Часто берладники на лёгких ладьях-однодревках выходили в море для торговли и набегов. На сей раз всё было, как раньше, только шли они не торговать, да и цель их лежала дальше обычного. Без задержки миновали Белгород Днестровский, не тронув ни одного корабля, заходящего в его гавани. Оставили позади устье Южного Буга с вымирающими греческими колониями и ясным летним днём показались в виду Олешья.
Днём и ночью не смолкал портовый город. Сюда стекались товары со всей Руси и из Дикой Степи. Половцы пригоняли русских пленников, свозили нехитрые товары, сгоняли скот и коней, которых скупали греки. Эти везли из Византии дорогие ткани, благовония, приправы, украшения. Смуглые персияне тоже вносили свою лепту - оружием, конями, но больше покупали - русское зерно, русские кожи, русскую рыбу, русский лен, русские меха, а также драгоценный рыбий зуб и янтарь, который доставляли сюда новгородские купцы вместе со свеями - потомки викингов торговлей получали то, что ещё сто-двести лет назад предпочитали добывать силой.
Олешье одновременно было воротами и устьем. Оно открывало для иноземцев Русь - и накрепко запирало все дороги вглубь её. Каждый караван торговых судов, пришедших по Днепру, приводил с собой вооружённую дружину, дабы отбиваться в пути от половцев. А то часто случалось - пошёл купец на свой страх и риск торговать, но повстречал степняков - и вот уже сам стал товаром.
Летом торговля в разгаре. До самой глубокой осени будут шуметь ярмарки, на причале тесно от кораблей, звенит воздух от иноземной речи. Зимой торговище стихнет, большая часть купцов отправится восвояси, откочуют на зимние становища половцы, и город притихнет, ожидая, когда всё опять начнётся сначала.
Новый день только начался, когда у причалов показались насады берладников. Они шли на всех парусах, разогнавшись так, что казалось - вот-вот врежутся в стоящие на приколе византийские корабли. Корабельщики на них засуетились - одни спешили приготовиться к отплытию, другие принялись прятать товары, третьи вооружались.
Но было поздно. Сразу две передние ладьи врезались в борта византийских кораблей. Послышался треск дерева, крики. Другие насады только-только приставали к берегу, а с передних уже прыгали через борта и кидались в битву бородачи - иные без доспехов, в нательных рубахах, другие в кожаных нагрудниках половцев, третьи в чешуйчатых панцирях греков, четвёртые в русских кольчугах, на некоторых были пластинчатые доспехи венгерских конных рыцарей. Кто с луком и стрелами, кто с мечом, кто с топором или вовсе дубиной, они лавиной ринулись на торговище.
Те, кто не успел выхватить оружие, погибли сразу - берладники не щадили никого из тех, кто мог быть опасен. Вооружённые прожили немногим дольше, ибо малому числу ратников трудно выстоять против оголтелой толпы. Дикий крик повис над пристанью, порой он заглушался стуком мечей и топоров о щиты, топотом ног о дощатые настилы. Вскоре к нему стал примешиваться запах дыма - кто-то из стрелков огненной стрелой подпалил склады пеньки и кожи.
И пошло катиться по улицам Олешья, поднимаясь всё выше и выше к кварталам, где жили бедняки, раскатистое: «Берла-ад!»
Город заметался. Предместья, что располагались возле берега, в несколько часов были захвачены. На улицах всюду валялись ещё тёплые тела, лилась кровь, бегали обезумевшие жители. Берладники спешили ободрать трупы, снимая украшения, срезая калиты, сдирая одёжу получше. Другие врывались в дома, где хватали всё, на что падал глаз. Третьи хозяйничали на кораблях, вороша в трюмах сложенный товар.
Но бой ещё продолжался. Ибо из верхнего города, где останавливались самые именитые купцы, где жило местное боярство и градоправитель, уже мчались закованные в железо ратники.
Впрочем, им вскоре нашлось дело и на стороне. Ибо пришедшие торговать половцы, что стояли станом за окраиной, прознав о беспорядках в городе, тоже решили нагреть руки на грабеже и ворвались в предместья, грабя и убивая. Так что городской гарнизон вместе с уцелевшей охраной купеческих караванов вскоре был принуждён сражаться с двумя противниками…
В ту пору в Олешье задержался, ожидая корабля в Царьград, боярин Гюрата Семкович, коего послал Ростислав Мстиславич к императору по делам церковным. Боярин мог бы отплыть ещё третьего дня, но в дороге через днепровские пороги его укачало и он хотел выждать время, чтобы забылись страх и дурнота.
Жил он на дворе олешского наместника Никодима и как раз готовился трапезничать, когда послышался далёкий шум со стороны моря.
- Епишка! - кликнул доверенного слугу. - Поди-ка узнай, почто шумство?
