Когда Елена Павловна, устроив Шумского так, как хотела, вернулась домой, Троепольские, Михайлова и Волков сидели в зале с ее матерью и беседовали.
Старушка жаловалась на плохие времена, на печальные дворцовые дела, «хуже которых от века не бывало», жалела болящую императрицу и непрерывно утирала глаза платочком. Немного погодя, вернулся и отец. На вопрос Елены Павловны, как там дела, старик только махнул рукой.
— Безнадежно. Соборовали и приобщили. В ночь наверно преставится.
Федор почему-то вспомнил пророчество Андрона и с трудом подавил улыбку.
Елена Павловна начала торопить с ужином.
Был уже десятый час вечера, когда Олсуфьева и Волков вышли из боковой калитки дома и отправились пешком по набережной Фонтанной речки.
— Куда мы идем?
— К одному офицерику-конногвардейцу, Хитрово по фамилии. У него — нечто вроде сборной квартиры. Очень удобный дом. Сад в целый квартал и много разных дворовых построек. В главном-то доме живут родители, а он сам занимает павильон в саду. Туда особая калитка из переулка имеется. Там всегда много народу. Возможно, что и знакомых встретишь.
Они шли вдоль какого-то бесконечного забора, высокого и утыканного сверху гвоздями.
— Здесь, — сказала Елена Павловна, остановившись у незаметной калитки и нащупывая рукой узел веревки.
Калитку отворил какой-то старик в одной рубахе. Около, примкнув к забору, торчала небольшая караулка.
Олсуфьева провела Федора по заснеженной тропинке через сад, между какими-то беседками и гротами. Остановилась у павильона побольше, с бельведером наверху. Заглянула в окна. Свету нигде не было видно. Прошла по скрипевшей от снега галерейке, постучалась.
— Кого угодно? — раздалось из-за двери.
— А картежников-то разве нет ноне? — спросила Олсуфьева.
— Как не быть? — отозвались из-за двери. — Это вы, Елена Павловна.
— Я. И еще любитель один.
— Что ж, милости просим.
Дверь открыл молодой офицер в расстегнутом мундире.
— Входите. Покорнейше прошу.
В довольно просторной комнате, где-то в середине павильона, при двух зажженных свечах сидело человек десять офицеров различных полков. На двух столах были разбросаны карты и стояло несколько пустых бутылок.
— Здравствуйте, картежники, — весело сказала Олсуфьева с порога.
— А, Елена Павловна! — раздались голоса. — Кто с вами?
— А вот знакомьтесь. Придворного театра первый актер.
— Да мы знаем его, — раздались голоса.
Федор пожал руки всем присутствующим. Те неясно назвали свои фамилии.
Молодой красавец лет двадцати семи, мускулистый, с открытым, смелым взглядом, сидевший поодаль на диванчике, — к нему Федор подошел к последнему, — задержал его руку. Потянул к себе на диван:
— Садитесь рядом. Орлов, Григорий. Я вас отлично знаю, хотя и не имел удовольствия быть представленным.
— Я тоже знаю вас, — улыбнулся Федор.
— Ну, и отлично. Значит, мы старые, хотя и незнакомые, друзья. Я ведь давно, так сказать, ловил вас, да вы неуловимы.
— Я пробыл почти два года в Москве.
— И это мне ведомо. От особы, нам обоим известной и близкой. Еще до отъезда вашего искал случая познакомиться, да как-то не удавалось. А уж как вы тут нужны были! Мы все, и особа та, очень жалели одно время о вашем отсутствии. Спектакль торжественный потребно было устроить в Ораниенбауме у его высочества престола наследника, ноне без пяти минут императора, а заняться сим делом было некому. Нашего брата, гвардейских офицеришек, туда не шибко привечают… Вы понимаете? Так ничего и не состоялось. А при вашем присутствии сложилось бы многое иначе, смею надеяться. Да, господа! — закричал Орлов. — Вы можете продолжать ваши дела и разговоры, не стесняясь. Федор Григорьевич — это как бы я сам или любой из вас. Да полагаю, оное вам и без меня известно. Потемкин, поди сюда, ты нам нужен.
К ним подошел красивый полнощекий офицер, лет двадцати двух, в конногвардейском мундире.
— Подсаживайся, — сказал Григорий Орлов. — Федор Григорьевич нам расскажет о состоянии умов в Москве.
Потемкин сел на диван, потеснив их обоих.
— Я вас, Волков, в первый раз в «Хореве» видел, года три назад, — сказал он. — И представлял себе этаким древнерусским витязем. А теперь вижу, что вы совсем европеец и на Лекена французского скорей смахиваете.
