сбежал в одном из портовых городов на долгом пути из Болгарии через Русское море к берегам за Киммерийским Боспором. Но после недавнего случая стал больше доверять Палёному.
Когда уже прошли Меотийское море, по давней привычке стали на ночлег в устье Танаис-реки у развалин одноимённого греческого полиса, некогда кипевшего буйным торгом, от которого нынче остались только каменные, большей частью разрушенные постройки. Все уже спали, только охоронец, рослый болгарин, то прохаживался вокруг, зорко оглядывая лодьи с товаром, то снова садился у костра, поддерживая огонь. Купец в свете костра пересчитывал полученную на последнем торжище выручку и записывал расходы. Надежды Самуила не оправдались – русы крепко сидели в бывших эллинских и хазарских полисах и исправно взимали пошлину за весь провозимый через Киммерийский пролив товар. Расстояние между берегами в четырнадцать тысяч саженей надёжно стерегли морские лодьи новых хозяев. Самуил был крайне раздосадован тем, что пришлось уплатить «проходные», и теперь прикидывал, как наверстать урон. Неразговорчивый Палёный, подойдя к костру, сел правой стороной к огню и стал задумчиво глядеть в пламя. Купец оторвался от подсчётов, бросая подозрительные взгляды больших маслиновых очей на нового работника: а вдруг он высматривает, сколько у него, Самуила, денег и где он их хранит, а потом, когда заснёт…
Купец не успел додумать свою мысль. Чья-то тень возникла позади охоронца, обрушив нечто тяжёлое ему на голову и согбенную спину, когда тот наклонился за веткой для костра. Могучий охоронец ткнулся ликом в песок. Ещё две тени вынырнули из мрака ночи. Один разбойник оказался подле оборванца, занеся над ним чуть изогнутый хазарский клинок, а второй кошкой прыгнул к купцу, приставив к его горлу широкий кинжал.
– Тиха, купес, жизня хочешь, молчи, деньга давай. Товара твой мы не брать, деньга только, и не криши, а то башка отрезать будем, понял, купес? – быстрой негромкой скороговоркой на ломаном словенском выпалил старший из ночных любителей поживы.
Оборванец, который до того сидел не шелохнувшись, вдруг молниеносно прянул в сторону, как подхваченный неожиданным порывом ветра куст перекати-поля. Клинок, свистнув в ночном воздухе, вместо головы бродника разрубил пустоту, а оборванец, оказавшись у левой ноги здоровенного разбойника, полоснул под его коленом чем-то острым. Здоровяк заорал, выронил оружие и стал выть и кататься подле костра, сжав огромными ладонями свое колено. Палёный чуть изогнулся и кубарем прокатился дальше, к ногам ловкого малого, державшего под кинжалом купца. Ловкач успел удивлённо оглянуться на сотоварища, не понимая, что случилось, и сам в тот же миг рухнул на землю, едва не угодив головой в костёр. В последний миг его за волосы схватила рука оборванца, который, стоя на коленях, приставил к горлу вожака разбойников небольшой нож. В это время очнулся охоронец, а купец подобрал хазарский клинок стонущего на песке здоровяка. Третий разбойник, что перед этим ударил охоронца, вначале рванулся на помощь своему главарю, но, подчиняясь его истошному крику, замер в растерянности на месте. Ещё несколько теней заметались вне освещённости костра.
Палёный обратился к своему пленнику.
– Скажи своим, пусть уходят и заберут того, что валяется, – негромко молвил он, – ну! Иначе на счёт три я режу тебе глотку, один…
– Не убивать, нет, мы уходить! – закричал перепуганный таким оборотом главарь разбойников.
– Оружие на песок, забирайте своих калек и быстро уходите. От вашего крика проснулась охрана, и если будете медлить, то уже никто никуда не уйдёт, – велел оборванец.
