Это было сказано спокойно. Но какое презрѣніе къ нему звучало въ каждомъ словѣ и будто свѣтилось даже въ чудныхъ глазахъ ея.
Шепелевъ повернулся и, слегка шатаясь, вышелъ на улицу.
— Все кончено! шепталъ онъ, садясь на лошадь.
Съ самаго пріѣзда барона Гольца въ Петербургъ, еще въ февралѣ мѣсяцѣ, ходили слухи, что съ Фридрихомъ будетъ заключенъ мирный договоръ, почти невѣроятный. Когда Гольцъ ловкимъ маневромъ поставилъ всѣхъ резидентовъ иностранныхъ, за исключеніемъ англійскаго, въ невозможность видаться съ государемъ, то самъ, по выраженію шутниковъ, ежедневно выкуривалъ цѣлый пудъ кнастера въ его кабинетѣ. И весь Петербургъ ожидалъ нетерпѣливо, чѣмъ разрѣшатся ловкіе происки Фридриховскаго посланца.
Тайный секретарь государя, Волковъ былъ осаждаемъ со всѣхъ сторонъ вопросами, въ какомъ видѣ находится мирный трактатъ. Волковъ увѣрялъ всѣхъ, что старается всячески избавить россійскую имперію отъ угрожающаго ей позора.
На Ѳоминой недѣлѣ прошелъ слухъ въ Петербургѣ, что мирный договоръ уже готовъ, что есть два проекта: одинъ — русскій, Волкова, другой — прусскій, Гольца.
Черезъ недѣлю новый слухъ городской перепугалъ всѣхъ.
Глухо, тайно и боязливо, всѣ сановники передавали другъ другу, что государь отвергъ проектъ Волкова и уже подписалъ проектъ Гольца. Съ ужасомъ разсказывалось, что въ проектѣ этомъ, писанномъ будто бы самимъ Фридрихомъ, есть будто три секретные пункта, по которымъ прусскому королю возвращены всѣ земли, у него завоеванныя Россіей, и возвращены даромъ, безъ всякаго вознагражденія. Фридрихъ, съ своей стороны, будто бы обязывался помогать русскому императору въ предполагаемой имъ новой войнѣ съ Даніей. Наконецъ, будто бы предполагалось уже не дипломатическими средствами, а просто вооруженной рукой противъ Саксоніи и Польши, сдѣлать герцогомъ Курляндскимъ принца Жоржа.
Эти слухи ходили по Петербургу и прежде, но теперь о нихъ говорили, какъ о совершившемся фактѣ. Фактъ этотъ не столько волновалъ все общество, сколько гвардію, которой предстоялъ будто бы походъ, въ случаѣ войны.
У императрицы болѣе, чѣмъ когда либо, боялись бывать и самые смѣлые перестали было посѣщать ее. Но теперь даже и въ ней все чаще заѣзжали разные осторожные сановники, ради любопытства, узнать что-нибудь. Но императрица знала менѣе, чѣмъ кто-либо, что совершается въ кабинетѣ государя.
Государыня жила, съ переѣзда въ новый дворецъ, въ нѣсколькихъ горницахъ на противоположномъ концѣ отъ государя и вела жизнь самую тихую, мирную и скромную. Она почти никуда не выѣзжала и только иногда бывалъ у нея Никита Ивановичъ Панинъ, воспитатель Павла Петровича, графы Разумовскіе, канцлеръ Воронцовъ, чаще же другихъ княгиня Дашкова. Сама императрица иногда вечеромъ отправлялась въ гости къ княгинѣ Дашковой и тамъ видалась съ нѣкоторыми офицерами гвардіи. Однихъ она знала давно, а другихъ ей представили недавно.
Послѣ Ѳоминой недѣли, государыню стали просто осаждать разные сановники, сенаторы и члены синода и всякіе нечиновные люди убѣдительными просьбами, узнать содержаніе новаго мирнаго трактата. Екатерина Алексѣевна отлично понимала все громадное значеніе этого договора для общественнаго мнѣнія. Чѣмъ ужаснѣе, невозможнѣе и позорнѣе для Россіи окажется этотъ договоръ, тѣмъ болѣе выиграетъ та партія, которая теперь называетъ себя елизаветинцами и которой, по выраженію Алексѣя Орлова, слѣдовало безъ страха и искренно давно назваться «екатерининцами».
Однажды утромъ, государыня вызвала къ себѣ своего юнаго друга Екатерину Романовну Дашкову и встрѣтила ее со словами:
— Ну, княгиня, пришла пора доказывать слова дѣломъ. Если вы меня любите, вы должны непремѣнно исполнить мою просьбу.
— Все на свѣтѣ! воскликнула Дашкова, засіявъ лицомъ.
— Да, вы всегда такъ: все на свѣтѣ! Готовы будете сейчасъ, какъ птичка взмахнуть крылами и взлетѣть въ самое небо. A потомъ тотчасъ струсите и пригорюнитесь и, вмѣсто того, чтобы парить въ облакахъ, начнете ползать, какъ букашка по землѣ.
— Merci за сравненіе, обидѣлась княгиня. — Оно и злое, и несправедливое. Я сейчасъ же докажу вамъ, что умѣю летать. Что прикажете?
— Ѣхать сейчасъ же въ Елизаветѣ Романовнѣ…
Дашкова двинулась всѣмъ тѣломъ и вытаращила глаза на государыню.
— Ну, вотъ, видите! вымолвила, улыбаясь, Екатерина.
