– Слово Егора – закон. Исполни и объяви, как он просил.
Барабанов, полагая, что у Василия найдется рассказать еще кое-что, и что Васька – не Егор, сразу всего не выложит, решил ради своей же пользы и дела лучше уматывать.
– У меня еще дела, прости, Иван Карпыч!
– Сиди.
– Ну мы, люди свои, в одном городе торгуем! – с важностью погладив свою темную бороду, ответил Барабанов. – Всегда встретимся! Прощения просим.
Федор опасался, что если начнут все разматывать, то могут добраться и до него. И даже до Телятева. Жаль ему было старого соседа, но, полагал он, все от бога. Не будь он ранен – явился бы сюда, протянул бы сам руки под кандалы и сказал бы: «Я был президентом. Всех освободите! Я один виноват!» Умен он на дело, а честностью не всегда умен, – думал Федор. Он надеялся, что Васька, однако, сладит все лучше его и уж, конечно, не станет зря объявлять, что Егор был президентом.
Иван все выслушал. Глаза его заиграли. Ставка, как он почувствовал, была велика, игра в самом разгаре. Как обухом по голове долбануло его, когда дошла весть о гибели Ильи. Он слыхал об этом еще в лимане. Он по привычке притворялся, уверяя Васю, что ничего не знает.
– Да, меня тут два года не было. Я ждал, что так все случится.
Ивана давно уже поздравляли, что он взял миллион на новом прииске, который разведали для него старатели больше, чем его поисковая партия.
Шел слух, что вообще все тайные прииски до последнего времени принадлежали ему, а что теперь он вдруг захотел от них отказаться.
Приезжали в лиман старатели, просили его взять прииск, дозволить им не ломать построенные избы.
– Я прииск не возьму! – отвечал Иван.
Все молили его: «Возьми!» На Бердышова были доносы губернатору и в Петербург, о чем сообщил ему по поручению Корфа приехавший в Николаевск чиновник Барсуков.
Бердышов послал мальчика с запиской к Петру Кузьмичу, и тот ответил, что ждет Василия Егорыча вечером.
Петр Кузьмич принял сына своего старого знакомца в бывшем губернаторском доме, в комнате, которая заставлена шкафами с книгами. На стенах – шкуры зверей, оружие у окна – аквариум с красными в полвершка рыбками. Здесь жил теперь начальник округа Складовский, женатый на родной сестре Петра Кузьмича.
– Боже мой! Ах, ну зачем же беспокоился Егор Кондратьевич! – всплеснул руками Барсуков. Егор послал ему тючок соболей в подарок и такой же жене Складовского.
– Ольга, посмотри, какой роскошный тебе подарок! – пошел он показать сестре.
Василий засмотрелся на огромную картину. В золотой раме море, горы, белый город под ними, розовый туман и корабли. Немного походило на сегодняшний вид с парохода, но город богаче, большие каменные дома громоздились друг на друга, лодки разъезжали по заливу, судов больше и все было как-то веселей. Но и Николаевск стоял на видном высоком и красивом месте и порадовал Василия.
– Дело серьезное! – заговорил Барсуков, хмурясь. Он встал, прошелся и пересел на другой стул. – Губернатор объявляет решительную борьбу хищникам.
– Будьте отцом родным! – сказал Василий. Он почувствовал вдруг фальшь своих слов.
Так мог говорить его отец, когда жил еще на старых местах, но не теперь, и ему стало стыдно. Ему ли так говорить, сыну президента таежной республики, мечтающему о социализме.
– Что-нибудь постараемся сделать, – сказал Барсуков.
Он добавил, что очень сожалеет об убийстве Ильи.
– Это само по себе преступление. Человека взяли ни за что… И дернуло его бежать. Почему, зачем он бежал?
– Нрава горячего был, – ответил Василий. Он густо покраснел не в силах еще что-то сказать.
– Но вы действительно вели разведку от Бердышова? – спросил Барсуков у Василия.
– Конечно, мы для него старались.
– Как это понять?
– Прииск, мы знали, перейдет к нему, – ответил Василий. – Он его заберет запросто. И он, видно, ждал. И мы знали, что не минует.
Барсуков не стал дальше расспрашивать. Законы, он сам знал, устарели, негодны для нового края, задерживают его развитие. Он и прежде полагал, что все это не так, как значится на бумаге. Теперь, видя, что самые лучшие из здешних жителей, его знакомцы и их дети, замешаны, он решил окончательно, что надо стать на их сторону.
Сделать это, как он полагал, надо умело, не выказывая протеста, а доказательно, законно, пользуя все, что представится возможным.
Он сказал себе: дети переселенцев выросли, нельзя запрещать им пользоваться богатствами этой земли.
