— Приближалось время, когда Иисус Христос должен был в последний раз идти в Иерусалим. И Он сказал своим ученикам: среди нас есть некоторые, кои до смерти увидят силу Царствия Божия. Через несколько дней Господь взял с собой Петра, Иакова и Иоанна и поднялся с ними на гору Фавор. И преобразился пред ними; и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. Когда Он говорил се, облако светлое осенило их; и се глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение. Его слушайте!
Великая княгиня Ольга сидела во время литургии на царском месте. По просьбе отца Григория она была в том же пурпурном плаще с белоснежным капюшоном. Ее видели все прихожане. Когда же отец Григорий закончил проповедь во славу Иисуса Христа и великой княгини Ольги, плащ на ней источило пурпурным облаком и он стал белым, как первый снег, а вместо капюшона над головою Ольги воссияло золотое облачко. И в храме взлетели под купол возгласы восторга:
— Слава, слава великой княгине!
Она же опустилась на колени и, подняв лицо к образу Софии — премудрости, молилась и плакала. Слезы лились невольно и были сладкими. К ней подошел ее любимый внук — отрок восьми лет Владимир — и тихо спросил:
— Бабушка, зачем ты плачешь?
— Сие есть слезы радости, внук мой любый, — ответила княгиня.
Она поднялась на ноги, сошла с царского места и с амвона и, минуя молящихся, направилась к вратам храма, и следом за нею шли отец Григорий и другие священнослужители, и потянулись прихожане. Процессия вылилась из храма на площадь, потекла по ней, обретая все новые людские потоки. Так и шли с торжественным пением киевляне за своей матушкой княгиней, кою озарило чудом
Божественного Провидения. Ее белый плащ излучал свет, и от этого света преображались лица горожан. Никто из них не ведал, куда держала путь княгиня, все шли за нею, исполненные великого восторга. Она же в сей час восходила на путь, ведущий в Царство Небесное.
После долгого крестного хода по всем улицам и площадям стольного града княгиня Ольга привела горожан на теремной двор, взошла на красное крыльцо, подняла руку и, когда наступила тишина, сказала последнее:
— Слушайте все! Дети мои, я ухожу от вас. Радейте за Русь — матушку, за святую Русь, защищайте ее от ворогов и не вспоминайте меня лихом. — Она трижды поклонилась горожанам, взяла отца Григория под руку и скрылась с ним в тереме. В сенях сказала: — Святой отец, проводи меня в опочивальню.
Отец Григорий помог подняться Ольге на второй покой, ввел ее в опочивальню. Следом за ними вошли многие придворные боярыни. Но княгиня попросила их уйти. А как они удалились, легла на ложе. Отец Григорий поправил ей подушки под спиной, сам присел рядом.
— Отдохни, матушка, ты умаялась.
Она же ему сказала без чувства печали и горечи, но почти торжественно:
— Да, я устала, святой отец, и больше уже не встану. Ты же будь со мною рядом. Только тебе вручаю свое бренное тело, ежели Господь Бог возьмет мою душу.
— Матушка княгиня, не говори всуе. Еще не все исполнено тобою в земной юдоли, — возразил отец Григорий.
— Все, все, мой несравненный друг и отец. Вот только дождусь сына, дабы простить его за вольности. Вот только благословлю внуков на дела государственные. Да испрошу прощения у Малуши, чистой души. — И княгиня Ольга умолкла, откинула голову на подушки и чуть отвернулась от отца Григория.
Малуша уже давно была в княжеских теремах. Пока печенеги были под Киевом, она с небольшим отрядом воинов успела уйти в Искоростень и там прожила до конца осады стольного града. И теперь она вместе с отцом Григорием коротала время посменно близ княгини Ольги, с которой давно породнилась.
Ожидание Святослава затянулось на долгое время. Шли дни, недели, а его все не было. Но в Киев прилетали гонцы и приносили вести о том, что как только князь Свято
*
слав накажет угров за их коварство, за то, что они натравили на Русь печенегов, и как только прогонит князя Курю далеко за пределы державы и накажет разорением становищ, так и вернется в Киев.
Наступила осень, она сменилась зимой, реки покрылись льдом. Даже могучий Днепр уже сковали морозы. И только тогда примчались в Киев передовые отряды княжеской дружины и оповестили киевлян, что великий князь уже идет в виду стольного града.
