И думы — залетные журавли —
В его голове чередою,
Как волны морские о борт корабля,
Теснились одна за другою.
Вокруг гомонили белокрылые чайки. Плавными, широкими кругами они парили над кораблями, касались на мгновение морской глади, взмывали вверх и уносились вдаль.
«Дело, так или иначе, идет к миру, — размышлял Петр, — который месяц на Аландах послы обговаривают это со шведами. А что дальше? Флот завоевал викторию, куда направить его паруса? — Вспомнились вдруг походы по Белому морю, свинцово-черная громада океана без конца и края. — Салтыков писал о северном пути в Китай и Японию, проведать-то надо бы, полковник Ельчин прислал карты. Сошлась ли Америка с Азией, как он показывает? А кого послать? Молодь из Морской академии? Подросли, пожалуй…»
Красно-медный диск солнца нехотя коснулся горизонта, пробили четыре склянки…
«К утру на корабле Шелтинга «Марбурх» спустили на одну треть высоты его контр-адмиральский флаг, кормовой и гюйс-сигнал кончины — и за тем, следуя кораблю «Ингерманланду», на всем флоте спустили на треть флаги, гюйсы и вымпелы. Государь тот час же поехал на корабль «Марбурх», простился с телом любимого им, пятнадцать лет служившего у него адмирала и отправился в С.Петербург».
В предпоследний июньский день Петр съехал на берег. Хоронил своего сына Алексея. Угрюмый, молчал всю дорогу и в конце не выдержал, отчаянно выкрикнул:
— Когда б не монахиня-жена, не монахи, не Ки-кин, Алексей не дерзнул бы на такое зло. О, бородачи! Многому корень зла старцы и попы!
Душа переполнилась горечью, потянуло на Кот-лин, надобно Шелтинга проводить…
Похоронили Шелтинга на Котлине, и «поминки были на славу справляемы». В начале июля Апраксин повел эскадру. На Балтике шведы пока перестали нападать, но отвоеванное следовало надежно удерживать.
Авангардом эскадры в кампанию командовал вице-адмирал Петр Михайлов, арьергардом — шаутбе-нахт Меншиков. Эскадра зашла в Ревель, крейсировала у берегов Лифляндии, праздновала Гангутскую викторию на Ревельском рейде, потом ушла в море. Завидя эскадру, одиночные шведские корабли убирались восвояси, но некоторых все же пленили — фрегаты, шнявы.
Как обычно, Балтийский флот вспоминал свою первую морскую викторию над шведами. «27 июля,в день Гангутской победы, было здесь празднество:весь флот расцветился флагами, и палили — спервасо всех кораблей по 15 выстрелов; потом, в 3 часу,с корабля князя Меншикова четыре раза из 7 и одинраз из 5; в 6 часу с Государева корабля три раза из 9,потом из 7 и, уже в 10 часу вечера, из 21, тогда же спустили флаги и играли зорю».
У Гангута Петр с Апраксиным перешли на галерный флот генерала Голицына, проверили готовность морской пехоты. Маневрировали в море «для устрашения неприятеля, дабы тем скорее склонить к миру» . Рядом на Аландах шли переговоры… Но корабли эскадры отрабатывали свой хлеб: захватили в море тридцать два шведских торговых судна, шняву о четырнадцати пушках, трехпушечный шхербот. Эскадра шведов на Балтике не показывалась.
В сентябре начались осенние шторма, корабли отдавали якоря на Котлинском рейде, готовились к зиме…
Стала Нева. Лед сковал Котлинский рейд. В Петербург дошла неприятная новость. В последнюю осеннюю ночь в Норвегии, под стенами крепости Фри-дрихсгаль, в упор, загадочной пулей в лоб, был убит Карл XII. Хотя находился он в траншее, далеко от крепостных стен, куда не долетали неприятельские пули…
По зимнему тракту прискакал курьер от Остерма-на. Возведенная на трон королева Ульрика-Элеонора спешно отозвала Герца, которого сразу же арестовали. Королева Ульрика во всеуслышание объявила:
— Отныне мы намерены вступить в соглашение с королем Великобритании.
Зимние холода окружили Аланды ледяным панцирем…
Сопоставляя донесения послов из Аланд, Петр с сожалением заключил:
— Видимо, мир с Ульрикой добывать придется на шведском берегу.
Пронизывая густой туман, мелкая зимняя морось вперемежку с редкими хлопьями снега сыпалась в Темзу. В гостиной сумрачного особняка стало совсем темно, и лорд Адмиралтейства Георг Бинг распорядился зажечь свечи раньше обычного. Только что к нему зашел для конфиденциальной беседы старый добрый товарищ, адмирал Джон Норрис. Скоро его эскадра должна идти к берегам Швеции, и Бинг решил потолковать с ним по одному деликатному делу.