— Но, ваше величество, вы знаете, что я съ ней прекратила всякія отношенія, что я, не роняя чувства собственнаго достоинства, не могу съ ней знаться. Она безстыдно приняла теперь свою роль… Она на дняхъ переѣзжаетъ въ особое помѣщеніе, въ этотъ же самый дворецъ…
— Все это я давно знаю лучше васъ, но дѣло важное.
— Но зачѣмъ же я поѣду?
— Во всемъ Петербургѣ, княгиня, только баронъ Гольцъ и, конечно, ваша сестра знаютъ содержаніе новаго мирнаго договора.
— Я васъ уже просила не называть ее моей сестрой.
— Виновата, не спорьте о мелочахъ. И такъ, Елизавета Романовна, помимо Гольца, знаетъ навѣрное подробное содержаніе договора. Такъ какъ и государь, и она тоже, ils sont tous les deux discrets, comme deux coupe de canon, то въ вашихъ рукахъ, княгиня, дѣло огромной важности. Если вы поѣдете къ ней, обойдетесь съ ней ласково, то она разскажетъ вамъ все. Мы всѣ будемъ обязаны вамъ, будемъ знать, какую кухню состряпалъ Фридрихъ! И будемъ знать à quoi nous en tenir!
Дашкова стояла сумрачная, опустивъ голову. Она была умна и смѣла, въ то же время крайне пылка и мечтательна. Постоянно грезились ей великіе подвиги и громкія дѣла, но всѣ эти подвиги и дѣла всегда являлись въ ея воображеніи въ какихъ-то сіяющихъ формахъ. Всякій подвигъ былъ прежде всего поэтиченъ и прелестенъ. Если она мечтала о женской дѣятельности, то ея воображенію являлась непремѣнно Орлеанская дѣва. Но эта Іоанна Д'Аркъ не являлась ей замарашкой, крестьянкой, пасущей стадо, и въ холодъ, и въ дождь, а являлась прелестной, раздушенной пастушкой, окруженной барашками, увитыми розовыми ленточками. Эта Іоанна не являлась ей измученной, голодной, не слѣзавшей съ лошади нѣсколько дней, ѣздящей на простой лошади и воодушевляющей своимъ присутствіемъ тоже изморенныхъ воиновъ. Она представлялась ей въ золотой бронѣ, скачущей на дивномъ конѣ, въ дивномъ убранствѣ. И по манію ея меча истребляются какъ бы сами собой всѣ враги ея отечества. Она беретъ города, какъ ветхозавѣтный герой: однимъ звукомъ трубнымъ!
И въ душѣ юной женщины, недавно вышедшей замужъ, являлся постоянно какой-то разладъ. Она готова на подвигъ самый трудный, самый страшный, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы подвигъ этотъ, съ одной стороны, отозвался сразу во всей Европѣ, а съ другой стороны, былъ бы тоже увитъ розовыми ленточками.
Когда государыня заговорила о просьбѣ, княгиня уже мечтала, что вотъ сейчасъ придется ей сдѣлать что-нибудь высокое, знаменательное. A ей предлагаютъ ѣхать къ дурѣ сестрѣ и выпытывать у нея то, что она можетъ знать. Она къ ней давнымъ давно не ѣздила, прервавъ всякія сношенія, а теперь ее заставляютъ унизиться, даютъ ей порученіе мелкое, непріятное, почти глупое. A главное, даютъ ей порученіе бабье: поѣхать, посплетничать и выманить у сестры тоже какую-нибудь сплетню.
— И такъ, что жъ, княгиня? вымолвила, наконецъ, государыня.
— Подумайте, ваше величество. Я не отказываюсь, но что жъ я узнаю? Она глупа, но не до такой степени. Вѣроятно, она мнѣ ничего не скажетъ, или просто совретъ, чтобы похвастать.
Екатерина вздохнула.
— Согласна. Но покуда вы не поѣхали, не побывали у нея, вы этого не можете и знать. По моему мнѣнію, если вы захотите, то съумѣете выпытать всю истину. A она не можетъ не знать всего договора. Я увѣрена, что государь за послѣдніе дни все выболталъ ей.
Послѣ небольшой паузы, Дашкова недовольнымъ голосомъ выговорила:
— Извольте. Что жъ? Мы бабы только на это и годимся.
— Нѣтъ, княгиня, бабы и на другое годятся. Я тоже баба! Но мужчины понимаютъ, что изъ малыхъ дѣлъ составляется большое дѣло, изъ большихъ великое дѣло. Женщины не всегда понимаютъ это. Вы вотъ умная женщина, а не хотите понятъ, какъ важно было бы для насъ всѣхъ знать сегодня же вечеромъ, въ чемъ заключается договоръ и дѣйствительно ли подписанъ онъ.
Дашкова будто теперь только поняла значеніе того, что отъ нея требуютъ.
«Конечно, цѣль эта важная, думала она, но средство достиженія этой цѣли — бабье. Это все слишкомъ просто, глупо!» Вотъ если бы ей поручили составить «une trame», собрать кучку людей, замаскировать ихъ и ночью, окруживъ домъ Гольца, похитить у него всѣ бумаги!.. О, тогда бы!.. Она еще вчера читала, что такъ поступили недавно съ тосканскимъ резидентомъ въ Мадридѣ. Вотъ на такой романическій подвигъ княгиня полетѣла бы съ наслажденіемъ!
— Хорошо, я поѣду, выговорила она, наконецъ сквозь зубы. — И даже сдѣлаю такъ, какъ всегда поступаю съ лекарствомъ. Ужъ если нужно avaler une tisane, то поскорѣе, сразу. Зажмуриться и проглотить!
