В юности Хумаюн верил в судьбу и в предназначение. Эта вера, казалось, отвлекла его от ответственности за свои поступки и их последствия. Она питала его праздность и оправдывала наивную веру в то, что его особое положение дано ему по праву и является незыблемым. Но опыт изменил его, и теперь, в зрелом возрасте, Хумаюн отбрасывал такое поверхностное объяснение, даже оправдание неудач. Хотя единый Бог решает, в каком статусе кому родиться, но лишь сам человек, опираясь на свои способности, может построить свою жизнь. Он, Хумаюн, возродил свою империю не потому, что так было предопределено, но потому, что он стремился к этому, преодолевая свои слабости и отказываясь от излишеств, чтобы целиком сосредоточиться на своих усилиях по достижению единственной цели. Гордый за свои мысли, падишах заснул, думая о том, как его возобновленное правление соотнесется с совсем недолгими годами, проведенными Бабуром на троне после завоевания Индостана.
Проснувшись и собираясь позвать Джаухара, Хумаюн вспомнил о своих мыслях накануне вечером. В этот миг взгляд его упал на один из томов зведных карт. Он улыбнулся. Даже если он больше не верит, что звезды хранят все тайны жизни, изучение их движения и причин, его вызывающих, все еще занимало его ум. Созерцание звезд всегда будет доставлять ему радость.
Спустя два часа, завершив одевание, Джаухар протянул Хумаюну длинное полированное зеркало, чтобы тот мог осмотреть свой парадный наряд. В отражении стоял высокий, стройный мускулистый мужчина лет сорока пяти, такой же, как в те времена, когда он впервые взошел на престол, даже несмотря на то, что на висках появилась седина, а вокруг глаз и у рта пролегали морщинки, когда он улыбался.
На нем была надета парадная белая накидка с вышитыми белым золотом солнцами и звездами, а также просторные рубаха и штаны из кремового шелка, обшитые по краям жемчугом. На поясе из золотой сетки висел Аламгир в усыпанных драгоценностями ножнах. На ногах были короткие рыжевато-коричневые сапожки с загнутыми острыми носами и вышитыми на голенищах массивными золотыми звездами. На голове красовался тюрбан из золотой парчи с павлиньим пером на макушке и рубиновой брошью в центре спереди, которая гармонировала с тяжелым ожерельем из золота и рубинов. На указательном пальце правой руки было надето кольцо Тимура с изображением тигра, а остальные пальцы были унизаны сверкающими изумрудами и сапфирами.
– Благодарю, Джаухар, ты помог мне одеться, как подобает падишаху. Я понял, что просто власти и авторитета недостаточно; надо еще, чтобы народ видел тебя таким. Это вселяет в них доверие и преданность… Но хватит об этом. Где мой сын?
– Ждет снаружи.
– Пусть он войдет.
Спустя мгновение из-за шторы на входе в шатер, распахнутой стражниками, одетыми во все зеленое, появился Акбар. Несмотря на то, что ему еще не исполнилось тринадцати лет, он был почти такой же высокий и широкоплечий, как отец. Он тоже был разодет по-царски в пурпурный и сиреневый шелк, который лишь подчеркивал его молодую мужественность.
– Отец, – обратился Акбар, заговорив первым и широко улыбаясь, – четверть часа тому назад прибыл гонец из Кабула и привез письмо от мамы. Она уже в пути из Кабула в Дели. И если муссоны ей не помешают, она будет здесь недель через шесть или восемь.
У Хумаюна полегчало на сердце. Присутствие Хамиды наполнило бы его счастьем. Чем скорее он исполнит свое обещание, данное им во время свадьбы четырнадцать лет тому назад – подарить ей жизнь повелительницы в Дели и Агре, – тем лучше.
– Это прекрасная новость, Акбар. Надо срочно послать отряд войск, чтобы встретили ее и помогли скорее добраться сюда.
Отец с сыном медленно проследовали из шатра к царским слонам, которые уже преклонили колени неподалеку. Джаухар и Адам-хан, которые должны были ехать вместе с ними, шли за ними на почтительном расстоянии. По пути слуги держали над ними шелковые пологи, защищающие от солнца, – муссонные дожди на время прекратились. Другие слуги обмахивали их опахалами из павлиньих перьев – для прохлады да чтобы отогнать назойливых москитов, роившихся над теплыми лужами, все еще покрывавшими землю.