— Не болтай глупостей, — сказал Орлов. — Лекен урод уродом, видел я его изображение. Уж если с кем его сравнить, так с Гарриком. Митька Голицын за границей Гаррика видел, рассказывал, и с Волковым его сравнивал. Причем, Федор Григорьевич, без лести скажу, в вашу пользу сравнивал.
— Очень вам признателен, господа, только я не выношу разговоров о своей особе, — недовольно сказал Волков.
— Это только для начала, — сказал Орлов.
— И, собственно, это вас не касается, — заметил Потемкин. — Мы говорим об актере Волкове, а вы здесь — наш товарищ. Считайте поэтому, что мы говорим об отсутствующей персоне. Ну, как в Москве первопрестольной?
Волков начал рассказывать, что знал, о настроениях москвичей.
В это время группа офицеров, склонившись над столом, рассматривала какой-то план. Бойкий молодой гусар тыкал пальцем в бумагу и говорил:
— Здесь, здесь, здесь… И здесь бы.
— Крестики бы поставить, — сказал кто-то.
— Никаких крестов, Пассек! — горячо возразил гусар. — Мы еще умирать не собираемся. Пусть у каждого в голове будет. Правда, брат? — крикнул он Григорию Орлову.
— Это насчет артиллерии? — отозвался тот с места. — Верно, Алеша. Кресты потом ставить будем. Орудия будут стоять там, где им стоять надлежит. А вернее, они даже не понадобятся.
— Как не понадобятся? — спросило сразу несколько голосов.
— А так. Чем меньше шума, тем лучше. И вообще, по-моему, в эти дни ничего не понадобится. Потребно подождать вестей оттуда.
— Я была там час назад, — сказала Олсуфьева. — Все по-старому. Из окон видно, как на главном дворе костры горят и густо рассыпаны прусские мундиры.
— Ну, эта сволочь не страшна, — заметил один из офицеров.
— Ты, Рославлев, прав. Только и на рожон переть нет смысла, — рассудительно заметил Григорий Орлов. — Как я уже говорил, главная наша забота — не истребление этой сволочи, — это никуда не уйдет, — а сохранение жизни известной вам особы. А жизнь ее сейчас в опасности. Кирилла определенно говорил, что существует распоряжение, в случае какой заварухи, изничтожить ее и маленького. От этого скота можно всего ожидать.
— Мое мнение также — спешить не следует, — сказал Потемкин.
— Ни в коем случае! — убежденно отозвалась Олсуфьева. — Час назад я с ней урывком виделась. Она со слезами на глазах умоляет, чтобы без насилия. О приказе голштинца ей также известно. О чем и передаю, господа.
— Это надо проверить подлинно, — сказал Григорий Орлов. — От того, оголтелого, всего жди…
Все замолчали.
— А не значит это — труса праздновать? — заметил младший из Орловых, Федор.
— Храбрость без смысла — высший род глупости, друг и брат мой — усмехнувшись, заметил Григорий Орлов. — Ты сумей быть храбрым с толком, когда это потребуется для пользы дела. Уж тогда не зевай! Сейчас твоя очередь, — кивнул он головой брату. — Разузнай насчет приказа. Посты смени. Солдатам сделай еще раз внушение. И с рапортом спеши.
Федор Орлов и еще какой-то офицер поспешно оделись и вышли.
— Ну что ж, так и будем всю ночь сидеть? — спросил Потемкин.
— Вот дождемся Ласунского, что он скажет, — откликнулся Григорий Орлов. — И какого чорта он там возится до полуночи?
— Он к Волконскому поехал? — спросил Пассек.
— И к Никите Панину, — сказал Хитрово.
— Елена Павловна, благоволите-ка к нам, — позвал Григорий Орлоз.
Олсуфьева подошла. Они ее усадили в серединку на диван, окружили тесной группой и начали вполголоса какое-то совещание.
Вокруг Алексея Орлова собралась другая группа. Там заметно волновались.
В дверь постучали.
— Ласунский! — воскликнуло несколько человек. Хитрово вышел. Все ждали в напряженных позах.
Хозяин ввел измайловца Ласунского.
— Ну, что? Что? — раздались нетерпеливые голоса.
— Да что! В Измайловском почти открытый бунт. Солдаты самочинно собираются штурмовать Зимний. Им набухвостили, будто государыню задушили, великая княгиня — в крепости, а Павел увезен неизвестно куда.
— Немедленно надо разъяснить, что все это чепуха, — заволновался Григорий Орлов. — Они нам такого наделают!..
— Разъясняют. Да слушают плохо. Я уж посоветовал нарядить кого потолковее из своих нижних чинов. Их проведут во дворец запасным ходом и постараются вызвать хоть на минутку великую княгиню, чтобы она им сама объяснила положение. За это взялся Рославлев 2-й. Только умненько бы повел дело.
