подолгу задерживаться там не любила, поскольку Чарли сидел за французским окном и с тоской смотрел на нее, а это разбивало ей сердце. Однако выходить в сад ему она не позволяла – ее ужасала мысль, что он может удрать и никогда не вернуться. Сейчас ей было скучно и одиноко, со всеми кроссвордами и головоломками она разделалась, и больше никаких занятий не осталось. Она ушла в дом, плюхнулась в привычное кресло, поискала пульт от телевизора на журнальном столике, отыскала и включила звук. Чарли явился к ее ногам и смотрел на нее в упор. Его раздирало между обидой за то, что она так долго пробыла на улице, и облегчением, что вернулась к нему. Увидев, что она обустроилась в доме, он решил простить ее, запрыгнул на колени и включил полную программу – взялся урчать, топтаться и выпускать коготки.
Би-би-си показывала разрозненные кадры приглушенного празднования по всей стране. Символика была более чем знакомая: флаги, гирлянды, скатерти и бумажные тарелки – сплошное море красного, белого и синего; королевские регалии и атрибутика; кружки и футболки с девизом военных лет: “Сохраняйте спокойствие и так держать”. Мэри вся эта мишура не очень интересовала, а вот улыбки людей, радовавшихся в кругу семьи, вызвали в ней то же чувство, какое переживал Чарли, стоя у французского окна и глядя на райский мир, куда ему возбраняли вход.
Затем вновь показали студию, и пришло время послушать речь Уинстона Черчилля, произнесенную в День победы, – в точности так же, как ее транслировали по радио в 1945-м. Мэри прибавила громкости. Речь в тот день она вроде бы слышала. Наверняка слушала с родителями. Пробудятся ли какие-нибудь воспоминания?
“Боевые действия официально завершатся этой ночью, в первую минуту после полуночи, но в интересах сохранения жизней прекращение огня началось вчера, чтобы это сообщение дошло по всему фронту, и наши дорогие острова в Проливе освобождены будут тоже сегодня… Немцы кое-где все еще воюют с русскими войсками, но это не помешает нам сегодня и завтра праздновать Дни победы в Европе”.
Ничего этого она не помнила. Голос, конечно, был знакомый, но на этом всё. Не удалось ей и представить, как она сидит в гостиной дома номер 12 по Бёрч-роуд и вместе с родителями слушает речь. Возможно, она все это вообразила.
Зазвонил телефон. Мартин.
– Звоню спросить, как ты сегодня.
– О, у меня все хорошо, милый. Скучновато. Откуда звонишь? Кажется, будто из машины.
– Я на парковке у супермаркета. Бриджет пошла за покупками, я ее жду.
“Сегодня же, вероятно, нам следует думать преимущественно о себе. Завтра мы отдадим особое должное нашим русским товарищам, чья мощь на поле боя стала одним из величайших вкладов в общую победу”.
– Ты позвонил посреди Уинстона Черчилля. Опять дают его речь. Которая с Дня победы.
Мартин цокнул языком.
– Кто вообще это слушает опять? Вот честно, эта страна и ее зацикленность на Второй мировой. Ни одна страна в Европе не носится с той войной, между прочим. Все живут себе дальше.
– Ой, да ладно. Я знаю, что мы перегибаем эту палку иногда, но… Знаешь ли, должна была на уличный праздник сегодня попасть. Очень ждала его, так-то. А теперь только и остается…
– О, слушай, Бриджет пришла. Прости, мам, мне пора. Просто хотел узнать, все ли хорошо.
И вновь Мэри оставили одну – с Чарли и Уинстоном Черчиллем.
“Мы можем позволить себе краткую радость, однако ни на миг не будем забывать о трудах и усилиях, что ждут нас впереди. Япония со всем своим коварством и жадностью остается неукрощенной. Ущерб, причиненный ею Великобритании, Соединенным Штатам и другим странам, ее отвратительные зверства требуют суда и возмездия. Ныне обязаны мы посвятить свои силы и ресурсы завершению нашей задачи – и дома, и за рубежом. Вперед, Британия! Да здравствует основа свободы! Боже, храни Короля!”
После этих слов телевизионщики добавили звуки ликующих толп, и вот это ликование зародило в Мэри первую серьезную волну ностальгии. Но не по 1945 году – то была ностальгия по первым двум месяцам 2020-го, по дням (уже далеким), когда можно было выходить из дома и наслаждаться обществом других людей. Она представила Мартина, сидящего в машине на парковке перед супермаркетом, и внезапно сама мысль о таком вот открытом месте, сколь угодно некрасивом, сколь угодно обыденном, наполнила Мэри тоской. Она отдала бы что угодно, лишь бы посидеть на парковке перед супермаркетом.
Мэри встала, бесцеремонно сбрасывая на пол Чарли, – тот сердито мяукнул и удалился в угол вылизывать хвост. Она подошла к окнам, смотревшим на подъездную дорожку.
Автомобиль Мэри все еще стоял там. Маленькая белая “тойота-айго”, приобретенная вскоре после смерти Джеффри. Мэри всегда была хорошим водителем и водить любила тоже всегда, это означало для нее самостоятельность, личную свободу и независимость – качества, которые с тех пор, как умер ее муж, она смогла в себе восстановить, однако медленно (до чего же медленно!) и великим трудом. Когда терапевт сказал ей, что из-за растущей аневризмы ей придется сдать водительское удостоверение, это стало для нее сокрушительным ударом: Питеру показалось, что она сразу постарела на много лет, и в дни после того, как отправила почтой тот кусочек пластика, она выплакала немало горьких слез. Но и после того Мэри продавать машину отказывалась. Ключи по-прежнему висели на крючке в кухне, и каждый понедельник она утром заводила мотор. Присутствие автомобиля на дорожке перед домом утоляло в Мэри психологическую нужду. Дело было не только в том, что ей хотелось, чтобы автомобиль был под рукой в случае чего. Отнять у нее машину стало бы насильственным актом, подобным ампутации.
Она завела мотор, поначалу нерешительно, и тут вновь зазвонил телефон. На сей раз – Джек.
– Приветики! – заверещал он. – Угадай, где мы? Ни за что не догадаешься. – Из трубки доносилась мешанина голосов и далекая музыка. – В Уэстоне-сьюпер-Мэр! – возгласил он, не дожидаясь ее ответа.
– Вы в Уэстоне? – Мэри меньше потрясло бы, если б он сказал, что стоит рядом с Сиднейским оперным театром. – Как вас туда занесло?
– Не могли мы больше сидеть взаперти в том саду, – объяснил он. – Эндж сказала, что буквально помрет, если не повидает море. Мы и решили – ну его к черту. Прыгнули в машину – и вот мы здесь. Пару часов заняло, между прочим. Чудовищные пробки на М-5.
– А как же локдаун? – спросила мама.
– Ну, Борис более-менее объявил же, что можно слегка расслабиться, верно же? Половина Средней Англии понаехала, такое ощущение. На пляже народу как сельдей.
– Ну не знаю, прямо-таки не знаю. Разве нам не положено…
– Ой, мне