Осенью прошлого, 1718 года его величество Георг I хотел отправить Норриса в дальний вояж, послом к русскому царю. Лорд Бинг даже читал специальную инструкцию для Норриса, где, между прочим, было сказано, что если царь хочет хороших отношений с Англией, то он «без колебаний освободит герцогство Мекленбург, город и территорию Данцига и границы империи ото всех опасностей, отведя свои войска от этих мест к своим собственным владениям».
Отправка послом в Петербург с таким заданием командующего британским флотом на Балтике, конечно, выглядела бы угрозой «доброму брату» Петру. Видимо, об этом вовремя подумали и спохватились. Перед самым отъездом, когда Норрис ждал лишь личной аудиенции короля, все переменилось. Вместо него король решил послать к царю эту хитрую лисицу Джеффериса.
Старые моряки не спеша пили грог из высоких бокалов. Их мысли были далеко на палубах кораблей флота его величества. Десятки кампаний провели они. Немало выиграли сражений. Испания, Франция, Голландия, Дания…
Да, это сильные противники на морях, подчас достойные друзья — смотря по ситуации… Но Московия, о которой они в молодости лишь понаслышке знали от некоторых купцов, откуда у нее вот так сразу, будто из ничего, появились корабли? Сильный флот могущественного Карла XII уступил. Как все это вдруг случилось?
Размышляя, Бинг неторопливо вел беседу:
— Царь Петр не тратил зря времени на верфях Лондона и Портсмута двадцать лет назад. — Лорд криво усмехнулся. — Но два десятка — не два столетия, корабли не растут, как шампиньоны.
Норрис задумчиво смотрел на фиолетово-огненные мотыльки, трепетавшие из-под почерневших углей в камине. Вспоминая о чем-то далеком, он ответил:
— Четверть века тому назад мне довелось встретить в таверне Амстердама русского шкипера. По рассказам капитанов, это был превосходный моряк. Тогда же, помню, наши негоцианты из Архангельска сообщили, что русские строят неплохие корабли.
Вспомните, сэр, вскоре там была разгромлена эскадра короля Карла.
— Ну и что же? — Бинг удивленно поднял брови.
— Видимо, русские готовились исподволь, но споро, — продолжал Норрис. — Я слыхал, что еще в юности царь Петр несколько лет строил корабли для целой флотилии на каком-то большом озере в Московии. На тех кораблях были посеяны зерна, теперь московиты собирают неплохой урожай. — Норрис чуть наклонился вперед, взял бокал и повернулся к Бингу. — Мне запомнилось имя того амстердамского шкипера — Сенявин. И что вы думаете? Через двадцать лет в Копенгагене я встретил капитана одного из лучших кораблей. Его тоже звали Сенявин, и он как две капли воды был похож на амстердамского
шкипера.
— Это весьма занятно. — Бинг тоже взял бокал, пригубил грог, но с явным интересом слушал собеседника.
— Петр не просто царь, это большой человек и славный адмирал. Он сделал невозможное. Впервые я встречался с ним на Ревельском рейде. Он толковый моряк и прекрасный компаньон. Тогда он подарил мне на память свою персону с алмазами. — Норрис засопел, раскуривая прокопченную трубку, и закончил: — Два года назад на рейде Копенгагена мне довелось быть под его флагом с нашей эскадрой. Вместе с датчанами и голландцами мы добровольно пожелали видеть царя Петра флагманом соединенного флота. И мы не пожалели, сэр. Более семидесяти вымпелов линейных кораблей повел он к Борнхольму и далее. Добавьте сюда сотню конвоируемых транспортов, это уже не шутка. Смею уверить вас, сэр, мы не ошиблись. Царь Петр оказался отменным моряком и флагманом.
Георг Бинг повернулся к камину и, прищурив глаза, спросил:
— Да, но русские крепко побили короля Карла под Полтавой, потом разгромили флот шведов у Гангута. Где здесь первопричина?
Норрис, немного помедлив, ответил:
— Царь Петр умеет находить умных помощников. И потом, русские натуры несколько таинственны. Это странные и не совсем понятные люди для нас… Но твердо знаю, — Норрис чуть наклонил голову, — русские — храбрые офицеры и матросы. Мне
довелось их видеть не раз в деле.
— Я понимаю. — В неподвижных глазах Бинга отразились взметнувшиеся в камине огненные языки. — У них железный характер.
— У короля Карла тоже был железный характер, — отвечая, Норрис поморщился, — но не все так просто. Московия — загадочная страна, сэр.
За окнами опустились густые сумерки. Большой зал погрузился в полумрак. Неслышно вошел лакей, аккуратно положил в камин несколько поленьев, длинными щипцами слегка поворошил угли. Багровые блики заплясали по стенам, увешанными старинными гобеленами. Бинг перешел к официальной части беседы.