Он появился в княжеских теремах накануне праздника в честь апостола Андрея Первозванного. Многие киевляне помнили предание об апостоле Андрее. Знали, что он сказал, остановившись у Киевских гор: «Видите ли эти горы? На этих горах воссияет благодать Божия, будет великий город, и Бог воздвигнет много церквей». Слова святого апостола Андрея сбывались, и горожане чтили его. Потому возвращение князя Святослава в город накануне праздника в честь Андрея Первозванного было принято горожанами как великое знамение. Тысячи киевлян вышли на улицы города, дабы встретить своего отца после долгих ратных странствий. Они забыли уже о том, что в дни осады города печенегами не раз вспоминали Святослава недобрыми словами.
Великий князь въехал в город на белом скакуне. Горожан удивили мощь князя, его гордый взгляд победителя и сияющая радость на лице. Он еще не верил, что матушка его на исходе и тело ее освобождается от бренной жизни, потому и был так радостно возбужден. Когда же князь поднялся в опочивальню и подошел к ложу матери, в груди у него что‑то оборвалось, он побледнел и опустился близ княгини на колени, прошептал:
— Матушка родимая, ты ли это?
Княгиня Ольга протянула к сыну ослабевшую руку, положила ее на голову и тихо сказала:
— Слава Всевышнему, Он дал мне сил дождаться тебя.
— Как виноват я пред тобой, матушка родимая! Простишь ли?
— Бог простит, а я люблю тебя по — прежнему.
В опочивальню вошли сыновья Святослава: Ярополк, Владимир, Олег. Они встали за спиной отца. За ними, словно скорбящая Божия Матерь, появилась Малуша. Воцарилось долгое молчание. Лишь слышался тихий голос отца Григория, который стоял за аналоем и читал молитвы.
Наконец княгиня Ольга нарушила молчание и все‑таки упрекнула сына:
— Зачем ты зоришь чужие земли и государства? Мало ли тебе великой Руси, пространства коей на полсвета?
— Прости, матушка родимая. Я одумался и буду радеть токмо за Русь, силу ее умножать, — ответил Святослав покорно.
— И во благо, сын мой, — прошептала Ольга. И снова отвернулась к стене, сняла свою руку с головы Святослава, и он понял, что матушка хочет остаться одна. Князь встал и побудил за плечи выйти сыновей и Малушу, сам покинул опочивальню.
На исходе зимы княгине Ольге стало лучше. Она даже поднялась с ложа и с помощью сенных девиц вошла в трапезную. Святослава в эти дни в Киеве не было. Он умчал в Вышгород к дружине.
Княгиня Ольга возмутилась таким поведением сына, сказала воеводе Свенельду:
— Скачи в Вышгород и передай мое повеление сыну ноне же быть здесь. Пусть грех на душу не берет.
Святослав появился в княжеских палатах лишь к вечеру. Хотел пройти к матери в опочивальню, но отец Григорий не пустил его туда.
— Матушка княгиня почивает. Приди непременно утром, — сказал протоиерей.
— Как она? Встанет ли завтра вновь? — спросил князь.
— Все в руках Божиих, сын мой. Помни одно: скоро Всевышний возьмет ее в свои чертоги.
Князю — язычнику сие было непонятно. Он даже ощутил досаду и чувство ревности к этому священнослужителю, который полновластно распоряжался от имени княгини. Потому и высказал свое мнение о сказанном отцом Григорием с немалой долей дерзости:
— Неведомо мне, позовет ли матушку Всевышний, но ведомо другое: твоей власти над великой княгиней я положу конец. Зачем ты побуждал ее подниматься на крепостную стену, где ей постоянно грозила смерть?
Князь не устрашил отца Григория резким выпадом, и тот твердо ответил:
— Усмирись, сын мой. И благодари Бога, хотя бы своего, за то, что твоя матушка поднималась на стены. Все мы только ей обязаны тем, что стольный град не разорен, не разрушен врагами. Теперь же оставь нас. — И уже более мягко добавил: — Я помолюсь за тебя, сын мой, попрошу милости Всевышнего, дабы Он дал понять тебе величие княгини Ольги, — И отец Григорий скрылся в ее опочивальне.
Утром Святослав пришел к матери чуть свет. Но у него не хватило духу вломиться в покой, как он делал сие в прежние времена. Потоптавшись у дверей, спросил боярыню Аксинью:
— Тетушка Аксинья, там ли священник Григорий?
— Там, в молитве у икон. А матушка княгиня ждет тебя, — ответила старая боярыня. Аксинья выглядела усталой, лицо светилось бледностью, глаза были воспалены. Вид боярыни поразил князя. Он подумал: «Как они все страдают за мою матушку». Ему стало стыдно, опустив голову, он вошел в опочивальню. Встав возле ложа, он не посмел опуститься на колени, зная, что на сей раз прощения ему не будет. Он увидел восковое лицо матери, почти безжизненный взгляд ее, и у него закружилась голова. Удержавшись за точеную балясину ложа, он сказал:
