- Вот посол от ромейских басилевсов. Они просят мира и обещают нам многие блага. Говори же теперь ты, императорский посол, - обратился Игорь к Григорию.
Григорий терпеливо поведал воеводам всё сказанное князю. От себя же добавил:
- Византийцы чтут и любят русских. Только в личной гвардии у императора Багрянородного тысяча русичей, и все они приняли христианскую веру. Почему бы и вам не прикоснуться к этой вере, не проникнуться братской любовью?
Воеводы долго молчали. Им понравилось пожелание священника прикоснуться к христианской вере. Но все смотрели на воеводу Акуна, который был среди воевод самым старшим, ходил с Олегом на Царьград. Акун понял, чего хотят от него воеводы. Могучий строгий, он встал, оперся на меч.
- Слушайте моё слово, русичи, - начал он. - Когда дари без войны дают нам серебро и золото, чего более можем требовать? Известно ли, кто одолеет? Мы ли, они ли? И с морем кто советен? Под нами не земля, а глубина морская: в ней общая смерть людям. Не отвергнем дар, протянутый нам от глубины сердечной.
- Не отвергнем! Не отвергнем! - прозвучало в шатре, словно лесное эхо.
Князь Игорь ни словом не возразил воеводам. Он уважал их, зная, что они его верная опора в войске. И потому он лишь дополнил их волю своей:
- Теперь, императорский посол, лети в Царьград. Да скажи, чтобы басилевсы, не мешкая, поспешили к нам с дарами и данью. А в рати моей, запомни, сорок тысяч воинов на море и двадцать тысяч конных. Вот не дадут соврать воеводы: у каждого за спиной по четыре тысячи. Ещё скажи, чтобы слали послов в Киев заключать торжественный мир. Я же, князь русский, пришлю своих послов в Царьград.
Григорий встал и поклонился князю Игорю.
- Спасибо тебе, русич! Ты уберёг в Византии от гибели тысячи мужей и тысячи же русов. Но ведомо мне вот что: твои конные полки идут к Царьграду. Останови их, шли немедленно гонцов по Дунаю навстречу войску. Как пошлёшь, так помчусь за дарами и за данью.
- Тебя, изборский, на мякине не проведёшь. Не зря Ольга так к тебе почтительна. Слушай же моё повеление воеводе Улебу. Ты, воевода, бери самую лёгкую ладью и гони её в Дунай навстречу Вышате и Свенельду. Скажи моим именем, чтобы к Царьграду и на земли ромеев не ходили. А ежели по Болгарии захотят погулять, так это уж их дело. Перечить не буду.
Григория огорчили последние слова князя Игоря. Но он смолчал, чтобы не нарушить пока непрочный путь к миру. Он дождался, когда ладья с хлебом и воинами уплыла в устье Дуная, посидел за трапезным столом с князем. Игорь похвалился, что княгиня Ольга понесла, и ему хотелось быть рядом с нею, когда она принесёт наследника. Игорь надеялся, что Ольга родит ему сына. Надежды его оправдались: на свет появился князь Святослав, оставивший по себе память на века как воевода, равного которому не было. А пока отец Григорий, выпив кубок вина за здравие будущего младенца, покинул ладью князя Игоря и отправился в обратный путь.
Константин Багрянородным и Роман Лакапин приняли отца Григория с великой радостью. Они сказали, что не поскупятся на дары или на дань, как угодно князю Игорю, если он соглашается не нападать на Византию.
- Но часть даров мы должны отвезти сейчас, - заметил Григорий.
- Отвезём. Жизнь, она загадочна. Оказывается, жажду крови можно утолить золотом и серебром. Что ж, попробуем залить эту жажду звоном серебра и золота, - рассудил Багрянородный. - И сам ты, святой отец, можешь утолить свою жажду - вернуться на Русь. Я отправлю тебя с Богом, и ты повезёшь на Русь церковные книги и иконы, утварь и все, что нужно, чтобы украсить тот храм, который возведёшь на Руси. И вещает мне Всевышний, что мы с тобой расстаёмся не навсегда. Мы ещё увидимся.
Возвращаясь на Русь, отец Григорий и впрямь утолял застарелую жажду - увидеть отчую землю. Но боль разлуки пронизывала его грудь, когда он покидал Константинополь и бухту Золотой Рог. Проживя в Византии тридцать с лишним лет и не испытав притеснения, он полюбил всем сердцем эту великую христианскую державу. И понял он, что всякая жажда утоляется радостью. Григорию было отчего радоваться: не каждому дано прикоснуться к великой культуре процветающей Византии. Он поднялся на борт ладьи, нагруженной до предела дарами для Руси, и судно покинуло гавань Суд и бухту Золотой Рог следом за скедией, которая тоже была по борта нагружена дарами и на которой находились воины. Так началось возвращение Григория на Русь.