Парень зайцем метнулся за ворота, но воротился неожиданно скоро. Вместе с ним в палаты вошёл чернобородый смуглый грек Серафионис, с которым Гюрата Семкович должен был отплывать. Выглядывавший из-за его плеча Епишка округлял глаза и делал боярину знаки, указывая на грека.
- Вот не ждал, не гадал, друг Серапион, - приветствовал его боярин, на свой лад переделывая имя. - Что так поспешно взошёл? Аль весть какая?
- Весть, друг Гюрата, нерадостная, - грек прошёл к столу. - Город в огне.
- Как так? - Гюрата Семкович вскочил: - Кто ж посмел?
- Презирающие смерть…
Так греки называли берладников за их воинственность и отчаянную смелость.
- Их тьмы. Пришли они на кораблях и уже захватили порт и нижний город, - продолжал Серафионис. - Мой товар пропал, мои люди либо перебиты, либо захвачены в плен. Мой корабль… Боюсь, что не скоро мы поплывём в Константинополь!
Боярин отмахнулся от грека. Иные мысли вихрем проносились в его мозгу. Что княжье поручение он выполнит не сейчас, так позже - это само собой разумелось. Не Серапион - так другой грек подвернётся. А вот берладники - это неотложно и опасно, ибо ежели они возьмут город и доберутся сюда…
- Эй! Маркуха! Кирька! Усата! - заорал боярин, созывая своих людей. - Упредить наместника, запереть ворота, раздать всем копья и дубьё. Ежели кто из чужих сунется - сечь нещадно…
Ратники разбежались. Но не миновало и минуты, как дверь опять хлопнула - ворвался Андрей, сын киевского тысяцкого Жирослава Иванковича, недавно поставленного князем Ростиславом, ибо прежний, Шварн, отказывался принять его власть. Боярича сам князь просил взять в посольство - пущай приучается.
- Слыхали, что деется? - воскликнул он с порога. - Бают, берладники пришли!
- Пришли, и путь нам из Олешья заперли, - зло кивнул Гюрата Семкович. - Ты, вот чего, Андрей Жирославич, бери-ка коней да своих людей и скачи в Киев. Птицей лети, доложи князю Ростиславу - пущай помощь пришлёт. Ну или хоть пущай отомстит лиходеям.
В юности Гюрата Семкович не раз был свидетелем половецких набегов. Ходил сам в степь и стоял на городской стене, отбиваясь от орды степняков. Потому, снарядив молодого Жирославича в Киев, стал готовиться к обороне спокойно, как у себя дома.
Не он один не потерял головы. Торговому городу нельзя без дружины, а наместник не зря ел свой хлеб. Поэтому, легко и быстро захватив окраины и подол, берладники столкнулись с сопротивлением, которое оказал им верхний город.
Ратились долго. Когда же отшумели битвы и стали решать, что делать дальше, не было единого мнения. Напрасно убеждали воевод Тимоха Попович и Мошка:
- Надоть идти на Киев, помогать нашему Ивану Ростиславичу! - говорили они. - Так ещё по осени было говорено!
- Вот вы, ежели хотите, и отправляйтесь, - отвечали им воеводы. - Сыщете охотников - скатертью вам дорога. А только мало найдётся тех, кто готов в путь. Да и с кем вы пойдёте?
- Подмогу надо звать из Малого Галича, - не сдавался Тимоха.
- Так зовите! А мы не идём. Виданное ли дело - берладникам Киев брать! Тут силища, чай, нужна немалая!
Не помог и большой сход - среди рядовых берладников было много таких, кто считал, что дело сделано и пора, прихватив полон и добычу, отправляться восвояси. Про поход на Киев и слышать не хотели - мол, не наше это дело.
Тимоха и Мошка не сдавались. Пока одни берладники готовились вернуться в Берлад, а другие залечивали раны, они собрали несколько сотен охотников и послали в Малый Галич гонцов - пускай все, кто желает попытать воинского счастья, не мешкая идут в Олешье. А оттуда - вверх по Днепру.
Гонцы ушли. Но прежде, чем Малый Галич прислал подмогу, дозорные донесли, что с реки движется целый караван ладей - насад было десятка три, не меньше. Берегом же идёт конная дружина в бронях и при оружии.
- Дождались! - зло сплёвывали сквозь зубы воеводы. - Не иначе, как по наши души!
Это было так. Андрей Жирославич вовремя поспел в Киев и донёс до князя Ростислава весть о берладском нападении. Великий князь по матери помянул Ивана, без коего, по его разумению, тут не обошлось, и послал двух своих воевод, Якуна и Юрия Нежировича, разогнать находников. Они погрузили полки в насады и, спеша изо всех сил, свалились на берладников, как снег на голову.