– Что же вы хотите? – спросил он.
– Силина винят, как политического. Можем ли мы требовать расследования, – спросил Василий. – Отец хочет приехать и объявиться.
– Вы не соизмеряете желанную вами справедливость с тем, что есть на самом деле. У вас свои понятия, но у нас свои, и шутки здесь нельзя шутить! – раздраженно заговорил Барсуков.
Вошел японец-слуга и, улыбаясь, сказал:
– Приехали Иван Карпыч!
– Отправил пароход! – входя, сказал Бердышов.
– Надо нам выручить Силина. Вот и все! – сказал Барсуков.
– И Сашку! – заметил Василий.
Иван не стал поминать о делах. Полчаса прошло в разговорах, которые Василию казались пустыми.
– А что же Дуня Бормотова? – вдруг спросил Бердышов.
Васька опять покраснел до корней волос и замешался. Иван тряхнул головой, как ошалелый бык, словно отгонял тучу вьющихся слепней.
– Она… – сказал Василий, – с детьми… Я ей привез его вещи. Мы нашли его. Собственно, не мы, а гиляки… Похоронили его… Она переменилась очень, но не плачет… Сумрачная…
Иван ждал всего самого плохого. Поэтому он без волнения и без жадности, как ему казалось, брал прииск, словно принимал его в наследство.
По уходе гостей Барсуков пошел к сестре. Она была в восторге от соболей. Складовский, ездивший за город в крепость, где поставлены новые орудия, вскоре вернулся. Ужинали втроем, и Барсуков рассказывал шурину о семьях Бормотовых и Кузнецовых, и какое теперь там горе.
– Какой молодчина молодой Кузнецов! – говорил Петр Кузьмич. – А ведь отцы были нечесаны, в лаптях. А сына можно ввести в любую гостиную. Отец – идеалист, хочет все взять на себя, что было и чего не было.
Петр Кузьмич впервые стал объяснять суть дела, как оно ему представлялось.
– Они вели разведку от Бердышова, но не могли преградить путь на целую огромную реку старателям. Туда хлынуло крестьянство… Им предстояло ехать в город и все объявить и тогда стать врагами своих же братьев и всяческих свояков. А Бердышова в это время не было, он скитался по Парижу, а потом, кажется, дочь свою, полугольдку, помещал в Петербурге в частную гимназию. А они тут воспользовались древним обычаем старателей и организовали правление, выбрали свою власть, чтобы на прииски не попадали преступники… Их надо было бы поощрять, они в любом государстве были бы великими людьми и о них писали бы в газетах! Можно подозревать их в чем-либо согласно формальным законам, но тогда надо заключать под арест десятки людей и ослаблять многие семьи. Ведь на прииски шли самые здоровые и сильные…
– Нет, об этом и речи быть не может! – сказал Складовский. – Но была ли политическая агитация?
– Нет, не было.
– Вы уверены?
– Я совершенно уверен.
– Нигде не могут найти доносчика. Пропал без вести. Может, с ним расправились?
– Кто же мог знать о доносе?
– Не понимаю, как все это получилось… Да, если бы не эти разговоры про социализм!.. Тогда все ушли бы мирно! – отвечал Складовский.
– Я полагаю, что можно бы не наказывать, если не было тут политики и если прииск возьмет Бердышов, но надо найти законные основания, чтобы не привлекать их. Я полагаю, они совершенно не виноваты с одной стороны, но с другой стороны, юридически, совершенно виновны, и тут без законов не обойдешься! Тем более что случаи с выборной властью были, и мы даже не арестовывали никого, и это уже прецедент. Почти закон! Наш!
– Да, если бы не эти разговоры про социализм! – повторил Складовский.
* * *
– Планы мне привезли на бересте! Позор, да и только! – восклицал Иван Карпыч. – А где, где моя бумага? Что же это ты, Василий Егорыч? Я столько бумаги вам давал… И все инструменты!
– Да я же говорю вам, что лодка перевернулась! Как сами остались живы!
– А на Еловом ключе были глубокие шурфы? – спрашивал Иван.
– Десяток пробили. Я нашел китайцев, у них контракт закончился в Де-Кастри на казенные работы. А русские не соглашались глубокие шурфы бить… А теперь они разбежались, что я могу с ними сделать. Вы же сами распугали их.
У Ивана Карпыча в соседней комнате собрались гости. Китайчонок с косой пронес туда вино и закуску. Бердышов вошел, браня Василия.
– Вот дикари! – сказал он, обращаясь к Оломову. – Бумаги у них не было, человека в город не послали! Знакомьтесь, мой управляющий!
– Мы уже знакомы! – сказал Оломов, чуть заметно приподымаясь, и подал тяжелую руку Кузнецову.