А договор о мире между Византией и Русью был заключён спустя год. В этом историческом документе четырнадцать пунктов, и в каждом из них записано о благах, которые несёт он прежде всего Руси. В заключение договора есть слова, достойные внимания и сегодня: «Сии условия написаны на двух хартиях: одна будет у царей греческих, другую, ими подписанную, доставят великому князю русскому Игорю и его людям, которые, приняв оную, да клянутся хранить истину союза: христиане в Соборной церкви Святого Илии предлежащим честным крестом и сею хартией, а некрещёные, полагая на землю щиты свои, обручи и мечи обнажённые».
Глава двадцать пятая. ГОД ПЕЧАЛИ
У императоров Византии Багрянородного и Лакапина в начале 944 года не было никаких оснований сетовать на свои судьбы. На Балканском полуострове царил мир. Византию не беспокоили ни венгры, ни болгары, ни печенеги. В Малой Азии доместики Иоанн Куркуй и Варда Фока завершили год назад ряд удачных походов на арабский халифат и расширили владения на востоке по границам рек Тигра и Евфрата. Византия богатела благодаря удачной торговле со всеми окружающими её державами. Константин Багрянородный закончил работу над сочинением «О фемах». Он не присвоил авторство только себе. Это был большой коллективный труд учёных высшей Магнаврской школы и самого императора. Жажда творчества обуревала Багрянородного, и он взялся писать историю Руси с древнейших времён. Побудило Константина к этому труду то, что он увидел в молодой державе, обрётшей государственность всего каких-то сто лет назад, будущую великую державу. И он уверовал в то, что очень скоро Русь придёт в лоно христианства. Своё пророческое предвидение он тоже хотел отобразить в истории Руси.
В семье у Константина царили мир и покой. Они с Еленой по-прежнему несли в сердцах нежность супружеской любви. Молодой наследник престола радовал их. Он усердно занимался всем тем, что должно знать будущему императору. А то, что он будет императором, во дворце Магнавр для всех являлось бесспорным, и лишь двое думали по-иному. Это были Стефан и Константин Лакапины. Они считали, что трон цесаревичу не достанется и всё будет иначе. Как - этим они ни с кем не делились, но сами упорно шли к той цели, которую наметили. Пока эта подспудная цель тоже была никому неведома, и ничто не предвещало дворцовых потрясений.
И всё-таки эти потрясения пришли в Магнавр, и совсем не оттуда, откуда их можно было ожидать. Февральским холодным утром в Константинополь приехала келарша монастыря Святой Каллисты Мелентина. Она остановилась у сына Феоктиста, который жил в родовом особняке на одном из центральных проспектов города Меса, неподалёку от площади Августеон. На этом проспекте располагались мастерские и лавки, где изготавливались и продавались предметы роскоши из серебра, золота и драгоценных камней и вышитые золотом разноцветные ткани, изделия из слоновой кости, византийские эмали и иконы. Феоктист владел лавкой и одной из мастерских на Месе, доставшихся ему в наследство от деда. Его мастера десятилетиями выпускали ювелирные изделия и женские головные уборы с драгоценными камнями.
Сын Константина Дуки ещё с детских лет дружил с сыновьями Лакапина Стефаном и Константином, они были частыми гостями в его особняке. В тот день, когда келарша Мелентина приехала к сыну в гости, он вскоре же послал слугу во дворец Магнавр, с тем чтобы позвать царей Стефана или Константина на «важный разговор», - так сказала Феоктисту его мать Мелентина.
При этом она добавила: «Нам пора готовить почву под посев, и чем раньше это сделаем, тем лучше и сильнее будут всходы».
Царь Стефан появился в особняке Феоктиста только к вечеру. Он сильно изменился за последнее время. Лицо его пожелтело, и смотрел он на мир исподлобья, к тому же сутулился и выглядел значительно старше своих лет. Рядом с Феоктистом он казался щуплым. При виде Мелентины он нашёл в себе силы улыбнуться и осведомился:
- Почтенная матушка, что привело тебя к сыну?
- Мы любим друг друга, и - как же нам не тянуться сердцами? Но я приехала к сыну и попросила прийти тебя, чтобы ты услышал моё слово тоже о сыне, но уже не о моём. Вразуми ты во дворце всех достойных сановников в том, чтобы они напомнили Багрянородному о его матери. Она страдает и зовёт его, но он глух к её просьбам. Она больна, доживает, может быть, последние дни. Молит Бога, чтобы пробудил в сыне жалость. Но всё напрасно. И надо же кому-то устыдить неблагодарного сына мученицы Зои-августы.
