люди сделаются равны! Почему бы не отменить Судный день, а вместе с ним стыд и грех? Ни один из признавшихся не сказал, что отдал свою душу просто так, без награды.
Через два дня после того, как братья Кэрриер изложили свои горькие версии событий, Джон Проктер попросил доставить ему в тюрьму бумагу. Будучи первым арестованным по этому процессу мужчиной, он находился в заключении с апреля. Постепенно к нему присоединилась бо́льшая часть его семьи. Прямо на полу камеры, гремя кандалами, он составил петицию [16]. Он тоже опрашивал подозреваемых. Грубоватый трактирщик, раньше заявлявший, что неуправляемым девчонкам не повредит хорошая порка, теперь иначе смотрел на вещи. Да, пять человек сознались на той неделе. Он говорил с каждым – все они дали ложные показания. Как, 23 июля задавался вопросом напрочь лишенный фантазии салемский фермер, он мог посетить дьявольское таинство, если в тот момент сидел на цепи в тюрьме? Среди тех пятерых, кто участвовал в шабаше, были и братья Кэрриер. Проктер знал, что с ними произошло. Судебный писарь зафиксировал, что мальчиков вывели из зала «с руками и ногами, связанными ненадолго» [17]. Проктер обнаружил, что это было некоторым преуменьшением. Эндрю Кэрриер неспроста вдруг сделался таким разговорчивым: в соседней комнатке подростки «ни в чем не признавались, и тогда их стали стягивать веревками с головы до пят, пока у них кровь носом не пошла». Только после этого молодые люди признались в том, чего никогда не делали. Проктер был взбешен, потому что с его сыном сделали то же самое. Пытка продолжалась бы и дальше, не вмешайся сжалившийся пристав [97].
Если бы Проктер присутствовал на слушаниях, то смог бы рассказать кое о чем еще: правоохранители придавали андоверским фактам необходимую им форму. Показания Мэри Лэйси – младшей пронизаны множеством недомолвок и логических скачков, подсказок и предположений. Судьи дразнили ее освобождением из-под стражи так же соблазнительно, как дьявол – славой. К августу все свидетельства в общих чертах совпали, и признания тоже стали более конкретными. Относительно разночтений – что ж, судьи списывали их на уловки Сатаны. Слишком гладкие истории выглядели бы в создавшихся обстоятельствах подозрительно, ведь дьявол сбивал своих слуг с толку. Казалось совершенно логичным, что Мэри Лэйси – старшая не могла ответить на дополнительные вопросы: дьявол, она боялась, похитил ее воспоминания. Пока она поднималась по ступенькам к залу суда, другой подозреваемый решил признаться. Оказавшись же внутри, она не нашла нужных слов. Враг рода человеческого «вынимает их из моей головы», – объяснила Лэйси [18].
Проктер знал, что разбирательство его дела и дела Джорджа Берроуза назначено на 2 августа, и торопился с петицией. Обращаясь к пяти виднейшим бостонским пасторам, включая Инкриза Мэзера и Сэмюэля Уилларда, он предупреждал о страшной судебной ошибке, которая вот-вот произойдет. Он говорит не только от своего имени, но и от имени других узников. Все они невиновны. И никто не может рассчитывать на справедливость. Они посовещались и не нашли другого возможного объяснения: дьявол ожесточил против них сердца магистратов, священников, присяжных и народ. Проктер писал с присущей ему прямотой: подозреваемых приговорили еще до того, как они вошли в зал суда Стаутона. Их земли уже изымают [20]. Он знал о собственной ситуации, но не стал ее упоминать: после его ареста Джордж Корвин захватил ферму Проктеров в шесть гектаров, начал продавать и забивать скот. Он конфисковал все имущество семьи, опустошая бочки пива ради бочек и горшки супа ради горшков. Он оставил их маленьких детей без крошки хлеба. Проктер умолял либо назначить новых судей, либо перевести процесс в менее пристрастное место. Публика в салемском суде такая же кровожадная, как магистраты. Может хоть кто-нибудь из пасторов приехать в Салем, чтобы увидеть все собственными глазами?
Он не восставал против суда, как Кэри, или против обвинений, как Олден. Он не поносил околдованных девочек. Когда все остальные просили себе славы, счастья и французской осенней обуви, он требовал лишь справедливого суда. Он направил свое письмо людям, от которых ждал сочувствия: трое принадлежали к первой бостонской церкви, среди паствы которой не было судей по делам о колдовстве (по иронии судьбы, там раньше находился бостонский дом Пэрриса). Он добавил еще несколько строк, чтобы вывести из душевного равновесия своих адресатов. Тот факт, что дьявол нагло их копирует, устраивая свои пародии на крещение и причастие, – высший им комплимент [21]. Но сами они начинают напоминать своих врагов. Суд Стаутона, утверждал Проктер, действует как группа инквизиторов, их поведение «очень похоже на папские зверства» [98]. Это тоже было ночным кошмаром пуританина; Коттон Мэзер никогда не упускал возможности вставить в рассказ о дьявольском сборище слова вроде «принуждение». Его отец приписывал исключительно католицизму безрассудные преследования ведьм. Похоже, суд попал под наваждение сил, с которыми боролся [22].
Если перехитрить дьявола было крайне трудно, то еще более непосильной задачей, как обнаружил прямодушный Джон Проктер, оказалось достучаться до наглухо закрытого разума. Если он и получил ответ, то точно не в виде перенесения разбирательства в другое место. Он предстал перед салемским судом по плану, через двенадцать дней. Но для своей петиции он выбрал правильных адресатов. Ощутимое сопротивление или, по крайней мере, недовольство возникло среди самых известных представителей духовенства. Это были бостонцы, к которым магистраты станут обращаться за помощью, эксперты по невидимому миру, с которым большинство из них были знакомы не понаслышке. Инкриз Мэзер в 1684 году опубликовал программную книгу, которой «Памятные знамения» его сына как бы отвешивали почтительный поклон. Старший Мэзер уже давно и открыто размышлял о правомерности различных обвинений в колдовстве. «Верно также, – отмечал он, – что мир полон сказочных историй о всякого рода столкновениях с дьяволом и вещами, с его помощью сотворенными, которые выходят за границы возможностей тварей Божьих» [23]. Ведьмы могли превращаться в лошадей, волков или кошек с не большей вероятностью, чем творить чудеса. Уиллард, как известно, в 1671 году описывал свои наблюдения за конвульсиями и криками собственной шестнадцатилетней служанки, назвав их «странным и необычным знамением Господа», но избегал слов «колдовство» и «одержимость». Каждый из пяти пасторов, которым писал Проктер, в 1688 году молился вместе с Джоном Гудвином. Трое благословили «Памятные знамения». Большинство одобрило к публикации салемскую проповедь Лоусона [99].
Пока в Салеме пасторы, магистраты, присяжные и остальной люд шагали в ногу, на что жаловался Проктер, бостонское духовенство пришло в беспорядок. На следующий день после казни Ребекки Нёрс несколько пасторов собрались в доме капитана Джона Олдена (сам он уже седьмую