Подойдя к слонам, Хумаюн по небольшой золоченой лестнице забрался на спину большего из двух животных. За ним поднялись Джаухар и один из телохранителей в зеленом наряде, заняв свои места позади него. Драгоценные камни, в основном гранаты и аметисты, украшавшие хауду, засверкали на солнце, когда первый слон поднялся на ноги, а за ним встал второй, поменьше, на котором ехали Акбар, Адам-хан и еще один телохранитель. Акбар болтал со своим молочным братом, словно они просто отправились на охоту.
Величественные слоны медленно направились к строю других слонов. Хумаюн видел Байрам-хана в одной из хауд, наряженного по персидской традиции. Позади него был его кворчи, оправившийся после ранения, хотя это потребовало болезненного прижигания раны, и теперь он всегда будет слегка прихрамывать. Заид-бек ехал сразу за Байрам-ханом. По приказу Хумаюна Ахмед-хан должен был ехать на первом слоне.
– Ты заслужил эту честь. В самых опасных и неблагодарных походах ты всегда был впереди, – сказал ему падишах.
Мустафа Эргюн и его люди следовали среди первых конных эскадронов, шедших перед слонами. На миг Хумаюн задумался о самых близких людях, которые сыграли роль в его судьбе. На этой церемонии он хотел бы видеть однорукого Вазима Патана и даже водоноса Низама. Но после разгрома Камрана Вазим Патан предпочел остаться старостой в деревне, а отыскать Низама просто не хватило времени…
Вернувшись в настоящее, Хумаюн коротко произнес:
– Поехали.
Приказ дошел по рядам слонов и конницы до всадников впереди процессии, которые несли огромные развевающиеся знамена Хумаюна и династии Моголов, а также флаг Тимура. Через полмили они вошли в высокие ворота из песчаника; барабанщики и трубачи, шедшие сразу за знаменосцами, стали играть на своих инструментах – сперва тихо, а потом все громче, когда дошли до толпы, которую сдерживал строй воинов вокруг лагеря и которая теперь выстроилась вдоль дороги, выстланной пальмовыми ветвями и посыпанной лепестками цветов.
Слон Хумаюна продвигался вперед, а сам падишах в золотой хауде любовался солнечными бликами, игравшими на латах всадников и упряжи коней впереди процессии, внемля звукам музыки, звону снаряжения, ржанию лошадей и радостным крикам толпы. Вдруг с замиранием сердца он поднял свой взор к жаркому голубому небу и увидел в мерцающем сиянии – или ему это показалось? – двух парящих орлов, предвестников величия Моголов. Индостан принадлежал ему. Он вернул себе трон отца. Отныне их династия будет только укрепляться. Он и Акбар позаботятся, чтобы так было.
Хумаюн сидел в своих покоях в Пурана Кила, крепости из красного песчаника, строительство которой в восточной части Дели на заре своего правления начал он, а Шер-шах и его сын Ислам-шах завершили. Толстые, хорошо укрепленные стены крепости с тремя сторожевыми башнями с воротами тянулись более чем на милю. Мощная крепость – и прекрасная резиденция. На столе перед Хумаюном лежала стопка официальных документов и книг, содержащих сведения о правлении Шер-шаха и его сына, которые принес Джаухар, назначенный Распорядителем Двора в благодарность за годы самоотверженной службы.
Теперь, когда пышные церемонии и торжества по поводу его восшествия на престол в Дели закончились, Хумаюн решил серьезно изучить, как работает его империя, а не расслабляться и наслаждаться тем, что могли предложить его новые владения. Своим советникам он сообщил: «Наше дело сделано лишь наполовину. Захват Индостана был, возможно, самой легкой его частью. Мы должны быть уверены, что сохраним свои завоевания и увеличим наше влияние». Он уже допросил военачальников Шер-шаха и Ислам-шаха, которые остались в Дели, и разослал верных командиров для проверки их правления в различных провинциях; среди посланных был и Ахмед-хан, назначенный правителем Агры.
Слегка нахмурившись, падишах стал читать документы, непроизвольно восхищаясь достижениями узурпатора. Из бумаг следовало, что Шер-шах был жестким, хитрым и эффективным организатором, хладнокровным и расчетливым воином. Он реорганизовал систему управления провинциями, чтобы предотвратить любое усиление могущества отдельных правителей. Он перестроил систему сбора налогов. Конечно, во время последних войн налоги поступали хаотично и нерегулярно, но слуги Хумаюна уже доложили, что казна Шер-шаха до сих пор была достаточно богата. И все это было на руку падишаху. Что писал его отец в своем дневнике?.. По крайней мере в этом месте много денег. Хумаюн знал, что контроль за благосостоянием Индостана будет ключом к сохранению и расширению могущества.
